(no subject)
Н.С.КАРИНСКИЙ. СОСТЯЗАНИЕ
Давно я не републиковал напечатанных текстов моего двоюродного прадеда. Минувшей осенью забрезжила будто возможность издать книгу его статей, но так пока ничего и не обозначилось. Поэтому продолжу кустарным способом у себя.
Предлагаемый вниманию читателей очерк Состязание редок в наследии Н.С.Каринского - в нем описывается эмигрантская жизнь, самое ее трудное начало. Подавляющая же часть им оставленного относится к доэмигрантскому времени, преимущественно и к дореволюционному. Видимо, вспоминать катастрофу на старости лет ему было тяжело. Действие очерка происходит в 1924 г., на следующий год после того, как Н.С.Каринский пятидесятилетним человеком ступил на американскую землю. Написан же он 24 года спустя, а опубликован ровно за две недели до смерти автора, в газете Русская жизнь от 24 июля 1948 г.
***
На Посейдонов пир веселый
Зреть бег коней и бой певцов
Шел Ивик - скромный друг богов...
Жуковский
Это было в 1924 году. В большой столовой для служащих первоклассного Нью-Йоркского отеля Пенсильвания за отдельным столом поместилась для полдника вся упряжка электрической машины для мытья посуды, на которой я был машинистом, - 7 человек, 7 национальностей, настоящий интернационал.
Здесь были: следующий за мной по рангу в упряжке и мой заместитель - еврей, родившийся в США от отца - дезертира из русской армии, бежавшего, по словам сына, от жестокостей военной службы и от царского правительства, которое, как всем известно, истязало евреев и то и дело устраивало еврейские погромы.
Поэтому сын ненавидел всех русских, кроме большевиков, а в особенности меня, прежде всего как классового врага, угнетателя в России своих крепостных крестьян и рабочих, а затем как машиниста, должность, на которую он сам метил.
Рядом с ним сидел испаньол, потомок евреев, изгнанных века назад из Испании святой инквизицией при короле Филиппе 2-м и живших с тех пор в Турции в Салониках, - недалекий и добродушный парень.
Затем испанец, бывший студент Нью-Йоркского Университета, страдавший запоем и потому изгнанный из Университета - знаток испанской литературы, поэт.
Высокий, мрачноватый португалец, молчаливый и ленивый.
Итальянец Франк, жизнерадостный, с размашистыми жестами, - хороший товарищ в работе и, вероятно, во всем, и наконец, неудачник, американец Жак, - мрачный после похмелья, общительный в немногие дни трезвости, вечно напевающий себе под нос длинную пиратскую песню, каждый куплет которой кончался неожиданным выкриком "гей, гей и бутылку рому" с последующим энергичным ударом кулака по машине.
Мы кончили сытный полдник (в сущности обед из 4 хорошо приготовленных блюд, полагавшийся всем служащим в отеле за исключением, разумеется, начальства) и за кружкой кофея мирно беседовали на ломанном английском языке, который каждый коверкал по-своему.
К нам подсели еще двое: один из поваров, толстяк, француз из Савойи, удивительно похожий на Тараса Бульбу, как я видел его в детстве на экране в туманных картинах, составленных по этой повести.
Французский Тарас Бульба почему-то возлюбил меня и, когда вырывалась свободная от работы минута, проводил ее около меня, рассказывая на французском языке разные истории, которых знал множество.
Один раз даже, найдя, что я черезчур мрачен, предложил для моего развлечения сплясать свой национальный танец, который исполнил с удивительной для его толщины легкостью, и искренно радовался, когда я не мог сдержать улыбки, видя, как он вертелся волчком, подпрыгивал, притоптывал или плавно шел в танце, помахивая шейным платочком.
Другой подсевший к нам был родом из России, из немецких колонистов, живших на юге России в Жмеринке, работавший в отеле, как и на родине, пекарем.
Он свободно говорил по-русски с южным и отчасти немецким акцентом и часто вспоминал о России, которую любил и о которой тосковал.
Испанец рассказал, что накануне был на испанском митинге (кажется, анархистов), где читал свое стихотворение и удостоился бурных одобрений.
По нашей просьбе он с большим подъемом, сверкая глазами, прочел, конечно, по-испански, это стихотворение, пояснив предварительно, что дело идет о завоевании свободы. Стихи были очень звучны, и испанец сорвал и наши аплодисменты.
"Тарас Бульба" предложил нам своеобразное состязание: пусть каждый прочтет стихотворение на своем языке. Все остальные будут ставить у себя отметки, и для победителя, получившего высший балл, он приготовит вкусное блюдо.
