Чтобы
...создать наглядное представление, новое или напомнить, того, насколько малое мало или велико великое, к древней копейке приставляют спичечный коробок, а рядом с динозавром рисуют человечка. Способ, в общем, универсальный. Так, если к "Легенде о св. Юлиане Милостивом" Флобера приложить "Избранника" Томаса Манна, получается очень даже зримый эффект. И видно, как с готовым средневековым сюжетом работает школяр, а как - мастер. Флобер пишет с каким-то фанатичным старанием, как будто помешанная на аккуратности девочка раскрашивает понравившуюся раскраску: тщательно подбирает цвета, вовремя затачивает карандаши и не дай Бог выскочить ненароком за контур! Применяя ту же метафору к Манну, можно сказать, что из выданного ему сборника шаблонов он, действуя по свободной своей воле, кроит коллаж, какой ему угодно. Немые плоские силуэты персонажей обретают объем и живость, приходят сами в движение и ответное движение вызывают в душе читателя, то нежностью своей, то непреклонностью, то трагичностью, а то и лукавством.
- Нет на свете ростовщика, - отвечал монах, - честнее, чем санкт-дунстанский еврей.
- Хорошо, Хрисогон, в таком случае прошу тебя: возьми эти сиротские деньги и доставь их в лавку желтошляпного Тимона! Ступай тотчас же, дабы capitale поскорее начал расти, и принеси мне расписку!
Так наказал аббат монаху, но потом, когда тот уже подошел к двери, еще раз его окликнул:
- Хрисогоне, - промолвил он, - я, настоятель твой, обладаю обширными познаниями, жить с которыми, credemi, подчас не так-то легко. Я припоминаю не один собор и не один синод, запретивший ростовщичество как священникам, так и мирянам или, если не этим последним, то уж во всяком случае нам, священникам. Посему, отдавши деньги еврею, почти за лучшее отправиться в бичевальню и принять умеренное наказание очищения ради.
- О нет, - возразил монах. - Мне уже за шестьдесят, и я с великим трудом выдерживаю удары бича, даже если наношу их себе осторожно. Вы же на десять лет моложе меня и деньги-то ваши. Посему, коли вы печетесь об искуплении, вам придется самим побывать в бичевальне и воздать себе причитающееся.
- Ступай с богом! - сказал аббат и стал снова читать дощечку.
Разве не предстает вполне эта невозмутимо-достойная фигура! Поди найди хоть отдаленно такое у Флобера.. да откуда там - у него нет ни искры игры, все натужно-серьезно и вымученно-хорошо.
Уж и одного этого различия с лихвой хватило бы, но есть и более существенное.
Флобер - он, как говорящее человеческое большинство, тупо сообщает сюжет. Изукрашенный красноречием, но в конце концов просто сюжет. Я постоянно сталкиваюсь с этим в жизни: люди рассказывают и рассказывают, и рассказывают. О себе и о ком-то. Бесконечная череда историй. "Как я протирала пыль за холодильником", "Как он непорядочно поступил", "Как мы пошли туда-то и что из этого вышло". Знакомые сходятся, чтобы, если повезет, по очереди рассказать друг другу про какие-то происшествия, бывшие с ними и не с ними. Если не повезет, то один рассказывает, а другой слушает, в конце концов мечтая уже упасть в обморок. Это называется - общение. И я теперь не понимаю, на фига оно нужно, такое общение. Мне скучно слушать, как удачно (или неудачно) кто-то купил холодильник. Мне нет дела до интриг на кафедре. Меня не увлекают даже и более забористые повествования. Потому что представляются чем-то бесцельным и поэтому бессмысленным. Истории существуют сами по себе, без причины, следствия, осмысления, вывода. Спроси рассказчика: зачем ты рассказал все это? Он ответит: ну вот! чтобы ты знал, как у меня дела! - и обидится. Как-будто я буду знать, как у него дела, если узнаю, что он на даче яблоню обрезал или покрасил дом. Я же хочу знать, что интересного он думает про горы, про те горы, по которым ходил всю жизнь, но получаю только очередную историю, как он однажды шел-шел и встретил... шел-шел и не дошел, а в другой раз дошел. Как-будто никогда ничего человек не думал, кроме как: вот бы дойти! Или: уф, дошел! Да, для народного хозяйства это тогда имело смысл, для меня - теперь - не имеет. Все рассказывается с какими-то полуинстинктивными намерениями сообщить, что: "я молодец/свалял дурака", "мне повезло/не повезло", "эвона что бывает!" и тому подобное. Но кто-то когда-то где-то уже писал, что это - не общение, это - обнюхивание.
