младший детектив
Глава 24. "На полочке стоял чемоданчик..."
Роскошный зеленоватый кабинет выглядел изнутри гораздо уютнее, чем на телеэкране. Сплошные драпировки, тяжелые бархатные складки и струящаяся зелень - живая растительная и неживая драпировочная. Не хватало только заплесневелой шкуры О'Лая. Непростой кабинетик. Возникало ощущение, что находишься под королевской юбкой - интим, таинство и допуск, да еще чувство отгороженности и защищенности. Хозяин ресторана, наверное, Саньке очень многим обязан. Иначе он ни за какие деньги не позволил бы нам вытворять то, что происходило только что в этом отдельном кабинете.
Сразу появились официанты в темно-зеленых фраках, быстро и споро навели порядок и принялись накрывать на стол. Я попросил их принести видик, пошел в "кино-будку" и забрал кассету.
Когда я вернулся, на столе уже стояли бутылки любимых Санькиных напитков. Я зачем-то залепил жвачкой объектив скрытой в драпировке видеокамеры и поднял ближайшую рюмку:
- Предлагаю выпить за важнейшее из искусств, коим для нас в данный момент является кино. А именно вот это, - я помахал черной коробочкой.- Сейчас мы его и посмотрим. А Фима нам все переведет.
Хотя я только что наблюдал эту запись из соседней комнатки, из-за полного незнания арабского не все догнал. И оба моих собутыльника активно жаждали зрелищ. Я, впрочем, хотел не только зрелищ, но и хлеба, который намазал черной икрой и уставился на экран. Умница зажал нос и начал имитировать гнусавый "голос за кадром", так знакомый всем нам по просмотру пиратских видеокассет времен Перестройки. Эфраим одобрительно хихикнул.
Первыми в кадре появились Ронен и Плоткин со своими телохранителями. Ронен выглядел, как типичный преуспевающий израильтянин нашего с Санькой примерно возраста. Из тех, кто носит ботинки из крокодиловой кожи, любит всякие гаджеты престижных фирм, но с удовольствием ест шварму в забегаловках, а потом подсчитывает сколько дополнительных минут он должен провести на беговой дорожке.
Охранника Михаэля Ронен привез с собой - коротко стриженый высокий блондин в черных очках, с нагловатой "спецназовской" мордой. Парень считал, что Ронен выбрал его за знание языка и русской жизни. Последнее обстоятельство Михаэля слегка напрягало - его вывезли лет пятнадцать назад, и весь опыт ограничивался начальной школой, да рассказами родителей. А разочаровывать шефа ему не хотелось. Все это мне рассказал игравший роль Плоткинского телохранителя Санька, с которым у Михаэля сразу возникла приязнь. Санька тут же наплел парню о мафиозных стрелках, продажности московских ментов и адреналинной настоящей жизни настоящих же пацанов. После чего у Михаэля должно было сложиться впечатление, что прогуляться вечером по Москве - ничем не хуже, чем прокатиться в джипе по Газе.
Санька по такому случаю тоже нацепил черные очки. А Плоткин привел в порядок свою разбойничью бороду и теперь отличался от Кабанова только отсутствием яхты. Зато к его запястью был пристегнут большой металлический кейс - жемчужина реквизита того самого Плоткинского актерского агентства.
Охранники проверили помещение и ушли караулить за дверь. Плоткин сидел с каменным лицом. Ронен посмотрел на часы.
РОНЕН: Ливанец опаздывает. Как думаешь, почему он выбрал это место? Довольно непрезентабельно.
ЭФРАИМ (пытаясь улыбнуться): Наверное, именно поэтому. Зачем ему появляться с израильтянами там, где его могут знать?
РОНЕН: Эфраим, ты в порядке? Ты что, боишься?
ЭФРАИМ: Да, боюсь. Слишком большие деньги. Большие деньги - большой риск, так тут в Москве говорят.
Ронен одарил его обаятельной улыбкой супермена, которая вдруг сползла.
- Ух ты, это я появился! Видите!- заорал у меня над ухом Умница.- Нажми "стоп", я хочу рассмотреть!
