Кокаин М.Агеева
Каждый раз, лишь только кончался кокаин, возникали эти
видения, эти картинные воспоминания о том, каким я был, как
выглядел и как себя странно вел, -- и вместе с этими
воспоминаниями все больше и больше росла уверенность, что очень
и очень скоро, если не завтра, то через месяц, если не через
месяц, так через год -- я кончу в сумасшедшем доме. С каждым
разом я все увеличивал дозу, нередко доводя ее уже до трех с
половиной грамм, тянувших действие наркоза в течение, примерно,
двадцати семи часов, но вся эта моя ненасытность с одной, и
желание отдалить ужасные часы реакции с другой стороны, делали
эти, возникавшие после кокаина, воспоминания все более и более
зловещими. Увеличение ли дозы, расшатанный ли ядом организм,
или и то, и другое вместе было тому причиной, -- но та внешняя
оболочка, которую выделяло наружу мое кокаинное счастье,
становилась все страшнее и страшнее. Какие-то странные мании
овладевали мною уже через час после того, как я начинал нюхать,
-- иногда это была мания поисков, когда кончался коробок со
спичками и я начинал искать их, отодвигая мебель, опоражнивая
ящики стола, при этом заведомо зная, что никаких спичек в
комнате нет, и все же с наслаждением продолжая поиски в течение
многих часов беспрерывно, -- иногда это была мания какой-то
мрачной боязни; ужас который усугублялся тем, что я сам не
знал, чего или кого я боюсь, и тогда долгими часами, в диком
страхе, сидел я на корточках у двери, внутренне раздираемый с
одной стороны невыносимой потребностью свежей понюшки кокаина,
который я оставил на диване, с другой -- страшной опасностью
хотя на короткое мгновение оставить без присмотра охраняемую
мною дверь. Иногда же, а за последнее время это стало случаться
часто, все эти мании овладевали мною сразу, -- тогда нервы
доходили до последней возможности напряжения, -- и вот однажды
(это случилось глубокой ночью, когда в доме спали, и когда я,
приложив ухо к щели, сторожил дверь), в корридоре вдруг что-то
гулко по ночному ухнуло, одновременно во мраке моей комнаты
возник протяжный вой, и только спустя мгновение я понял, что
вою-то это я сам, и что моя же рука зажимает мне рот.
видения, эти картинные воспоминания о том, каким я был, как
выглядел и как себя странно вел, -- и вместе с этими
воспоминаниями все больше и больше росла уверенность, что очень
и очень скоро, если не завтра, то через месяц, если не через
месяц, так через год -- я кончу в сумасшедшем доме. С каждым
разом я все увеличивал дозу, нередко доводя ее уже до трех с
половиной грамм, тянувших действие наркоза в течение, примерно,
двадцати семи часов, но вся эта моя ненасытность с одной, и
желание отдалить ужасные часы реакции с другой стороны, делали
эти, возникавшие после кокаина, воспоминания все более и более
зловещими. Увеличение ли дозы, расшатанный ли ядом организм,
или и то, и другое вместе было тому причиной, -- но та внешняя
оболочка, которую выделяло наружу мое кокаинное счастье,
становилась все страшнее и страшнее. Какие-то странные мании
овладевали мною уже через час после того, как я начинал нюхать,
-- иногда это была мания поисков, когда кончался коробок со
спичками и я начинал искать их, отодвигая мебель, опоражнивая
ящики стола, при этом заведомо зная, что никаких спичек в
комнате нет, и все же с наслаждением продолжая поиски в течение
многих часов беспрерывно, -- иногда это была мания какой-то
мрачной боязни; ужас который усугублялся тем, что я сам не
знал, чего или кого я боюсь, и тогда долгими часами, в диком
страхе, сидел я на корточках у двери, внутренне раздираемый с
одной стороны невыносимой потребностью свежей понюшки кокаина,
который я оставил на диване, с другой -- страшной опасностью
хотя на короткое мгновение оставить без присмотра охраняемую
мною дверь. Иногда же, а за последнее время это стало случаться
часто, все эти мании овладевали мною сразу, -- тогда нервы
доходили до последней возможности напряжения, -- и вот однажды
(это случилось глубокой ночью, когда в доме спали, и когда я,
приложив ухо к щели, сторожил дверь), в корридоре вдруг что-то
гулко по ночному ухнуло, одновременно во мраке моей комнаты
возник протяжный вой, и только спустя мгновение я понял, что
вою-то это я сам, и что моя же рука зажимает мне рот.