Перед молчанием

[petr_kargin]

Он вчера не вернулся из боя…

В. Высоцкий

Усну, завалит снегом.

М. Эминеску


Когда в бою за аэропорт Донецка погибли три бойца из «Сути времени», воевавшие в роте (отдельной тактической группе) СВ, входящей в бригаду «Восток», в сети появилось немало комментариев. И если большинство отдавало дань уважения памяти людей, погибших в борьбе с неонацизмом, то нашлось и меньшинство, которое и тут продолжило делать то единственное, что умеет - лить «разоблачительные» помои на этих людей и их товарищей. Стандартный метод вытеснять собственные комплексы…

Погибшие бойцы и их «разоблачители» - как два противоположных полюса.

И, думая о бойцах, я достал с полки журнал «Иностранная литература», №5 за 1978 год. Вот она, повесть «Перед молчанием» Паула Джорджеску, прошедший мимо внимания большинства граждан. А может быть, и не прошедшая, но оказавшаяся слишком неудобной для многих. Почему?..

Сюжет книги незатейлив. В 1943 году в румынской тюрьме сидит в камере смертников подпольщик-коммунист, ожидающий казни. Тюремный врач, любитель психологических экспериментов, дает заключенному общую тетрадь - чтобы тот записывал в нее свои мысли, приходящие ему в голову в ожидании смерти. Врачу интересно знать, о чем думает человек в такой ситуации. И вся повесть состоит из этих записей заключенного, его воспоминаний и размышлений о жизни…


…Если бы я не тратил себя так страстно, что бы у меня теперь осталось? - слишком мало. Я остался только с тем, что растратил, прочее не в счет, оно потеряно навсегда.

Вспоминаются строки великого Руставели: Что ты спрятал - то пропало. Что ты отдал - то твое.

Приговоренный продолжает писать:

...На моей стороне хорошие и надежные принципы, ба­нальные в «нормальное время», но живые и энергичные, когда чело­вечество потрясено в самых своих основах; тем, кто безмятежно суще­ствует в мирные времена, бесполезно говорить о свободе выбора, о достоинстве поведения, о том, чтобы отринуть навязанное зло, потому что они только пожмут плечами: конечно, само собой, и что из этого? Утешительно одно: когда эти банальности отменяются и правона­рушение становится нормой, эти так называемые расхожие пошлости снова наливаются силой, возвращают себе былое могущество, побуж­дают целые массы людей рисковать жизнью, противостоять смерти и опрокидывать тупую силу вопреки ее количественному перевесу, осуществляя то, что любому здравомыслящему человеку представ­лялось бы невыполнимым.

Мера человеческих возможностей, древ­няя эллинская мера, не театральна, в ней нет ничего устрашающего, ничего смертоносного, она кажется естественной, привычной, если не тривиальной, но стоит начать ее отрицать, как она вырывается на волю с поразительным упорством и силой, такой, что историки после не могут найти ей объяснения.

Потому-то и характерно, что я совсем не герой; герои во все вре­мена и при всех обстоятельствах ведут себя героически, а мир никогда не бывает настолько спокойным, чтобы так или иначе не нуждаться в их прирожденном естественном героизме; но, когда человек как мера вещей упраздняется, эти древние понятия, привычные, изношен­ные и обессилевшие, становятся столь мощными, что именно они рождают колоссальную энергию, придают силы весьма заурядным, не воин­ственным, сугубо штатским людям и посылают их в неравный бой. Между тем победители, разбившие армии, поправшие человека - меру всех вещей, любители всего ужасного, колоссального, грандиозного и театрального, принадлежащие к касте господ, они всегда забывают о силе слабых, о боеспособности штатских, о ярости мирных и отно­сятся с полным презрением к сопротивлению масс. Но когда эти люди поднимаются против силы и, не колеблясь, идут на смерть, то фараонская мощь обречена и ничто ее не спасет.

Вы поймете это, дорогой доктор, только тогда, когда будет слиш­ком поздно, уже бесполезно. Не говорите, что вы всего лишь испол­няете свои профессиональные обязанности, потому что ваша профес­сия не в том, чтобы наблюдать за тем, как именно убивают людей, а в том, чтобы вырывать их из рук смерти; истинные виновники - не профессиональные убийцы, эти столь странные существа, которых я понять не могу, так же как и они не могут постичь тех, кто без нуж­ды идет на смерть, между палачами и жертвами существует абсолют­ная несовместимость, полная невозможность представить себе друг друга, - истинные виновники те, кто помогает из равнодушия, выстав­ляя себя простыми исполнителями, те, кто смотрит на вещи трезво и здраво, и потому мирится с кошмаром, ведь «сейчас ничего нельзя сделать», существа, живущие минутой, будто она и есть действитель­ность, люди, которых всегда обгоняет и неизменно повергает наземь движущаяся реальность и которые не знают, что настоящее - всего лишь мертвое отражение прошлого, что подлинным настоящим являет­ся только будущее.