Я остановил кадр, но план съемки был недостаточно крупным, чтобы наслаждаться мимикой потрясенного Ронена. Умница разочарованно махнул рукой, чтобы продолжили показ. И тут же появился в кадре во всей своей красе. Он залихватски метнут куда-то в угол "свой верный кнейч", снял накладные пейсы и поздоровался с партнерами по переговорам на иврите, но с жутким арабским акцентом. Ронен неуверенно улыбнулся и галантно поприветствовал Умницу на арабском. Умница изобразил удивленное восхищение таким высоким уровнем знания неродного языка.
- Тут я зассал,- вдруг признался нам Умница.- У Ронена оказался слишком хороший арабский.
Я снова остановил кино.
- Я же тебя предупреждал,- напомнил Эфраим,- что армейская специальность Ронена - "слухач".
- Ну что же, что предупреждал,- чуть обиженно отозвался Умница,- вы мне вообще такое понаплели... Что, я всему верить должен был? Да я вообще тогда все забыл от страха, когда Ронен на арабском зачесал. Хорошо, хоть на египетском диалекте. Я ведь по роли "Ливанец", у них произношение мягкое. А я у иракца учился. Это совсем не то же самое, что ливанец. Боре-то хорошо было в подсобке у видеокамеры. А я прямо в пасти врага! И вдруг Ронен меня спрашивает, вот здесь, включи!.. Сейчас он как раз мне комплимент отвешивает, что, мол, тоже хотел когда-то научиться иракскому акценту, но у него не получилось. Ну всё, думаю, приплыл. И тут я соображаю, что Ливанец - христианин, а в Ираке есть христианская община. И говорю, что научиться этому акценту невозможно, это надо с молоком матери впитать. А сам думаю - ну не должен Ронен знать откуда родом мать Ливанца, а из Ирака наверняка тогда много христиан от Саддама в Ливан сбежало. И точно, вот, видите - Ронен улыбнулся и всё, больше ничего не спрашивал про акцент. Ладно, перевожу дальше:
РОНЕН: Как здоровье председателя?
ЛИВАНЕЦ: К сожалению, без особых перемен к лучшему.
РОНЕН: Известно ли, откуда идут слухи, что председатель был отравлен?
ЛИВАНЕЦ (важно): Слухи - лишь слуги тех, кто их распускает. Некоторые утверждают, что председатель слег после того, как ему сообщили, что генерал нарушил обязательства и не перевел в срок деньги. Я считаю эти слухи злонамеренными. Слишком многие хотят нас поссорить. Хотя не скрою, я рад, что появилась возможность сотрудничать не с генералом, а с тобой, Ронен.
РОНЕН: Я польщен и благодарен за то, что ты связываешь свои планы со мной. Не скрою, мне было бы сложно работать с председателем. Всегда предпочитаю иметь дело с людьми своего поколения. Я рад, что ты не веришь слухам об отравлении. Просто хотелось узнать, кто распускает слухи об отравлении председателя не просто израильтянами, а навещавшими его недавно друзьями.
ЛИВАНЕЦ: Я понимаю твое беспокойство. Ты ведь тоже был на этой встрече.
РОНЕН: Да. И не только я один. Там был почти весь наш синедрион. Да еще с женами.
ЛИВАНЕЦ (задумчиво): Не думай об этом. Такое отравление - работа для профессионала. Иначе отравились бы все или никто. Давай лучше о деле.
- Кстати, Боря,- Умница отвернулся от экрана,- я еще когда Ронену это сказал, подумал... а ведь Софья Моисеевна - вполне профессионал.
- Не думай об этом,- сказал Эфраим. - Переводи давай, интересно же что дальше... Хотя...- он задумчиво на меня посмотрел.
- Сейчас. Да, так вот, Боря. Ерунда конечно, но она ведь со мной разговаривает иногда на всякие биологические темы... а перед этой встречей с раисом просто очень часто стала спрашивать о всяких там... ну, как бы тебе понятнее... в общем, о новейших достижениях. Смешно бы было, да? Жаль, что мотива нет.
