Александровское - поле социальной справедливости (часть 1)
Коммуна «Сути времени» глазами РИА «Иван-Чай»
Click to viewКаким должно быть общество социальной справедливости? Что такое вообще - социальная справедливость? Все понимают ее по-разному, но в глубине души каждый соглашается с тем, что это мир, где не отбирают детей у одиноких матерей - «чем думала, когда рожала?» Это когда голодному дают рыбу, а не удочку. Когда бесплатный сыр бывает не только в мышеловке, а ум не меряется богатством. Когда у многодетных нет стойкого чувства вины, что «опять наплодили нищету». Когда не нужно думать, что старость может превратиться в сплошную череду «черных дней», на которые надо что-то запасать всю жизнь. Не может быть справедливым мир, где смолоду надо беречь не честь, а внешность, чтобы выгоднее сбыть ее в зрелые годы и вены, чтобы не превратиться в лузера.
Не может людьми править ее Величество Выгода - так думает практически каждый. И только ленивый не сетует на то, что мы давно утратили государственный патернализм, а страна превратилась в огромное коммерческое предприятие, где граждане - не дети своей страны, окруженные отцовской заботой и вниманием, а наемные сотрудники, содержание которых, как известно, формирует одну из статей расходной ведомости компании.
Рассуждают часто, но редко кто предпринимает какие-то реальные шаги для построения своей модели нового справедливого общества. Одним из таких редких людей является основатель и руководитель движения «Суть времени» Сергей Кургинян.
Движение организовалось вокруг него спонтанно. Острая тоска по новому смыслу жизни вопреки потребительскому завету «съешь завтра больше, чем сегодня», чувство нынешней социальной несправедливости сплотило по всей стране думающих, работающих, действующих людей, разделивших его жизненную позицию после серии передач «Суд времени».
Модель нового общества социальной справедливости они начинают строить в далеком селе Александровское, куда я и отправилась в качестве корреспондента этим летом. Мой визит пришелся на закрытие Летней школы движения «Сути времени», когда в Александровское съезжается более семисот активистов. Сергей Ервандович сам встретил меня и провел содержательную экскурсию по «питомнику новых смыслов».
Почему и как появилась коммуна
Элина Жгутова: Для начала разберемся: здесь существует постоянное поселение, где люди живут и зимой, и летом. Они трудятся, какой-то интеллектуальный продукт производят, какой-то материальный продукт производят. Здесь есть два производства, как мне объяснили: есть деревообрабатывающее производство, есть швейная фабрика. Еще планируются...
Сергей Кургинян: Будем, будем...
ЭЖ: ...градообразующие предприятия, если так громко говорить. И эти люди живут какими-то другими принципами, нежели теми, которые они должны были принимать, в нашем общем мире. Здесь какие-то другие принципы общежительства?
СК: Давайте тогда расскажу, как все это существует. Все всегда - и я так привык ― что всегда все, что делается, должно иметь самое простейшее в основании. Очевидное. А потом над этим должны быть другие уровни.
Простейшее, очевидное было просто: если ребята хотят, чтобы были летние и зимние школы, если такая возможность существует, то нужно создавать свою базу. Ребята не могут оплатить летом даже в самом дешевом санатории две недели. Всё же держится на бескорыстии. Мы договорились сразу, что в этом нашем начинании не будет золотого тельца. Никаких вот этих денег. Поэтому, когда они приезжают, они приезжают на свои деньги, когда они где-то размещаются, то размещаются они у московских своих друзей, а не в гостинице. А Школа - это две недели. Две недели шестьсот человек - понятно, каждый из этих людей должен заплатить деньги, которые он не может заплатить. И если это - дважды в год, то тем более. А это же - время отпусков, новогодних или летних, поэтому и цены достаточно большие.
