С виду рай кажется меньше, чем можно судить по карте: узкая полоска земли между дорогой, асфальтированной так давно, что в трещинах успела прорасти трава, и крестьянскими сараями. На обочине рая пасутся белые козы.
- Как странно, что Бог отправил нас именно сюда, - прошептала Ева, склонная во всем искать подвох.
- Он знал, что делает, - пожал плечами Адам. Выправка у него, несмотря на возраст, была военная.
- Я и не сомневаюсь.
Они сняли туфли и зашагали по густой короткой траве, непривычно колющей разнеженные за зиму пятки. Адам шел широким, ровным шагом; Ева, как обычно, то забегала вперед, то отставала, разглядывая цветы. Рай был больше, гораздо больше, чем показалось им с дороги.
- Я голодна, - пожаловалась Ева.
Они сели прямо на траву и съели захваченные из дома бутерброды.
- Думаешь, нам еще долго идти?
- Может быть, день пути, - снова пожал плечами Адам, - может и меньше.
- Подумать только, - вздохнула Ева, - раньше мы знали наверняка. Мы тысячу раз пересекали рай от восточной границы до западной, знали все его тропы, все укрытия от дождя.
Подумать только, мы все забыли. Нам заново нужно искать ту самую точку, где сходятся север и юг, восток и запад, где берут начало все реки и откуда разлетаются все ветры. Нам снова нужно бродить наугад среди маковых полей - помнишь, у нас в раю маки цвели круглый год. Подумать только, как тяжела наша ноша, как непосильно наказание: сомневаться в простых вещах, не замечать простых радостей, отвергать простые пути, не находить простых решений.
- Ты меня слышишь, Адам?
Адам открывает глаза, прогоняет дрему. Ветер щекочет сухой травинкой его небритую щеку, колышет хрупкие головки маков, бьет в них как в крошечные тимпаны.
- Ты меня любишь, Адам? - Зовет его Ева.
- Конечно, - скупо отвечает Адам и в этом признании больше нежности, чем в сотне сонетов Шекспира.