Мы все расхохотались. Тут у меня всплыла тещина телефонная фразочка: "Этого мерзавца Ронена я отравила бы собственными руками! А удалить Наума от дел - да, хочу. Пора ему отдохнуть. И удалю. Поверь, я для этого уже немало сделала и один раз даже рискнула жизнью, но это ни тебе, ни Науму знать незачем, с этим пусть историки разбираются." Смеяться я перестал первым. Лучшего способа удалить Наума от дел, чем убрать его главного партнера - не было. И то, что сбилась она на эту тему после слова "отравить", да еще и историков приплела...
Потом Ронен излагал Ливанцу свои антиутопические проекты: о продаже оружия с законсервированных складов ЦАХАЛа; о лоббировании безвозмездной передачи домов поселенцев специальному фонду, который срочно создаст Ливанец; о возможности сделать израильское гражданство сотне-другой тысяч арабов и прочее в том же роде. Ливанец на все это легко и с энтузиазмом согласился и тоже начал рассказывать Ронену о придуманных нами проектах. В мыслях о теще я пропустил кусок перевода. И включился со средины, вздрогнув, как старая скаковая лошадь, на непонятно откуда возникшем слове "ипподром".
ЛИВАНЕЦ: ...а еще я хотел бы, для легализации доходов, построить в районе Кейсарии ипподром. Это привлечет азартных людей. И сама идея - выращивать арабских скакунов в еврейских конюшнях должна многим понравиться.
РОНЕН (офигев): Ты уверен, что тебе дадут зайти так далеко?
ЛИВАНЕЦ (воодушевленно): Конечно! Кто-то же должен начать строить новый Ближний Восток!
Умница почесал кончик носа, поерзал и слегка виновато пояснил:
- Ну я же должен был его поразить! И он поразился, видите?
- Да не то слово,- кивнул я. - Тут ты круто прокололся, вундеркинд. С ипподромом. Видишь, Эфраим даже арабский почти не знает, а и то все понял.
- Я понял, что конец мой пришел,- признался Эфраим.
Ронен в кадре вдруг действительно стал задумчив. А Плоткин, помрачнев, начал торопливо отстегивать чемоданчик от запястья.
ЭФРАИМ (двигая чемоданчик в сторону Ливанца, на иврите): Приятно сознавать, что эти деньги будут вложены в фундамент новых деловых отношений.
РОНЕН (смотрит на Эфраима так, что тот перестает двигать чемоданчик; потом подозрительно смотрит на Ливанца): Эти идеи про ипподром и разведение арабских скакунов я уже слышал. От жены генерала. Вы что, знакомы?
На экране, почти синхронно, Ливанец пригладил волосы, а Плоткин ослабил узел галстука.
- Стоп! - потребовал Умница. Он страшно обрадовался и повернулся ко мне:- Видишь, он первый начал! Так вот почему ты, Боря, так некстати вломился. Я ведь только подал знак, что надо быть настороже. А Эфраим испугался и вызвал тебя, все видели?
Я молча включил видик, но переводить было почти нечего. Побледневший Ливанец буксовал на середине цветистого объяснения, что некоторые идеи носятся в воздухе и случайным образом сталкиваются, создавая калейдоскоп совпадений, когда за кадром раздался шум, а вслед за шумом возник я. Странно, все-таки. Я представлял себя спокойным и грозным, а выглядел взъерошенным и злым. С пистолетом в деснице и полицейским удостоверением в шуйце. За мной ввалились ухмыляющийся Санька и растерянный Михаэль, переваривающий информацию: "Спокойно, особый отдел полиции Израиля, операция скоординирована с Интерполом".
- Однако, подзавели мы с Мишкой тебя на входе,- хмыкнул незаметно вернувшийся Санька.- Аж пар из ушей идет. Если бы я Мишку не одернул, ты бы только через его труп прорвался.
Я нажал "стоп", и мы принялись пожирать Саньку любопытными взглядами.
- А чемодан где? - забеспокоился Умница.
- Сейчас все расскажу,- пообещал Санька,- а то как раз самый экшен начинается. Досмотрим, так?
Мы, нехотя, повернулись к телевизору.
Ливанец на экране устремил на меня светлый, радостный, полный надежды взгляд спасаемого.