Мне вспомнилось состязание пастухов на рожках, на котором мне пришлось присутствовать, когда я был на статистическом обследовании Меленковского уезда Владимирской губернии - гнезда пастухов для всех окрестных уездов прилегающих губерний.
Состязание было ежегодно, когда пастухи осенью возвращались домой. Среди них были настоящие виртуозы, игра которых вызывала бурю восторгов слушателей - специалистов дела.
Искусство игры на рожках нашло отражение и в народной песне:
"Не будите меня рано,
Рано, рано по утру.
Вы тогда меня будите,
Когда солнышко взойдет...
Пастух выйдет на лужок,
Заиграет во рожок.
Хорошо пастух играет, приговаривает..."
Победителя на состязании напоили до пьяна, да и сами судьи и участники боя на рожках, как, впрочем, и слушатели, перепились во славу пастушечьего искусства.
Предложение нашего француза-повара понравилось, и каждый читал стихи на своем языке по очереди, как мы сидели за столом.
Когда очередь доходила до меня, я задумался - какой русский поэт нашел бы ответное созвучие в этой пестрой группе народностей? Пушкин, Лермонтов, Некрасов, А.К.Толстой?
Я остановился на стихотворении Бальмонта - колокольчики или колокола, перевод из Эдгара По.
Это стихотворение много лет назад читал в одном из культурных центров тогдашней Москвы - у А.В.Соловцова на очередном соловцовском "четверге" начинающий поэт - Бальмонт. И я, в то время студент Московского Университета, впервые в этот четверг познакомился с Бальмонтом, его поэзией и его манерой читать стихи нараспев.
Остановился я на "колокольчиках", так как они, на мой взгляд, были идеально звукоподражательны: в передаче Бальмонта слышалось пение колокольчиков.
Подражая менере Бальмонта, я начал: *)
"Слышишь, кони мчатся в ряд;
Мчатся в ряд.
Колокольчики звенят.
Этим пеньем и гуденьем
О забвеньи говорят.
О как звонко, звонко, звонко,
Словно звучный смех ребенка
В тихом воздухе ночном,
Говорят они о том,
Что за днями пробужденья
Наступает наслажденье,
Наслажденье вечным сном."
Слушатели прерывали меня несколько раз рукоплесканиями; вокруг нас собралась толпа с соседних столов; и по окончании чтения русский язык или, вернее, стихотворение на русском языке было признано самым красивым и звучным.
Звонок - на работу - прервал наш разговор на тему о стихах, и мы быстро оставили вершины поэзии и спустились даже не на землю, а глубоко под землю, в нижний этаж подвала, где помещалась кухня и стояли машины для мытья посуды.
Когда мы спускались вниз на лифте, поэт-испанец сказал:
- Да, очень красиво. А знаете, что мне напомнили Ваши стихи? Американского поэта Эдгара По, называется беллс (колокола).
Это было уже триумфом самого Бальмонта.
Я ответил ему, что прочитанное мною стихотворение - русский перевод Эдгара По, сделанный известным русским поэтом Бальмонтом.
Испанец спросил:
- Нет ли у Бальмонта таких же звучных стихов, посвященных даме сердца?
- Есть у Блока, но зачем Вам?
- Мы позовем Дульцинею нашего испаньола. Она (барышня, приготовлявшая салат) не обращает никакого внимания на этого "дона Киссоте" из Турции. Может быть, Ваши русские стихи помогут ему.
"Дон Киссоте" густо покраснел, мы все расхохотались и весело пошли к машине.
На следующий день "Тарас Бульба" приподнес мне изготовленное им замысловатое блюдо, а русский язык получил признание благодаря Бальмонту.
Н.Каринский
Колумбия, Н.Джерзи
_____________________
*) Прим: Не уверен в точности передачи стихотворения, т.к. привожу его по памяти. Книги же Бальмонта у меня нет под рукою.
От публикатора: вероятно, Н.С.Каринский прочитал лишь часть большого стиховорения: http://poe.velchel.ru/index.php?cnt=6&rhime=bl_16. Упомянутый в тексте А.В.Соловцов - русский пианист и шахматист: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%BE%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D1%86%D0%BE%D0%B2,_%D0%90%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%B0%D0%BD%D0%B4%D1%80_%D0%92%D0%BB%D0%B0%D0%B4%D0%B8%D0%BC%D0%B8%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87
Гостиница "Пенсильвания", 1919 г.
