Про странствие
Основной эффект от Хельсинки (или -- скорее -- от возвращения в Вену) состоит в том, что я больше не понимаю, где нахожусь. Вчера ты шел по одной улице в одном городе, сегодня -- по другой в другом. Разница в погоде, географические названия или времена суток в целом ничего не определяет. Внутри тебя все одинаково, а снаружи одинаково примерно. Опять звучит непонятная речь (там это финский и шведский, тут -- немецкий и польский) и опять ты действуешь по обстоятельствам, осваивая. Кажется, я дохожу до перемен, в которых нет никаких перемен.
И там, и тут тебя спрашивают "как". Ну как устроилась? или Ну как прошло? И там, и тут ты постоянно занят самопрезентацией (я оттуда-то, я делаю здесь то-то, у меня был/будет/есть доклад о том-то, любите, жалуйте). И там, и тут эта самопрезентация тебя достает: оказывается, ты укладываешься в несколько фраз (заученных, лучше их заучить), за пределами которых нет ни тебя, ни словарного запаса. Ты обнаруживаешь себя постоянно неуверенным и оттого мрачноватым или придурковато улыбающимся. И тут, и там ты постоянно в поиске информации: как работает, как добраться, во сколько закрывается метро или прекращается курсирование трамваев, где ближайший магазин, что нужно сделать, чтобы. И там, и тут невозможно потеряться, потому что подхватят и найдут. И там, и тут за тебя одинаково волнуются те, кто там-там, или, в общем, требуют комментариев те, кто совсем не там и не тут. Ты привозишь (оттуда сюда) книг и удивление, что это происходит. И еще чувство "ба, да где же я все-таки нахожусь" с примесью "что же я из себя представляю" (иногда переходящее в "кто я? я не представляю"). А нормальные люди привозят сало и абсент (правда, из Праги) и уверены во всем том, в чем ты сомневаешься. Граница между нормальными ими и ненормальным тобой проходит в курилке, где вы сравниваете сигаретные пачки из разных стран и обнаруживаете, что в России женщины дискриминируются (ну, только они преждевременно стареют от употребления табака, если коротко).
Основной эффект от Хельсинки состоит в том, что после Вены он уже не совсем Европа, а какая-то имитирующая Европу часть России. Основной эффект от встречания там знакомых и коллег состоит в том, что мне кажется, я должна была лететь "домой", в Петербург, а оказалась снова здесь. Если это и есть лиминальность странника, то приятно, наконец (снова?) познакомиться.
И там, и тут тебя спрашивают "как". Ну как устроилась? или Ну как прошло? И там, и тут ты постоянно занят самопрезентацией (я оттуда-то, я делаю здесь то-то, у меня был/будет/есть доклад о том-то, любите, жалуйте). И там, и тут эта самопрезентация тебя достает: оказывается, ты укладываешься в несколько фраз (заученных, лучше их заучить), за пределами которых нет ни тебя, ни словарного запаса. Ты обнаруживаешь себя постоянно неуверенным и оттого мрачноватым или придурковато улыбающимся. И тут, и там ты постоянно в поиске информации: как работает, как добраться, во сколько закрывается метро или прекращается курсирование трамваев, где ближайший магазин, что нужно сделать, чтобы. И там, и тут невозможно потеряться, потому что подхватят и найдут. И там, и тут за тебя одинаково волнуются те, кто там-там, или, в общем, требуют комментариев те, кто совсем не там и не тут. Ты привозишь (оттуда сюда) книг и удивление, что это происходит. И еще чувство "ба, да где же я все-таки нахожусь" с примесью "что же я из себя представляю" (иногда переходящее в "кто я? я не представляю"). А нормальные люди привозят сало и абсент (правда, из Праги) и уверены во всем том, в чем ты сомневаешься. Граница между нормальными ими и ненормальным тобой проходит в курилке, где вы сравниваете сигаретные пачки из разных стран и обнаруживаете, что в России женщины дискриминируются (ну, только они преждевременно стареют от употребления табака, если коротко).
Основной эффект от Хельсинки состоит в том, что после Вены он уже не совсем Европа, а какая-то имитирующая Европу часть России. Основной эффект от встречания там знакомых и коллег состоит в том, что мне кажется, я должна была лететь "домой", в Петербург, а оказалась снова здесь. Если это и есть лиминальность странника, то приятно, наконец (снова?) познакомиться.