- В этот момент ты, Умница, должен был не зырить на меня, а хватать чемодан с миллионами и линять,- осуждающе заметил я.
БОРЯ (направляя пистолет на Эфраима, орет): Всем не двигаться! Полиция Израиля! Отойти от чемодана!
ЭФРАИМ: Какая такая полиция Израиля? Это Москва! А ты - Барух, зять Наума! Засунь пистолет себе в жопу и вали отсюда!
Михаэль на экране явно на что-то решался. Можно легко представить - на что. Но Санька пошептал ему в ухо, и он слегка обмяк. То есть, сняв очки, продолжал следить за мной острым, как кинжал взглядом, но лицо у него стало тупое, как рукоятка этого кинжала.
БОРЯ (Эфраиму): Чемодан - сюда!
РОНЕН (Эфраиму): Кейс - сюда!
ЭФРАИМ (к небесам): И что я должен делать?
РОНЕН: Подумай о детях.
ЛИВАНЕЦ (робко, на неожиданно хорошем иврите): Э-э... Вообще-то это мой чемоданчик. Господа, зачем нам международный скандал?
БОРЯ (переводя пистолет на неуверенно двинувшегося к чемоданчику Ливанца): Куда? Назад!
- Зачем?! - вдруг возопил Умница.- Мутант! Зачем ты навел на меня дуло! Вот где настоящий прокол! Видишь?! Видишь, что из этого вышло?!
Плоткин на экране, с полным агрессивного вдохновения лицом, выхватил из кармана пистолет. И с воплем направил на меня.
ЭФРАИМ (целясь): Ненавижу!!!
Тут я себе даже понравился в роли шерифа. Судя по осмысленному выражению лица, я как-то мгновенно все оценил и, элегантно полуобернувшись, первым поразил Плоткина пулей точно в сердце. Плоткин захлебнулся собственным визгом и, загребя руками воздух, упал навзничь на мягкий ковер. Левая половина его груди обагрилась кровью.
Но торжество мое длилось недолго. Жалкую долю секунды. А потом я получил свою заслуженную пулю от Плоткинского телохранителя - Саньки. Эта пуля тоже попала прямо в сердце. Я умирал ничуть не хуже Плоткина. Руками не греб, не визжал, а просто упал навзничь на мягкий ковер, подкатив глаза. И левая половина моей груди окрасилась кровью того же оттенка.
Но еще хуже двух трупов выглядел на экране абсолютно деморализованный бледнолицый Ливанец. Он вжался в кресло и подзывал остановившимся взглядом злосчастный чемоданчик. Но сам не двигался.
Санька подошел к Плоткину и проверил пульс на шее. Судя по недовольной физиономии, пульса он не обнаружил.
САНЬКА (взволнованно): Хи из дед! Абсолютли дед! Вери мач блад! Летс ран эвей! Нау! Квикли! Мистер Ронен, гоу хоум!
- Тут я чуть не помер в самом деле,- хмыкнул Эфраим.
И действительно, труп Плоткина на экране, уже давно лишенный пульса, вдруг дернулся и издал предсмертный стон. Но этого никто не заметил, поскольку все были заняты. Ронен как раз пристегивал к своему запястью освободившийся чемоданчик. Санька объяснял Михаэлю, как и куда сваливать. Через несколько секунд на экране остались лишь слившийся с зеленоватой обивкой Ливанец, да два трупа.
Первым ожил я. И, глядя на вновь обретенный мир, обвинил Ливанца в утрате чемоданчика. Ливанец оскорбился и ответил невежливо. Пришлось и Эфраиму вернуться из небытия и попытаться нас примирить. Потом я пропал из кадра, поскольку ушел в кинорубку за кассетой.
Мы снова уставились на Саньку в ожидании продолжения. Но он не спешил. Неторопливо наполнил рюмки и произнес:
- За нашу антисемитскую победу! - и хитро уставился на меня, ожидая реакции.
Ну ясно было, что он имеет в виду. Поэтому я молча с ним чокнулся и выпил до дна. Пришлось Саньке слегка разочарованно продолжить:
- Ну вы же все там семиты - евреи, арабы. Значит, ваша маленькая мафия была семитская, а победа над ней - антисемитская. Так? - он заржал.