Н.С.Каринский в 1910-х гг. и незадолго до смерти
Давно я не републиковал напечатанных текстов моего двоюродного прадеда. Минувшей осенью забрезжила будто возможность издать книгу его статей, но так пока ничего и не обозначилось. Поэтому продолжу кустарным способом у себя.
Предлагаемый вниманию читателей очерк Состязание редок в наследии Н.С.Каринского - в нем описывается эмигрантская жизнь, самое ее трудное начало. Подавляющая же часть им оставленного относится к доэмигрантскому времени, преимущественно и к дореволюционному. Видимо, вспоминать катастрофу на старости лет ему было тяжело. Действие очерка происходит в 1924 г., на следующий год после того, как Н.С.Каринский пятидесятилетним человеком ступил на американскую землю. Написан же он 24 года спустя, а опубликован ровно за две недели до смерти автора, в газете Русская жизнь от 24 июля 1948 г.
***
На Посейдонов пир веселый
Зреть бег коней и бой певцов
Шел Ивик - скромный друг богов...
Жуковский
Это было в 1924 году. В большой столовой для служащих первоклассного Нью-Йоркского отеля Пенсильвания за отдельным столом поместилась для полдника вся упряжка электрической машины для мытья посуды, на которой я был машинистом, - 7 человек, 7 национальностей, настоящий интернационал.
Здесь были: следующий за мной по рангу в упряжке и мой заместитель - еврей, родившийся в США от отца - дезертира из русской армии, бежавшего, по словам сына, от жестокостей военной службы и от царского правительства, которое, как всем известно, истязало евреев и то и дело устраивало еврейские погромы.
Поэтому сын ненавидел всех русских, кроме большевиков, а в особенности меня, прежде всего как классового врага, угнетателя в России своих крепостных крестьян и рабочих, а затем как машиниста, должность, на которую он сам метил.
Рядом с ним сидел испаньол, потомок евреев, изгнанных века назад из Испании святой инквизицией при короле Филиппе 2-м и живших с тех пор в Турции в Салониках, - недалекий и добродушный парень.
Затем испанец, бывший студент Нью-Йоркского Университета, страдавший запоем и потому изгнанный из Университета - знаток испанской литературы, поэт.
Высокий, мрачноватый португалец, молчаливый и ленивый.
Итальянец Франк, жизнерадостный, с размашистыми жестами, - хороший товарищ в работе и, вероятно, во всем, и наконец, неудачник, американец Жак, - мрачный после похмелья, общительный в немногие дни трезвости, вечно напевающий себе под нос длинную пиратскую песню, каждый куплет которой кончался неожиданным выкриком "гей, гей и бутылку рому" с последующим энергичным ударом кулака по машине.
Мы кончили сытный полдник (в сущности обед из 4 хорошо приготовленных блюд, полагавшийся всем служащим в отеле за исключением, разумеется, начальства) и за кружкой кофея мирно беседовали на ломанном английском языке, который каждый коверкал по-своему.
К нам подсели еще двое: один из поваров, толстяк, француз из Савойи, удивительно похожий на Тараса Бульбу, как я видел его в детстве на экране в туманных картинах, составленных по этой повести.
Французский Тарас Бульба почему-то возлюбил меня и, когда вырывалась свободная от работы минута, проводил ее около меня, рассказывая на французском языке разные истории, которых знал множество.
Один раз даже, найдя, что я черезчур мрачен, предложил для моего развлечения сплясать свой национальный танец, который исполнил с удивительной для его толщины легкостью, и искренно радовался, когда я не мог сдержать улыбки, видя, как он вертелся волчком, подпрыгивал, притоптывал или плавно шел в танце, помахивая шейным платочком.
Другой подсевший к нам был родом из России, из немецких колонистов, живших на юге России в Жмеринке, работавший в отеле, как и на родине, пекарем.
Он свободно говорил по-русски с южным и отчасти немецким акцентом и часто вспоминал о России, которую любил и о которой тосковал.
Испанец рассказал, что накануне был на испанском митинге (кажется, анархистов), где читал свое стихотворение и удостоился бурных одобрений.
По нашей просьбе он с большим подъемом, сверкая глазами, прочел, конечно, по-испански, это стихотворение, пояснив предварительно, что дело идет о завоевании свободы. Стихи были очень звучны, и испанец сорвал и наши аплодисменты.
"Тарас Бульба" предложил нам своеобразное состязание: пусть каждый прочтет стихотворение на своем языке. Все остальные будут ставить у себя отметки, и для победителя, получившего высший балл, он приготовит вкусное блюдо.