Значит, я понял, что я должен создать для ребят базу. Свою, в которой они могут жить бесплатно. И начал искать базу. Искал ее повсюду, в разных областях и везде. А это место я хорошо знаю, потому что я здесь двадцать лет живу - больше двадцати уже, ну просто в деревенском доме, отдыхаю. Я здесь книжки все пишу. Тут леса хорошие, дорожки, которые мне нравятся, тихо, нет санаторных шумов, и я здесь просто всегда занимаюсь творчеством. И у меня тут была очень близкая собеседница, тетя Катя, с которой мы вечерами сидели и пили чай. Мудрейший человек, местная. Она говорила: «Сергей Ервандович, да спаси ты этот завод, да так же нельзя, да что же это все такое, спасай Александровское!» Потом она ушла в мир иной. А я очень любил ее. И думал: «Ну как это так, с какой стати я начну спасать эту фабрику? Зачем она мне нужна, как я это буду делать, что к чему?» А тут, когда я метался по всем этим местам и искал базу, я вспомнил об этой фабрике, потому что ее за тридцать лет просто уничтожили.
ЭЖ: А что здесь было?
СК: Здесь была бумажная фабрика. Было прекрасное предприятие, тут была очень хорошая библиотека. Моя дочь, которая училась в лицее, приезжала сюда и никаких книг с собой не привозила, когда ей нужно было домашнее задание выполнять. Отсюда поступало очень много людей в ВУЗЫ, и так далее, и тому подобное. Потом эта жизнь рухнула. Как в массе других мест. И я двадцать лет наблюдал это обрушение, и у меня не было никаких амбиций на то, чтобы тут что-нибудь спасать. И когда я искал место, что можно купить, то вдруг выяснилось, что это все можно купить и причем, поскольку оно все уже рухнуло, за разумные деньги. Тут уже я вспомнил тетю Катю. Место для меня знакомое, и все... И я это приобрел.
ЭЖ: В каком состоянии это все было?
СК: В таком... Нет, в каком состоянии - это всё невозможно описать.
Вот сейчас вот здесь, в этом помещении напротив вас - театральный зал на двести мест. Отличный театральный зал. Классный. Мне он нравится больше, чем московский. А у меня - хороший московский зал. Всё было в завале. Крыши были дырявые, все это протекало, еще два года - и это бы рухнуло. Это купил и сказал, что, как минимум, тут будет база. Тут будет жить хоть сколько-то людей, и они будут готовить летние мероприятия. Одновременно купил палатки хорошие и всё остальное, и возникла возможность вот это всё сделать в режиме летнего, хотя бы, лагеря. А зимой постараться какое-то количество людей в помещениях чуть-чуть отремонтированных тоже держать. Все проекты, которыми я в своей жизни руководил, имели, по сути, рыночный характер. Я был руководителем самодеятельного театра, у которого не было никакого бюджетного финансирования. Центр свой я строил таким же образом, и так далее.
Я считаю, что по отношению к стране это неправильно. Что нельзя делать ставку на дикий рынок. Но сам я в этом диком рынке чувствовал вполне адекватно, и, когда этот рынок схватил всех за горло, я на вызов ответил просто: я стал эффективен.
И внутри этой эффективности у меня появились очень большие возможности, экономические в том числе. И когда эти возможности появились, и я их реализовал, то возник вопрос о том, как это все приложить, к какому крупному начинанию приложить все избытки твоих экономических возможностей. Я взял, и все, что мог, вложил в это начинание, включая проданную квартиру, да и не только, свои накопления. На этой основе возникла инфраструктура.
Нормальная инфраструктура, внутри которой люди могут жить и работать.
ЭЖ: Сергей Ервандович, я думаю, что меньше всего вопросов о приобретении Вами Александровского. Это, конечно, существенный актив, но все таки не приватизация «Норильского никеля»
СК: К «Норильскому никелю» вопросов не будет, а ко мне вопросы будут всегда. Даже если я приобрету сарай. Скажут, что это Кремль мне его подарил. За огромные деньги.
ЭЖ: Ну естественно, вот сейчас выясним...