Роскошный зеленоватый кабинет выглядел изнутри гораздо уютнее, чем на телеэкране. Сплошные драпировки, тяжелые бархатные складки и струящаяся зелень - живая растительная и неживая драпировочная. Не хватало только заплесневелой шкуры О'Лая. Непростой кабинетик. Возникало ощущение, что находишься под королевской юбкой - интим, таинство и допуск, да еще чувство отгороженности и защищенности. Хозяин ресторана, наверное, Саньке очень многим обязан. Иначе он ни за какие деньги не позволил бы нам вытворять то, что происходило только что в этом отдельном кабинете.
Сразу появились официанты в темно-зеленых фраках, быстро и споро навели порядок и принялись накрывать на стол. Я попросил их принести видик, пошел в "кино-будку" и забрал кассету.
Когда я вернулся, на столе уже стояли бутылки любимых Санькиных напитков. Я зачем-то залепил жвачкой объектив скрытой в драпировке видеокамеры и поднял ближайшую рюмку:
- Предлагаю выпить за важнейшее из искусств, коим для нас в данный момент является кино. А именно вот это, - я помахал черной коробочкой.- Сейчас мы его и посмотрим. А Фима нам все переведет.
Хотя я только что наблюдал эту запись из соседней комнатки, из-за полного незнания арабского не все догнал. И оба моих собутыльника активно жаждали зрелищ. Я, впрочем, хотел не только зрелищ, но и хлеба, который намазал черной икрой и уставился на экран. Умница зажал нос и начал имитировать гнусавый "голос за кадром", так знакомый всем нам по просмотру пиратских видеокассет времен Перестройки. Эфраим одобрительно хихикнул.
Первыми в кадре появились Ронен и Плоткин со своими телохранителями. Ронен выглядел, как типичный преуспевающий израильтянин нашего с Санькой примерно возраста. Из тех, кто носит ботинки из крокодиловой кожи, любит всякие гаджеты престижных фирм, но с удовольствием ест шварму в забегаловках, а потом подсчитывает сколько дополнительных минут он должен провести на беговой дорожке.
Охранника Михаэля Ронен привез с собой - коротко стриженый высокий блондин в черных очках, с нагловатой "спецназовской" мордой. Парень считал, что Ронен выбрал его за знание языка и русской жизни. Последнее обстоятельство Михаэля слегка напрягало - его вывезли лет пятнадцать назад, и весь опыт ограничивался начальной школой, да рассказами родителей. А разочаровывать шефа ему не хотелось. Все это мне рассказал игравший роль Плоткинского телохранителя Санька, с которым у Михаэля сразу возникла приязнь. Санька тут же наплел парню о мафиозных стрелках, продажности московских ментов и адреналинной настоящей жизни настоящих же пацанов. После чего у Михаэля должно было сложиться впечатление, что прогуляться вечером по Москве - ничем не хуже, чем прокатиться в джипе по Газе.
Санька по такому случаю тоже нацепил черные очки. А Плоткин привел в порядок свою разбойничью бороду и теперь отличался от Кабанова только отсутствием яхты. Зато к его запястью был пристегнут большой металлический кейс - жемчужина реквизита того самого Плоткинского актерского агентства.
Охранники проверили помещение и ушли караулить за дверь. Плоткин сидел с каменным лицом. Ронен посмотрел на часы.
РОНЕН: Ливанец опаздывает. Как думаешь, почему он выбрал это место? Довольно непрезентабельно.
ЭФРАИМ (пытаясь улыбнуться): Наверное, именно поэтому. Зачем ему появляться с израильтянами там, где его могут знать?
РОНЕН: Эфраим, ты в порядке? Ты что, боишься?
ЭФРАИМ: Да, боюсь. Слишком большие деньги. Большие деньги - большой риск, так тут в Москве говорят.
Ронен одарил его обаятельной улыбкой супермена, которая вдруг сползла.
- Ух ты, это я появился! Видите!- заорал у меня над ухом Умница.- Нажми "стоп", я хочу рассмотреть!
