Мандрагора
Мы туда попали случайно, торопились найти место для заката, а на этом полуострове, куда ни кинься, солнце уходит за холмы, а не в море. А нам так хотелось, чтобы море было цвета коньяка и слез, или нет, цвета пиньо де шарант. Ладно, мне одной хотелось, а он боялся, что когда я увижу море цвета коньяка, то заплачу, я же плачу просто так и без видимого повода.
Мы ворвались в бухту с последними лучами, когда все тонуло в оранжевом, не посмотрев на табличку на въезде побежали к воде, потом вернулись и снова зашли, уже тихо, на цыпочках. La Mandrague.
Как мандрагоровые яблоки в песне Соломона. Как кричащие корни в сказках, только в порту Мандраги тихо, как в храме перед причастием. Он называет мандрагорой диковинные корни имбиря, которые я режу его охотничьм ножом и кладу в чай.
В Мандраге причал деревянный, по нему идти босиком и думать, что море со всех сторон и внизу, под ногами, тихо плещется, так тихо, что не разберешь, зовет ли оно, или просто бормочет.Справа и слева лодки и впереди тоже лодки, значит там нет мели, их одну за другой проглатывают сумерки, подбираются к берегу и бормотание моря сменяется колыбельной.
Колыбельной?
Для птиц. В Мандраге сплошь чаечий молодняк, пятнистые пташки, трогательные и доверчивые, они спят в рыбачьих лодках. И едят из рук, подходят первыми, деликатно, и мнутся с лапки на лапку в ожидании. Первые робки, они еще не знают, хлеб у нас в кармане или камень. У нас оказался хлеб и они осмелели, подлетали, почти задевая крыльями и кувыркались в воздухе. А когда кончился хлеб и кончились чайки, хотя некоторые улетели не сразу, как будто знали, что так невежливо, мы взялись за руки, не стряхивая крошек и думали каждый о своем.
Мне хотелось быть влюбленной и бессловесной и чтобы сердце билось часто и плавились пальцы. И еще я думала, противореча себе, как хорошо, что он все знает и можно просто дышать ему в шею ниже затылка и не искать слова и что любовь такая прекрасная банальность, и была права.
А о чем думал он, я никогда не узнаю, сколько не выспрашивай, но может мне и не надо знать. Ночь в Мандраге оказалась чернильно-синей, везде, кроме маяка на мысе. Нам очень хотелось отвязать чужую лодку и уплыть, куда-нибудь, без компаса, но мы устояли перед искушением.
Мы ворвались в бухту с последними лучами, когда все тонуло в оранжевом, не посмотрев на табличку на въезде побежали к воде, потом вернулись и снова зашли, уже тихо, на цыпочках. La Mandrague.
Как мандрагоровые яблоки в песне Соломона. Как кричащие корни в сказках, только в порту Мандраги тихо, как в храме перед причастием. Он называет мандрагорой диковинные корни имбиря, которые я режу его охотничьм ножом и кладу в чай.
В Мандраге причал деревянный, по нему идти босиком и думать, что море со всех сторон и внизу, под ногами, тихо плещется, так тихо, что не разберешь, зовет ли оно, или просто бормочет.Справа и слева лодки и впереди тоже лодки, значит там нет мели, их одну за другой проглатывают сумерки, подбираются к берегу и бормотание моря сменяется колыбельной.
Колыбельной?
Для птиц. В Мандраге сплошь чаечий молодняк, пятнистые пташки, трогательные и доверчивые, они спят в рыбачьих лодках. И едят из рук, подходят первыми, деликатно, и мнутся с лапки на лапку в ожидании. Первые робки, они еще не знают, хлеб у нас в кармане или камень. У нас оказался хлеб и они осмелели, подлетали, почти задевая крыльями и кувыркались в воздухе. А когда кончился хлеб и кончились чайки, хотя некоторые улетели не сразу, как будто знали, что так невежливо, мы взялись за руки, не стряхивая крошек и думали каждый о своем.
Мне хотелось быть влюбленной и бессловесной и чтобы сердце билось часто и плавились пальцы. И еще я думала, противореча себе, как хорошо, что он все знает и можно просто дышать ему в шею ниже затылка и не искать слова и что любовь такая прекрасная банальность, и была права.
А о чем думал он, я никогда не узнаю, сколько не выспрашивай, но может мне и не надо знать. Ночь в Мандраге оказалась чернильно-синей, везде, кроме маяка на мысе. Нам очень хотелось отвязать чужую лодку и уплыть, куда-нибудь, без компаса, но мы устояли перед искушением.