А с Томасом Манном общение.
Как-то так.
- Нет на свете ростовщика, - отвечал монах, - честнее, чем санкт-дунстанский еврей.
- Хорошо, Хрисогон, в таком случае прошу тебя: возьми эти сиротские деньги и доставь их в лавку желтошляпного Тимона! Ступай тотчас же, дабы capitale поскорее начал расти, и принеси мне расписку!
Так наказал аббат монаху, но потом, когда тот уже подошел к двери, еще раз его окликнул:
- Хрисогоне, - промолвил он, - я, настоятель твой, обладаю обширными познаниями, жить с которыми, credemi, подчас не так-то легко. Я припоминаю не один собор и не один синод, запретивший ростовщичество как священникам, так и мирянам или, если не этим последним, то уж во всяком случае нам, священникам. Посему, отдавши деньги еврею, почти за лучшее отправиться в бичевальню и принять умеренное наказание очищения ради.
- О нет, - возразил монах. - Мне уже за шестьдесят, и я с великим трудом выдерживаю удары бича, даже если наношу их себе осторожно. Вы же на десять лет моложе меня и деньги-то ваши. Посему, коли вы печетесь об искуплении, вам придется самим побывать в бичевальне и воздать себе причитающееся.
- Ступай с богом! - сказал аббат и стал снова читать дощечку.
Разве не предстает вполне эта невозмутимо-достойная фигура! Поди найди хоть отдаленно такое у Флобера.. да откуда там - у него нет ни искры игры, все натужно-серьезно и вымученно-хорошо.
Уж и одного этого различия с лихвой хватило бы, но есть и более существенное.
Флобер - он, как говорящее человеческое большинство, тупо сообщает сюжет. Изукрашенный красноречием, но в конце концов просто сюжет. Я постоянно сталкиваюсь с этим в жизни: люди рассказывают и рассказывают, и рассказывают. О себе и о ком-то. Бесконечная череда историй. "Как я протирала пыль за холодильником", "Как он непорядочно поступил", "Как мы пошли туда-то и что из этого вышло". Знакомые сходятся, чтобы, если повезет, по очереди рассказать друг другу про какие-то происшествия, бывшие с ними и не с ними. Если не повезет, то один рассказывает, а другой слушает, в конце концов мечтая уже упасть в обморок. Это называется - общение. И я теперь не понимаю, на фига оно нужно, такое общение. Мне скучно слушать, как удачно (или неудачно) кто-то купил холодильник. Мне нет дела до интриг на кафедре. Меня не увлекают даже и более забористые повествования. Потому что представляются чем-то бесцельным и поэтому бессмысленным. Истории существуют сами по себе, без причины, следствия, осмысления, вывода. Спроси рассказчика: зачем ты рассказал все это? Он ответит: ну вот! чтобы ты знал, как у меня дела! - и обидится. Как-будто я буду знать, как у него дела, если узнаю, что он на даче яблоню обрезал или покрасил дом. Я же хочу знать, что интересного он думает про горы, про те горы, по которым ходил всю жизнь, но получаю только очередную историю, как он однажды шел-шел и встретил... шел-шел и не дошел, а в другой раз дошел. Как-будто никогда ничего человек не думал, кроме как: вот бы дойти! Или: уф, дошел! Да, для народного хозяйства это тогда имело смысл, для меня - теперь - не имеет. Все рассказывается с какими-то полуинстинктивными намерениями сообщить, что: "я молодец/свалял дурака", "мне повезло/не повезло", "эвона что бывает!" и тому подобное. Но кто-то когда-то где-то уже писал, что это - не общение, это - обнюхивание.
А с Томасом Манном общение.
Как-то так.