Я остановил кадр, но план съемки был недостаточно крупным, чтобы наслаждаться мимикой потрясенного Ронена. Умница разочарованно махнул рукой, чтобы продолжили показ. И тут же появился в кадре во всей своей красе. Он залихватски метнут куда-то в угол "свой верный кнейч", снял накладные пейсы и поздоровался с партнерами по переговорам на иврите, но с жутким арабским акцентом. Ронен неуверенно улыбнулся и галантно поприветствовал Умницу на арабском. Умница изобразил удивленное восхищение таким высоким уровнем знания неродного языка.
- Тут я зассал,- вдруг признался нам Умница.- У Ронена оказался слишком хороший арабский.
Я снова остановил кино.
- Я же тебя предупреждал,- напомнил Эфраим,- что армейская специальность Ронена - "слухач".
- Ну что же, что предупреждал,- чуть обиженно отозвался Умница,- вы мне вообще такое понаплели... Что, я всему верить должен был? Да я вообще тогда все забыл от страха, когда Ронен на арабском зачесал. Хорошо, хоть на египетском диалекте. Я ведь по роли "Ливанец", у них произношение мягкое. А я у иракца учился. Это совсем не то же самое, что ливанец. Боре-то хорошо было в подсобке у видеокамеры. А я прямо в пасти врага! И вдруг Ронен меня спрашивает, вот здесь, включи!.. Сейчас он как раз мне комплимент отвешивает, что, мол, тоже хотел когда-то научиться иракскому акценту, но у него не получилось. Ну всё, думаю, приплыл. И тут я соображаю, что Ливанец - христианин, а в Ираке есть христианская община. И говорю, что научиться этому акценту невозможно, это надо с молоком матери впитать. А сам думаю - ну не должен Ронен знать откуда родом мать Ливанца, а из Ирака наверняка тогда много христиан от Саддама в Ливан сбежало. И точно, вот, видите - Ронен улыбнулся и всё, больше ничего не спрашивал про акцент. Ладно, перевожу дальше:
РОНЕН: Как здоровье председателя?
ЛИВАНЕЦ: К сожалению, без особых перемен к лучшему.
РОНЕН: Известно ли, откуда идут слухи, что председатель был отравлен?
ЛИВАНЕЦ (важно): Слухи - лишь слуги тех, кто их распускает. Некоторые утверждают, что председатель слег после того, как ему сообщили, что генерал нарушил обязательства и не перевел в срок деньги. Я считаю эти слухи злонамеренными. Слишком многие хотят нас поссорить. Хотя не скрою, я рад, что появилась возможность сотрудничать не с генералом, а с тобой, Ронен.
РОНЕН: Я польщен и благодарен за то, что ты связываешь свои планы со мной. Не скрою, мне было бы сложно работать с председателем. Всегда предпочитаю иметь дело с людьми своего поколения. Я рад, что ты не веришь слухам об отравлении. Просто хотелось узнать, кто распускает слухи об отравлении председателя не просто израильтянами, а навещавшими его недавно друзьями.
ЛИВАНЕЦ: Я понимаю твое беспокойство. Ты ведь тоже был на этой встрече.
РОНЕН: Да. И не только я один. Там был почти весь наш синедрион. Да еще с женами.
ЛИВАНЕЦ (задумчиво): Не думай об этом. Такое отравление - работа для профессионала. Иначе отравились бы все или никто. Давай лучше о деле.
- Кстати, Боря,- Умница отвернулся от экрана,- я еще когда Ронену это сказал, подумал... а ведь Софья Моисеевна - вполне профессионал.
- Не думай об этом,- сказал Эфраим. - Переводи давай, интересно же что дальше... Хотя...- он задумчиво на меня посмотрел.
- Сейчас. Да, так вот, Боря. Ерунда конечно, но она ведь со мной разговаривает иногда на всякие биологические темы... а перед этой встречей с раисом просто очень часто стала спрашивать о всяких там... ну, как бы тебе понятнее... в общем, о новейших достижениях. Смешно бы было, да? Жаль, что мотива нет.