СК: Это есть именно та тенденция ненависти к «Сути времени» и всего прочего (которые, видимо, чувствуются, как какая-то опасность), благодаря которой каждое лыко в строку. Мы, например, могли бы здесь показать всё, что мы делали в течение нашей Школы. Но ты показываешь ― там столько выхлестывается в ответ интернетного, специфического, вульгарного ненавистничества, что уже и показывать неохота. Значит, смысл здесь заключается в том, что это было приобретено, и я думал: будет база. Человек пять-семь-десять будут жить и работать. А рванули все сюда. Побежали все из тех, что я не думал, люди с достаточно хорошим социальным положением. Все рванули в это начинание, и тогда я понял, что это уже другое. Что я не могу жить по тому принципу, по какому это все существовало в предреволюционную эпоху. Что мы сначала завоюем власть, будем что-то утверждать, а потом подумаем, что такое коммунизм. Я хочу этот коммунизм делать. Это реально.
Но что такое коммунизм? Это вопрос не простой.
У меня перед глазами опыт самых разных стран мира. Очень интересный есть опыт в Испании социалистических кооперативов, которые безумно успешны и в которых потом начинают скучать уже дети, внуки ― говорить, что им скучно так жить. Очень известен опыт израильских кибуцев. Он всегда наиболее на слуху, но ведь он связан с израильской спецификой, с израильской традицией, с израильским представлением об общинности. В Индии есть интереснейший опыт, но он связан с индийским представлением об ашрамах, общинах вот этих и обо всём прочем. В Китае есть интересный опыт: в апогее рыночных реформ многие китайские колхозы жили в строжайшем вот таком коммунистическом режиме. Причём я был там, и это такая очень интересная жизнь и совсем не скудная, богатая и духовно, и материально. Уже опыт Мао Цзэдуна полностью отрицался, а в этих китайских колхозах на Мао Цзэдуна молились - посреди уже китайского рынка.
В Латинской Америке есть очень интересный опыт. Но когда я весь этот опыт осмыслил, вспомнил всё, что знал и видел ― я твёрдо сказал, что мы идём другим путём.
Вот всё это интересно, убедительно. В отличие от нас, оно имеет свою традицию.
И всё равно наш опыт, с одной стороны, обязан основываться на русской общинности ― а это очень богатый опыт. Это и опыт православных общин. Это и опыт старообрядческих плотных коллективов Севера, Сибири, Дальнего Востока. Это и опыт русского Севера, где были уже не сельские общины, а какие-нибудь занимавшиеся охотой и рыбной ловлей ― это тоже богатейший опыт. Советский опыт богатейший - ранний. И мало ли ещё какими общинами ни занимались русские, всё время привнося своё представление о том, как это должно быть, что такое этот коллективизм. Но ведь в основе этого русского опыта лежит своё представление о целостности.
Если говорить о том, что есть окончательное русское ноу-хау (know how) мирового значения, то это вот эта целостность, которая в эпоху всеобщего раздробления: не только раздробления людей, когда каждый ― индивидуум, и каждые два индивидуума хотят жить по-разному, но и раздробления наук, предметных сфер деятельности - всего на свете. В этих условиях мучительно ищется всем человечеством ответ на вопрос: «А где будут собирать?» Как дробить ― понятно, но если где-то не начать собирать, то просто всё рассыплется.
Люди живут вместе, они получают поровну, они занимаются самообеспечением материальным, обеспечением структуры, они коллективно воспитывают детей, они коллективно их дообразовывают. Дети ходят в сельскую школу. И при этом они ведут тут интенсивное самообразование, дети читают Вергилия наизусть, Гомера, «нибелунгов» и вообще всё... Данте, и так, вообще, мировую литературу. «Слово о полку Игореве» и так далее. То есть, тут происходит... математикой - то же самое, с физикой. Это плюс к тому, что дает сельская школа. Поэтому они здесь, конечно, растут. И психологически... Дети ― даже те, у которых были проблемы, проблемные дети ― за три-четыре месяца восстанавливались. Родители быстро договорились с тем, как именно они коллективно работают с детьми. Это - принцип большой семьи.
Итак, сначала возникла коммуна. Такое средство обеспечить летние и зимние Школы движения и так далее. Как только она возникла, возникли сразу очень много вопросов. Во-первых, она должна стоять на своих ногах. Она не может быть ― если там живут люди и эти люди верят, что они так будут жить долго ― она не может быть все время подпитываема мною, вообще, извне. Должна иметь источник твердого самообеспечения. А, во-вторых, мы живем в России. И если мы посреди гибнущего поселка начнем существовать как «вещь в себе», не будем создавать рабочие места, не будем создавать какие-то предприятия, которые, с одной стороны, нас обопрут на себя, с другой стороны, людям дадут рабочие места, то это будет и неэтично, и неэффективно, и, по большому счету, ничем хорошим не кончится.
