(no subject)
ИЗ СЕКРЕТЕРА
Поскольку политическая публицистика мне опротивела (вконец, или временно - пока еще неясно), решил я обратиться к собственному далекому прошлому, к личному архиву, большая часть которого хранится в моем школьном секретере, в толстых конторских папках с тесемками и в тонких без оных. Почти наугад извлек одну из этих тонких, а из нее - нижеследующие тексты, примерно двадцатилетней выдержки. Слишком строго прошу не судить. Точнее говоря, не следует придавать этим текстам самостоятельное художественное или интеллектуальное значение. Они - лишь фрагменты мозаики, передающей образ времени и человека, в нем существующего, проще говоря - документы некой эпохи, завершающего ее этапа. Итак.
1. ФРАГМЕНТЫ И ШТУКИ
Начнем-ка новую штуку. Сегодня среда, шестое число, Сочельник. Страшная теплынь за окном. На вопрос «что ты сделал в жизни?» смущенно пожимаю плечами: Нихтс. А кто ты есть? Тут у меня есть ответ: я памятник, где написано имя Его (заимствовано у Тувима). Темно так, что кажется будто сейчас белая ночь в Петербурге, хотя на самом деле два часа дня в Москве. На кухне готовят обед. Я же здесь, заперся в кабинете, сижу перед секретером, из которого на меня смотрит мое материализовавшееся прошлое: стихи, рассказы, рисунки, концертные программы, тетради с сочинениями. Мне 26 лет, рост мой 182 см, я сутулюсь, у меня избыточный вес. Мои ирландские поместья расстроены, моя служба здесь не складывается. Я не знаю, куда мне пойти, чем заняться. Выбор мой поразительно невелик: школьный учитель, военнослужащий, безработный. На билет в Нью-Йорк не хватает. Да и граница кругом. Пить я не люблю, да сейчас и трудно с этим. Читаю книжки, валяюсь на диване, сижу в креслах, хожу в кино, предаюсь мечтам. Русскую историю принято разделять на ряд периодов: Киевский, Монгольский, Московский, Петровский, Советский. Последний настолько специален, что его следовало бы выделить особо, как нечто абсолютно иное, хотя это может быть только аберрация. Если бы в НЙ меня встречали, я бы уехал отсюда (при условии, что здесь меня отпустят). Но там у меня никого нет, если не считать линию, пошедшую от родного брата моего прадеда. Это далекие-далекие кузены, совершенные нью-йоркеры. Я не знаю их адреса, а если б знал, то послал бы им письмо, очень странного содержания. Пишет вам ваш московский кузен. Наши прадеды были родными братьями. Как вы смотрите на то, чтобы выслать мне инвитацию и вообще приветить у вас в Н.Й.? Мне бы очень хотелось осесть там у вас на какое-то время, а потом, Бог даст, перееду куда-нибудь в более тихое место, в Бостон, Хартфорд, а может быть, в Лондон. Кузены мои, сколько вам лет, как вы выглядите, богаты ли вы?
Начало 1988 г.
Поскольку политическая публицистика мне опротивела (вконец, или временно - пока еще неясно), решил я обратиться к собственному далекому прошлому, к личному архиву, большая часть которого хранится в моем школьном секретере, в толстых конторских папках с тесемками и в тонких без оных. Почти наугад извлек одну из этих тонких, а из нее - нижеследующие тексты, примерно двадцатилетней выдержки. Слишком строго прошу не судить. Точнее говоря, не следует придавать этим текстам самостоятельное художественное или интеллектуальное значение. Они - лишь фрагменты мозаики, передающей образ времени и человека, в нем существующего, проще говоря - документы некой эпохи, завершающего ее этапа. Итак.
1. ФРАГМЕНТЫ И ШТУКИ
Начнем-ка новую штуку. Сегодня среда, шестое число, Сочельник. Страшная теплынь за окном. На вопрос «что ты сделал в жизни?» смущенно пожимаю плечами: Нихтс. А кто ты есть? Тут у меня есть ответ: я памятник, где написано имя Его (заимствовано у Тувима). Темно так, что кажется будто сейчас белая ночь в Петербурге, хотя на самом деле два часа дня в Москве. На кухне готовят обед. Я же здесь, заперся в кабинете, сижу перед секретером, из которого на меня смотрит мое материализовавшееся прошлое: стихи, рассказы, рисунки, концертные программы, тетради с сочинениями. Мне 26 лет, рост мой 182 см, я сутулюсь, у меня избыточный вес. Мои ирландские поместья расстроены, моя служба здесь не складывается. Я не знаю, куда мне пойти, чем заняться. Выбор мой поразительно невелик: школьный учитель, военнослужащий, безработный. На билет в Нью-Йорк не хватает. Да и граница кругом. Пить я не люблю, да сейчас и трудно с этим. Читаю книжки, валяюсь на диване, сижу в креслах, хожу в кино, предаюсь мечтам. Русскую историю принято разделять на ряд периодов: Киевский, Монгольский, Московский, Петровский, Советский. Последний настолько специален, что его следовало бы выделить особо, как нечто абсолютно иное, хотя это может быть только аберрация. Если бы в НЙ меня встречали, я бы уехал отсюда (при условии, что здесь меня отпустят). Но там у меня никого нет, если не считать линию, пошедшую от родного брата моего прадеда. Это далекие-далекие кузены, совершенные нью-йоркеры. Я не знаю их адреса, а если б знал, то послал бы им письмо, очень странного содержания. Пишет вам ваш московский кузен. Наши прадеды были родными братьями. Как вы смотрите на то, чтобы выслать мне инвитацию и вообще приветить у вас в Н.Й.? Мне бы очень хотелось осесть там у вас на какое-то время, а потом, Бог даст, перееду куда-нибудь в более тихое место, в Бостон, Хартфорд, а может быть, в Лондон. Кузены мои, сколько вам лет, как вы выглядите, богаты ли вы?
Начало 1988 г.