Мы все расхохотались. Тут у меня всплыла тещина телефонная фразочка: "Этого мерзавца Ронена я отравила бы собственными руками! А удалить Наума от дел - да, хочу. Пора ему отдохнуть. И удалю. Поверь, я для этого уже немало сделала и один раз даже рискнула жизнью, но это ни тебе, ни Науму знать незачем, с этим пусть историки разбираются." Смеяться я перестал первым. Лучшего способа удалить Наума от дел, чем убрать его главного партнера - не было. И то, что сбилась она на эту тему после слова "отравить", да еще и историков приплела...
Потом Ронен излагал Ливанцу свои антиутопические проекты: о продаже оружия с законсервированных складов ЦАХАЛа; о лоббировании безвозмездной передачи домов поселенцев специальному фонду, который срочно создаст Ливанец; о возможности сделать израильское гражданство сотне-другой тысяч арабов и прочее в том же роде. Ливанец на все это легко и с энтузиазмом согласился и тоже начал рассказывать Ронену о придуманных нами проектах. В мыслях о теще я пропустил кусок перевода. И включился со средины, вздрогнув, как старая скаковая лошадь, на непонятно откуда возникшем слове "ипподром".
ЛИВАНЕЦ: ...а еще я хотел бы, для легализации доходов, построить в районе Кейсарии ипподром. Это привлечет азартных людей. И сама идея - выращивать арабских скакунов в еврейских конюшнях должна многим понравиться.
РОНЕН (офигев): Ты уверен, что тебе дадут зайти так далеко?
ЛИВАНЕЦ (воодушевленно): Конечно! Кто-то же должен начать строить новый Ближний Восток!
Умница почесал кончик носа, поерзал и слегка виновато пояснил:
- Ну я же должен был его поразить! И он поразился, видите?
- Да не то слово,- кивнул я. - Тут ты круто прокололся, вундеркинд. С ипподромом. Видишь, Эфраим даже арабский почти не знает, а и то все понял.
- Я понял, что конец мой пришел,- признался Эфраим.
Ронен в кадре вдруг действительно стал задумчив. А Плоткин, помрачнев, начал торопливо отстегивать чемоданчик от запястья.
ЭФРАИМ (двигая чемоданчик в сторону Ливанца, на иврите): Приятно сознавать, что эти деньги будут вложены в фундамент новых деловых отношений.
РОНЕН (смотрит на Эфраима так, что тот перестает двигать чемоданчик; потом подозрительно смотрит на Ливанца): Эти идеи про ипподром и разведение арабских скакунов я уже слышал. От жены генерала. Вы что, знакомы?
На экране, почти синхронно, Ливанец пригладил волосы, а Плоткин ослабил узел галстука.
- Стоп! - потребовал Умница. Он страшно обрадовался и повернулся ко мне:- Видишь, он первый начал! Так вот почему ты, Боря, так некстати вломился. Я ведь только подал знак, что надо быть настороже. А Эфраим испугался и вызвал тебя, все видели?
Я молча включил видик, но переводить было почти нечего. Побледневший Ливанец буксовал на середине цветистого объяснения, что некоторые идеи носятся в воздухе и случайным образом сталкиваются, создавая калейдоскоп совпадений, когда за кадром раздался шум, а вслед за шумом возник я. Странно, все-таки. Я представлял себя спокойным и грозным, а выглядел взъерошенным и злым. С пистолетом в деснице и полицейским удостоверением в шуйце. За мной ввалились ухмыляющийся Санька и растерянный Михаэль, переваривающий информацию: "Спокойно, особый отдел полиции Израиля, операция скоординирована с Интерполом".
- Однако, подзавели мы с Мишкой тебя на входе,- хмыкнул незаметно вернувшийся Санька.- Аж пар из ушей идет. Если бы я Мишку не одернул, ты бы только через его труп прорвался.
Я нажал "стоп", и мы принялись пожирать Саньку любопытными взглядами.
- А чемодан где? - забеспокоился Умница.
- Сейчас все расскажу,- пообещал Санька,- а то как раз самый экшен начинается. Досмотрим, так?
Мы, нехотя, повернулись к телевизору.
Ливанец на экране устремил на меня светлый, радостный, полный надежды взгляд спасаемого.
- В этот момент ты, Умница, должен был не зырить на меня, а хватать чемодан с миллионами и линять,- осуждающе заметил я.