Поэтому мы стали, создав коммуну, создавать еще и предприятие, которое может ее финансировать и которое может дать рабочие места людям.
ЭЖ: А откуда брали специалистов конкретных?
СК: Ребята учились и учились блестяще. Это - большая проблема современной России. Я не знаю, как у других. Это - проблема. Проблема качественной работы. Не просто каких-то трудовых усилий, а качественной работы на взаимодействие, с навыками - это очень трудно найти. Мы уже возим рабочих из разных окружающих нас населенных пунктов, нам не хватает тех, которые существуют здесь. Но, помимо этого, все выходят работать. Это - закон. Понимаете, тут что важно. Надо понять, что это не какое-то чудо и не исступление какое-то. Это - некая специфика. Вот человек живет в Москве. Он на работу иногда ездит полтора-два часа. И обратно - тоже. Если это женщина, она должна стирать, убирать квартиру и готовить еду. Это - еще время. Здесь все это входит в коллективную инфраструктуру. А для того, чтобы попасть на рабочее место от места, где ты живешь, нужно пять минут. А люди хотят проверить себя, они хотят напряженной жизни. Как они говорят, жить по законам напряжения и восхождения.
Соответственно, они не только работают смену, они во вторую смену учатся. Когда-то так было на заводе Лихачева. Был такой ВТУЗ. Они вторую смену учатся. Они тренируются. У них есть постоянная интеллектуальная жизнь, они общаются со своими товарищами, она берут на себя какие-то организационные функции, они сейчас написали коллективную монографию. Я отвечаю за то, что эта монография по Украине - качественная, и она будет национальным событием. А эти люди не были готовы к этому четыре года назад.
Местные жители
СК: Итак, сначала возникла коммуна, потом само ее возникновение породило вопрос о самообеспечении, как ее обеспечивать и как строить отношения с поселком, внутри которого коммуна находится. Потому что, в противном случае, можно создавать такие коммуны за пятьсот километров от ближайшего населенного пункта. Да и то, создашь за пятьсот километров от ближайшего населенного пункта, к тебе все равно будут вопросы: а чего это вы так обособились. Почему вам до других дела нет?
А это Россия. Тут надо обязательно, создавая нечто для себя, делать что-то и для других.
ЭЖ: А с жителями есть контакт? Чужаков принято... не принимать.
СК: Чужаков принято проверять на зуб, мы правильным образом прописались, безо всяких скандалов и без всего прочего... Тут, скорее, депрессивный фон, чем агрессивный.
Мы не живем здесь по принципу какого-то бы ни было конфликта с местным населением. Мне это отвратительно. Я знаю людей, которые покупают предприятие, потом выселяют местных ... Наоборот, мы о них заботливы. Не в этом главное даже. На компьютерных станках дерзают работать только поселенцы. Люди, которые виртуозно работают на какой-нибудь ленточной пиле, не хотят переходить на компьютерные станки. Это - вопрос советской системы ПТУ и всего прочего.
У моего отца были друзья - китаисты. Юрий Исакович Карушанцев, вот я помню, и другие, а у них были учителя. Один из этих учителей, который переводил разговор Мао Цзэдуна и Сталина, ― он говорил, что в ответ на вопрос Мао Цзэдуна: «А что самое важное в жизни наших стран?» ― Сталин якобы ответил: «Главное, чтобы народ работал».
Вот я всегда считал, что это либо притча такая, неадекватная, либо в этом есть высокомерие. Теперь я понимаю: для того, чтобы работа шла, нужны сложнейшие формы социализации для людей, что это само так не происходит. Человек может разучиться общаться с другим, понимать его с полуслова, осуществлять сложные навыки. Короче, у нас возникла вот эта рабочая опция.
Окончание: Часть 2
Элина Жгутова, корреспондент
Статья на eot.su