Легко представить себе, сколько на свете тех, кому сказанное выше не может понравиться.

…Мне ка­зались непристойными любые развлечения, когда столько людей стра­дает на фронтах или в тюрьмах: «Умирает кто-то. На меня он смотрит».

А сколько тех, кто продолжает спокойно развлекаться и в такой ситуации… «А что тут такого?»

…Инстинкту само­сохранения можно противопоставить только другой, того же ряда и реальный импульс, а не абстрактные суждения; при определенной интенсивности и остроте боли умозрения рушатся, лопаются, требует­ся что-то другое - ярость, ожесточение, чувство солидарности, от­чаянная надежда.

Да, он вовсе не так сложен, рецепт стойкости…

…Имеет ли ценность идея, ради которой ты не рискуешь ничем, не теряешь ничего, не страдаешь никак?

Бойцы из СВ ценой своих жизней показали, какова для них ценность идей, которые они защищали с оружием в руках. Хотелось бы знать, есть ли у сетевых «разоблачителей» хоть одна идея, за которую они готовы страдать и умирать.

…Я думал о том, как часто мне приходилось сталкиваться с подобным взглядом на жизнь: что общего между идеями и реальностью, между идеалами и жизнью как она есть; причем все, кто это говорил, были интеллиген­тами, знали вдоль и поперек Дон Кихота, так что я его, бедного, чуть не возненавидел, и все они возмущались, волновались, когда кто-то пытался привести в соответствие свои идеи и образ жизни, все тут же вспоминали, что и они, разумеется, в юности... но жизнь заставила, вы понимаете... Откровенно банальную точку зрения они защищали с подозрительной горячностью, им было   просто   необходимо, чтобы малейшее отклонение от этого правила немедленно уничтожалось, а то и расстреливалось, дабы не оставалось сомнения, в первую оче­редь у них самих, что иначе невозможно, никак невозможно.

Знакомо, не правда ли? Именно из таких «интеллигентов» - профессиональные «разоблачители» СВ. Разумеется, они никогда не признают этого, и будут продолжать рассуждать о том, кто чей проект, кто кому проплатил, кто кого пиарит. При этом, чем дальше они от реального понимания вещей, тем безапелляционнее о них судят.

…Кто-то - вот оно, вот что нас губит, все ждут Кого-то...

Разве не так? Сколько кругом тех, кто, заявляя о себе, что «мы люди маленькие», упорно ищут вокруг кого-то, кто сделает все необходимое вместо них. Например, распиаренный Гиркин. Как тут не вспомнить «Историю одного города» М.Е. Салтыкова-Щедрина: Как ни велика была «нужа», но всем как будто полегчало при мысли, что есть где-то какой-то человек, который готов за всех «стараться». Что без «старанья» не обойдешься - это одинаково сознавалось всеми; но всякому казалось не в пример удобнее, чтоб за него «старался» кто-нибудь другой.

Бойцы СВ, погибшие 17 января, был другими людьми. Для них не были пустым звуком слова Назыма Хикмета:

И если я не буду гореть,

И если ты не будешь гореть,

И если мы не будем гореть,

То кто же тогда рассеет тьму?..

И они оставили свои дома и семьи, и с оружием в руках ушли туда, откуда уже не вернулись…

Но вернемся к роману Джорджеску.

…Чело­век боится, когда не знает, что ему делать. Пока колеблется, пока не принял окончательного решения.

Да, не зря британцы говорят, что самое трудно - понять, в чем состоит твой долг, выполнять его уже значительно легче.

Теперь о здравом смысле…

…Это был голос воплощенного здравого смысла, того самого, который учит нас не вмешиваться в чужие дела, заниматься своими, нам ведь не изменить мир, здравого смысла, делающего возможными насилие, преступление, эксплуатацию, нищету, войны, потому что подлецов на свете не так уж много, они были бы бессильны, если бы не лю­ди со здравым смыслом, которые тебе говорят: занимайся своим де­лом, не лезь, ну что тебе надо, такова ситуация. Но в ту минуту я не обратил внимания на моего ангела-охранителя, я был словно за­гипнотизирован широкоплечим белокурым парнем с залитым кровью лицом, в голубой окровавленной рубахе, его яростным «нет!» Я сра­зу понял, что он отмел всякую мысль о переговорах и продолжает здесь свою борьбу, защищает идеи, потому что именно о борьбе идей идет речь, о столкновении его идей с болью, кровью, смертью, идей. которыми этот человек жил, которые в нем жили, что подразумева­ло возможность и этого финального последствия. Да: белое и черное, день и ночь, истовое манихейство (религиозное учение, что вся мировая история - это дуализм добра и зла, борьба света и тьмы), в противном случае ты сколь­зишь. падаешь, превращаешься в подонка. Tertium поп datur. Третьего не дано.

