Это дали!
Ко мне застенчиво приблизился мужчина в тирольской шляпе.
- Это дали?
- То есть?
- Я спрашиваю, это дали? - Тиролец увлек меня к распахнутому окну.
- В каком смысле?
- В прямом. Я хотел бы знать, это дали или не дали? Если не дали, так и
скажите.
- Не понимаю.
Мужчина слегка покраснел и начал торопливо объяснять:
- У меня была открытка... Я - филокартист...
- Кто?
- Филокартист. Собираю открытки... Филос - любовь, картос...
- Ясно.
- У меня есть цветная открытка - "Псковские дали". И вот я оказался здесь. Мне хочется спросить - это дали?
- В общем-то, дали, - говорю.
- Типично псковские?
- Не без этого.
Мужчина, сияя, отошел...
С. Довлатов «Заповедник»
Удивительно, но Пушкинские Горы стали ассоциироваться у меня в первую очередь с Довлатовым, а не с Пушкиным.
Перечитав накануне поездки «Заповедник», я, конечно, не могла не разыскать домик, в котором провел лето 1977 года Сергей Довлатов, приехавший в Пушкинские Горы «за длинным рублем», как он сам объяснил любопытной коллеге в экскурсионном бюро.
Домик найти не составило труда, он находится в километре от гостиницы «Арина Р.», номер в которой был забронирован еще в мае.
Проходим деревню Гайки, обращаем внимание на хмель, который в этих краях не редкость, на невиданный урожай яблок, на палисадники в цветах.
Вот и деревня Сосново, сменившая почему-то название на Березино.
Этот? По описанию похож: покосившийся от времени домик, подпертый бревнами.
Или этот?
Конечно, этот, не зря же почитатели Довлатова притащили сюда бочку с такой воодушевляющей надписью.
Вокруг дома соорудили деревянные дорожки, укрепили стены швеллерами, выкрасили их, а заодно и наличники, в пошловатый голубой цвет.
Через грязное стекло можно убедиться, что внутри дома все так, как было в то лето, вдобавок на печь взгромоздили орудие труда «дружбиста» Михал Иваныча.
Весь следующий день мы гуляли по пушкинским местам, прошли от Михайловского до Тригорского, поклонились могиле поэта в Святогорском монастыре, но завершили день все-таки у гостиницы «Дружба» и заглянули в ресторан «Лукоморье», где пела и плясала местная свадьба и по-прежнему пахло портвейном «Агдам».
- Это дали?
- То есть?
- Я спрашиваю, это дали? - Тиролец увлек меня к распахнутому окну.
- В каком смысле?
- В прямом. Я хотел бы знать, это дали или не дали? Если не дали, так и
скажите.
- Не понимаю.
Мужчина слегка покраснел и начал торопливо объяснять:
- У меня была открытка... Я - филокартист...
- Кто?
- Филокартист. Собираю открытки... Филос - любовь, картос...
- Ясно.
- У меня есть цветная открытка - "Псковские дали". И вот я оказался здесь. Мне хочется спросить - это дали?
- В общем-то, дали, - говорю.
- Типично псковские?
- Не без этого.
Мужчина, сияя, отошел...
С. Довлатов «Заповедник»
Удивительно, но Пушкинские Горы стали ассоциироваться у меня в первую очередь с Довлатовым, а не с Пушкиным.
Перечитав накануне поездки «Заповедник», я, конечно, не могла не разыскать домик, в котором провел лето 1977 года Сергей Довлатов, приехавший в Пушкинские Горы «за длинным рублем», как он сам объяснил любопытной коллеге в экскурсионном бюро.
Домик найти не составило труда, он находится в километре от гостиницы «Арина Р.», номер в которой был забронирован еще в мае.
Проходим деревню Гайки, обращаем внимание на хмель, который в этих краях не редкость, на невиданный урожай яблок, на палисадники в цветах.
Вот и деревня Сосново, сменившая почему-то название на Березино.
Этот? По описанию похож: покосившийся от времени домик, подпертый бревнами.
Или этот?
Конечно, этот, не зря же почитатели Довлатова притащили сюда бочку с такой воодушевляющей надписью.
Вокруг дома соорудили деревянные дорожки, укрепили стены швеллерами, выкрасили их, а заодно и наличники, в пошловатый голубой цвет.
Через грязное стекло можно убедиться, что внутри дома все так, как было в то лето, вдобавок на печь взгромоздили орудие труда «дружбиста» Михал Иваныча.
Весь следующий день мы гуляли по пушкинским местам, прошли от Михайловского до Тригорского, поклонились могиле поэта в Святогорском монастыре, но завершили день все-таки у гостиницы «Дружба» и заглянули в ресторан «Лукоморье», где пела и плясала местная свадьба и по-прежнему пахло портвейном «Агдам».