Пение смерти
Это сновидение, случившееся со мной в детстве, было своего рода отметкой, и оно меня не то чтобы изменило, но изменило траекторию, линию моей жизни.
Это сновидение было ярким - как сейчас говорят люцидным и полуосознанным. В те времена у меня не было задачи смотреть на руки или осознавать себя во сне и тот сон стал просто частью моей жизни, я его сейчас вспоминаю - и оно выглядит как любая другая сцена из моего детства. Все те воспоминания выглядят как неяркие хотя отчетливые сны, и этот сон - не исключение.
Перед этим надо отметить, что у меня фактически отсутствует долговременная зрительная память.
Я с трудом могу воспроизвести в голове, перед глазами, какие то зрительные образы. Я с огромным трудом вспоминаю как зрительно выглядит лицо моей матери или отца. Но у меня развиты другие виды памяти - кинестетическая, осязательная и некоторые другие. Я отлично помню чувства. Поэтому зрительные образы в моих снах появляются редко. И очень часто, когда зрительные образы появляются, - они выглядят как ненастоящие, искусственные, грубые, наспех сколоченнные декорации.
Так было и в тот раз.
Мне было на тот момент лет семь, кажется.
Я находился возле какой то ограды, которая выглядела как ограда кладбища. Немного даже карикатурная, как в некоторых комедиях.
Эта ограда существовала в тот момент, как я понимаю, только для того, чтобы я понял, что все это имеет отношение к кладбищу, смерти и т.д. Потому что небо и окружающее пространство отсутствовали. Было только кладбище и яркий свет, напоминающий солнечный полдень.
И где-то там, за оградами звучал женский голос. Это было пение. Сказать, что оно было прекрасным - это значит ничего не сказать. Это пение не укладывалось ни в какие рамки и жанры, хотя наверное сейчас я, вооруженный знанием музыкальных жанров, нашел бы какое то определение. Оно было странным, манящим, неритмичным и в то же время имело определенную внутреннюю логику.
Я помню что долго стоял с слушал это пение. С первой же секунды я не сомневался, что это поет сама смерть.
Она пела одна в пустоте и в тишине моего сна и ее голос складывался в моем сне в узоры, наподобие тех, что рисует мороз на стеклах.
Ее не было видно за "оградами" и " памятниками", и как я ни старался, увидеть ее не мог. Я попытался найти источник этого голоса, но по мере моего приближения, он отдалялся, и, таким образом, расстояние между нами не сокращалось.
И эта смерть не была пугающей, она была по своему красивой, в ней чувствовалось невероятное очарование и притягательность, внутренняя свобода, какое то очень своеобразное сострадание, и в то же время, обжигающий безличный холод. Все это звучало в ее голосе, в ее пении. В ее песне не было слов или по крайней мере того, что я слышал бы и воспринимал в качестве слов.
Много лет спустя, общаясь с Доктором Слоном, он высказал мысль о том, что люди очарованы окружающим миром, пойманы им. И вот сейчас, глядя на это, я бы сказал, что люди очарованы смертью.
Что смерть несет в себе невероятное очарование, ее чарам бесполезно противиться. Люди очарованы не миром но смертью, которая насквозь пропитывает этот материальный мир.
В этом смысле - смерть - идеальна как женщина, притягательная, непреодолимая и многоликая. Она как как мать всех живых существ, она дает отдых, тишину и успокоение. Каждую ночь люди погружаются в сон, что, по сути, является ее объятием, объятием и нежностью смерти. Смерть дает силу - тем, кто ее принимает и обращается к ней. Сейчас многие скажут что Вселенная - это Вселенная хищников, и это да, но мне ближе и для меня "роднее" что ли воспринимать Вселенную через ее другой аспект, имеющий определенное и своеобразное сострадание - давая шанс, миллиметр шанса.
На следующее утро после пробуждения я попытался рассказать свой сон матери, но ничего путного сказать не мог, она просто пропустила мой детский лепет мимо ушей.
Много позже того времени, как я услышал это пение, я стал поклонником красивого женского вокала. Меня особенно затрагивает и волнует, когда поет женщина, и это происходит не в каком то одном жанре - это может быть и классическая опера, и джаз, и easy listening, и даже голимая попса. Я слышу и чую как выглядывает смерть из вибраций поющего женского голоса. Она раскрывает своим милосердные объятия для всех существ, чей путь на Земле подошел к завершению. В нее как в трубу, втягиваются очарованные осознания, которые приснились сами себе, и чей сон теперь разматывается как катушка намотанных воспоминаний. Смерть это "вдох" Орла, и если его "выдох" порождает вещи и жизни, то "вдох" демонстрирует истинную цену всех ценностей.
Для того, чтобы проиллюстрировать отблеск моих ощущений, моего сновидения смерти, я приаттачил к этому письму арию Дидоны из оперы Генри Перселла "Дидона и Эней" ( в исполнении моей любимой певицы Джоан Бейкер). В этой арии на староанглийском идет речь о том, чтобы забыть страх, идя в объятия смерти. Дидона готовится к смерти и обращается своей подруге с просьбой помнить ее, после того, как она умрет, но нее ее ужасную судьбу (фатум)
Aria
When I am laid, am laid in earth, May my wrongs create
No trouble, no trouble in thy breast;
Remember me, remember me, but ah! forget my fate.
Remember me, but ah! forget my fate.