БОРЯ (направляя пистолет на Эфраима, орет): Всем не двигаться! Полиция Израиля! Отойти от чемодана!
ЭФРАИМ: Какая такая полиция Израиля? Это Москва! А ты - Барух, зять Наума! Засунь пистолет себе в жопу и вали отсюда!
Михаэль на экране явно на что-то решался. Можно легко представить - на что. Но Санька пошептал ему в ухо, и он слегка обмяк. То есть, сняв очки, продолжал следить за мной острым, как кинжал взглядом, но лицо у него стало тупое, как рукоятка этого кинжала.
БОРЯ (Эфраиму): Чемодан - сюда!
РОНЕН (Эфраиму): Кейс - сюда!
ЭФРАИМ (к небесам): И что я должен делать?
РОНЕН: Подумай о детях.
ЛИВАНЕЦ (робко, на неожиданно хорошем иврите): Э-э... Вообще-то это мой чемоданчик. Господа, зачем нам международный скандал?
БОРЯ (переводя пистолет на неуверенно двинувшегося к чемоданчику Ливанца): Куда? Назад!
- Зачем?! - вдруг возопил Умница.- Мутант! Зачем ты навел на меня дуло! Вот где настоящий прокол! Видишь?! Видишь, что из этого вышло?!
Плоткин на экране, с полным агрессивного вдохновения лицом, выхватил из кармана пистолет. И с воплем направил на меня.
ЭФРАИМ (целясь): Ненавижу!!!
Тут я себе даже понравился в роли шерифа. Судя по осмысленному выражению лица, я как-то мгновенно все оценил и, элегантно полуобернувшись, первым поразил Плоткина пулей точно в сердце. Плоткин захлебнулся собственным визгом и, загребя руками воздух, упал навзничь на мягкий ковер. Левая половина его груди обагрилась кровью.
Но торжество мое длилось недолго. Жалкую долю секунды. А потом я получил свою заслуженную пулю от Плоткинского телохранителя - Саньки. Эта пуля тоже попала прямо в сердце. Я умирал ничуть не хуже Плоткина. Руками не греб, не визжал, а просто упал навзничь на мягкий ковер, подкатив глаза. И левая половина моей груди окрасилась кровью того же оттенка.
Но еще хуже двух трупов выглядел на экране абсолютно деморализованный бледнолицый Ливанец. Он вжался в кресло и подзывал остановившимся взглядом злосчастный чемоданчик. Но сам не двигался.
Санька подошел к Плоткину и проверил пульс на шее. Судя по недовольной физиономии, пульса он не обнаружил.
САНЬКА (взволнованно): Хи из дед! Абсолютли дед! Вери мач блад! Летс ран эвей! Нау! Квикли! Мистер Ронен, гоу хоум!
- Тут я чуть не помер в самом деле,- хмыкнул Эфраим.
И действительно, труп Плоткина на экране, уже давно лишенный пульса, вдруг дернулся и издал предсмертный стон. Но этого никто не заметил, поскольку все были заняты. Ронен как раз пристегивал к своему запястью освободившийся чемоданчик. Санька объяснял Михаэлю, как и куда сваливать. Через несколько секунд на экране остались лишь слившийся с зеленоватой обивкой Ливанец, да два трупа.
Первым ожил я. И, глядя на вновь обретенный мир, обвинил Ливанца в утрате чемоданчика. Ливанец оскорбился и ответил невежливо. Пришлось и Эфраиму вернуться из небытия и попытаться нас примирить. Потом я пропал из кадра, поскольку ушел в кинорубку за кассетой.
Мы снова уставились на Саньку в ожидании продолжения. Но он не спешил. Неторопливо наполнил рюмки и произнес:
- За нашу антисемитскую победу! - и хитро уставился на меня, ожидая реакции.
Ну ясно было, что он имеет в виду. Поэтому я молча с ним чокнулся и выпил до дна. Пришлось Саньке слегка разочарованно продолжить:
- Ну вы же все там семиты - евреи, арабы. Значит, ваша маленькая мафия была семитская, а победа над ней - антисемитская. Так? - он заржал.