Мне вспомнилось состязание пастухов на рожках, на котором мне пришлось присутствовать, когда я был на статистическом обследовании Меленковского уезда Владимирской губернии - гнезда пастухов для всех окрестных уездов прилегающих губерний.
Состязание было ежегодно, когда пастухи осенью возвращались домой. Среди них были настоящие виртуозы, игра которых вызывала бурю восторгов слушателей - специалистов дела.
Искусство игры на рожках нашло отражение и в народной песне:
"Не будите меня рано,
Рано, рано по утру.
Вы тогда меня будите,
Когда солнышко взойдет...
Пастух выйдет на лужок,
Заиграет во рожок.
Хорошо пастух играет, приговаривает..."
Победителя на состязании напоили до пьяна, да и сами судьи и участники боя на рожках, как, впрочем, и слушатели, перепились во славу пастушечьего искусства.
Предложение нашего француза-повара понравилось, и каждый читал стихи на своем языке по очереди, как мы сидели за столом.
Когда очередь доходила до меня, я задумался - какой русский поэт нашел бы ответное созвучие в этой пестрой группе народностей? Пушкин, Лермонтов, Некрасов, А.К.Толстой?
Я остановился на стихотворении Бальмонта - колокольчики или колокола, перевод из Эдгара По.
Это стихотворение много лет назад читал в одном из культурных центров тогдашней Москвы - у А.В.Соловцова на очередном соловцовском "четверге" начинающий поэт - Бальмонт. И я, в то время студент Московского Университета, впервые в этот четверг познакомился с Бальмонтом, его поэзией и его манерой читать стихи нараспев.
Остановился я на "колокольчиках", так как они, на мой взгляд, были идеально звукоподражательны: в передаче Бальмонта слышалось пение колокольчиков.
Подражая менере Бальмонта, я начал: *)
"Слышишь, кони мчатся в ряд;
Мчатся в ряд.
Колокольчики звенят.
Этим пеньем и гуденьем
О забвеньи говорят.
О как звонко, звонко, звонко,
Словно звучный смех ребенка
В тихом воздухе ночном,
Говорят они о том,
Что за днями пробужденья
Наступает наслажденье,
Наслажденье вечным сном."
Слушатели прерывали меня несколько раз рукоплесканиями; вокруг нас собралась толпа с соседних столов; и по окончании чтения русский язык или, вернее, стихотворение на русском языке было признано самым красивым и звучным.
Звонок - на работу - прервал наш разговор на тему о стихах, и мы быстро оставили вершины поэзии и спустились даже не на землю, а глубоко под землю, в нижний этаж подвала, где помещалась кухня и стояли машины для мытья посуды.
Когда мы спускались вниз на лифте, поэт-испанец сказал:
- Да, очень красиво. А знаете, что мне напомнили Ваши стихи? Американского поэта Эдгара По, называется беллс (колокола).
Это было уже триумфом самого Бальмонта.
Я ответил ему, что прочитанное мною стихотворение - русский перевод Эдгара По, сделанный известным русским поэтом Бальмонтом.
Испанец спросил:
- Нет ли у Бальмонта таких же звучных стихов, посвященных даме сердца?
- Есть у Блока, но зачем Вам?
- Мы позовем Дульцинею нашего испаньола. Она (барышня, приготовлявшая салат) не обращает никакого внимания на этого "дона Киссоте" из Турции. Может быть, Ваши русские стихи помогут ему.
"Дон Киссоте" густо покраснел, мы все расхохотались и весело пошли к машине.
На следующий день "Тарас Бульба" приподнес мне изготовленное им замысловатое блюдо, а русский язык получил признание благодаря Бальмонту.
Н.Каринский
Колумбия, Н.Джерзи
_____________________
*) Прим: Не уверен в точности передачи стихотворения, т.к. привожу его по памяти. Книги же Бальмонта у меня нет под рукою.
От публикатора: вероятно, Н.С.Каринский прочитал лишь часть большого стиховорения: http://poe.velchel.ru/index.php?cnt=6&rhime=bl_16. Упомянутый в тексте А.В.Соловцов - русский пианист и шахматист: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%BE%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D1%86%D0%BE%D0%B2,_%D0%90%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%B0%D0%BD%D0%B4%D1%80_%D0%92%D0%BB%D0%B0%D0%B4%D0%B8%D0%BC%D0%B8%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87
Гостиница "Пенсильвания", 1919 г.
Н.С.Каринский в 1910-х гг. и незадолго до смерти