Именно этот «здравый смысл» и сделал возможными нацистский переворот и гражданскую войну на Украине. Когда их еще можно было предотвратить, большинство полагало, что это не их, «маленьких людей», дело.

…Идеи представляют из себя силу и в обычном споре высту­пают в качестве аргументов, но когда за идеи приходится идти на муки или даже на смерть, они должны превратиться в страсть ду­ши. И тогда их сила - твоя сила.

Те, для кого идеи - лишь тема для самовыражения в Интернете, вряд ли могут понять тех, кто отдает за идеи свои жизни.

…Когда те, для кого существует только собственное «я», попадают в опасность, им кажется, что наступил конец света и они, одинокие и полные ужаса, остаются один на один с неизбежностью; те же, кто обрел в своей жизни смысл, выходящий далеко за пределы их собственного «я», стремятся спасти прежде всего этот смысл, который - именно он - переживет их самих, будет жить дальше; когда ты видишь, как пытают таких людей, слышишь, как они кричат от боли, но знаешь, что при этом они продолжают быть одержимы одной мыслью - что скажут остальные, что скажут их товарищи об их поведении, и одер­жимы этим в гораздо большей мере, чем страхом за свою судьбу, страхом перед нечеловеческой болью, - ты отдаешь себе отчет в не­вероятной силе, какой может обладать идея, побеждающая смерть и мучения.

Это - как раз о тех, кто добровольцами ушли на Юго-Восточный фронт и стояли там насмерть, отдавая свои жизни. И это тоже о них:

…Мне было бы стыдно оставаться в стороне, нет ничего хуже, чем презрение к самому себе. Отдав все, что у меня было, все абсолютно, взамен я приобрел соли­дарность в действии, рядом с которой любое другое чувство кажется вялым и слабым, получил то самое напряжение, которое делает жизнь полной. Что еще может хотеть человек?

А вот неплохой тест, чтобы проверить самого себя в такие времена, как нынешние:

…Если когда-нибудь, сказал он, тебе будет легко, если все будет идти как бы само по себе, знай: ты ошибся в чем-то очень важном, может быть, в главном.

И еще о том, чего стоят идеи и убежденность в них:

…На последнем допросе прокурор крикнул мне: вас не заставили говорить даже силой, но это еще не свидетельство вашей правоты! Безусловно, свидетельства нашей пра­воты иные, но я себе просто не представляю, как можно говорить о чем бы то ни было с субъектами, которые тебя пытают и намерены убить, это решительно не тот случай, когда люди обмениваются идеями; но если столько людей познали ужас, страдание и унижение и остались при этом выше их, ясно, что существует убежденность, которая сильнее всех испытаний, выпавших на нашу долю; кроме того, убежденность вообще должна выдержать тот или иной экзамен на беззаветность, только тогда ей можно верить.

Те, кто погиб, сражаясь в Донбассе против неонацизма, решившего, что пробил час его реванша за разгром в 1945, этот экзамен сдали.

…Уравновешенная волей горяч­ность, мужественная зрелая человечность, полное доверие к другому и непередаваемый колорит надежды, далеко выходящей за рамки жизни каждого из нас, ощущение, убежденность сидящих в застенке, возможно, ожидающих смерти людей, в том, что их мечты сбудутся. Все. Нулевой год Истории. Кто все это будет читать? Быть может, никто. Но я обращался, я писал: всем, всем, всем! Для того, кто наде­ется, нет ничего невозможного.

Это - про всех Солдат, сражающихся за идеи, которые для них важнее их собственных жизней. Сражающихся даже тогда, когда на победу, казалось бы, нет шансов.

Солдаты, отдавшие свои жизни за идеалы, которым они служили при жизни, - они и мертвые счастливее тех «апостолов здравого смысла», которые льют на павших помои.

- С какой же грязью вы меня смешали! - с горечью и болью говорит принц Гамлет предавшим его друзьям, однокашникам по университету.

С какой же грязью вы себя смешали, «разоблачители»…