Елка
Елка у нас, я чувствую, достоит до лета. Нашли мы ее на помойке - долго выглядывали. Руководство нашего квартирного комплекса приказало всем избавиться от елок до Нового года, чтобы они могли спокойно пропылесосить иголки с ковров. Но, конечно, фиг им. Мы тут же смекнули свою выгоду и стали ждать. Так под Новый год мы ее и нашли, дали ей вторую жизнь, русскую. Теперь жалко выбрасывать. Помню грустную сказку Андерсена про елку и отношусь всячески бережно.
Но ведь это в корне неверно! По идее, надо растерзать елку в чудовищной вакханалии. Цитирую по этому поводу мое любимое место из МАМИНОЙ КНИЖКИ . На правах рекламы!
"В ряде европейских стран существовал обычай, состоявший в том, что детей, перед тем, как их впускали в посещение, где была установлена елка, для достижения наиболее сильного эффекта, держали в «отдельной совершенно темной комнате»: «…детей запирали перед елкой в темную комнату для того, чтобы блеск свечей, роскошь игрушек и елочных украшений показались им еще прекраснее» [181, 18]. В русской традиции этот достаточно жестокий обычай, насколько мне известно, принят не был.
Нетерпение детей возрастало с каждой минутой: «Волнение наше доходит до крайних пределов…» [417, 92]; «Волнение наше было такое, что мы уже не можем сидеть на месте, двадцать раз подбегаем к двери… и время кажется длинным-длинным» [424, 66]. Иногда кому-нибудь из самых бойких ребят все же удавалось застичь тот момент, когда елку проносили в зал, и как они тогда были счастливы: «… и Андрюша, успев увидеть, мчался к нам вверх по лестнице, удирая от гувернантки, захлебнувшись, шептал: "Принесли!"» [464, 68] Дети не могли видеть то, что делается в доме, но по разным знакам они стремились угадать, что происходит за пределами их комнаты: прислушивались, подглядывали в замочную скважину или в дверную щель: «Мы совершенно не в силах сидеть на месте и то подбегаем к одной двери, то к другой, то пытаемся смотреть в щелку, то прислушиваемся к звукам голосов в зале» [417, 91]; «… спрашиваем - скоро ли готово, подсматриваем в ключевину…» [424, 66];
В двери светлая полоска
Так заманчиво видна!
…
Не видна еще ребенку
Разукрашенная ель,
Только луч желто и тонко
Пробивается сквозь щель [207, 79]
О, дайте нам елку, волшебную елку
С гирляндами пестрых огней;
Заставьте томиться, заглядывать в щелку,
Гореть у закрытых дверей! [188, 216]
Слух и обоняние детей обострялись до предела: «Чувствуется приятный смолистый запах елки…» [417, 91]; «Пахнет хвойным деревом и смолой» [424, 66]; «Все чувства, как вскипевшее молоко, ушли через края - в слух» [464, 68]. Дети слышали, что «внизу… что-то несли, что-то шуршало… что-то протаскивали, и пахло неназываемыми запахами, шелестело проносимое и угадываемое…» [464, 68]; «Этот блеск, этот свежий, такой вкусный запах елки восхищали меня необычайно» [18, 563].
Когда же наконец все приготовления бывали закончены, детям либо подавался условный сигнал («раздавался волшебный звонок» [464, 68]; «в ту же минуту раздался звонок» [181, 22-23]), либо за ними приходил кто-то из взрослых или слуг: «…слышим приближающиеся из залы шаги мамá к гостиной двери» [417, 92]; «Обычно мы, все дети, ждали в соседней комнате, пока двери не откроются и лакей Петр, в черном фраке и белых перчатках, не заявит торжественно "Милости просим"» [392, 6]; «И когда уже ничего не хотелось как будто от страшной усталости непомерного дня… снизу, где мы до того были только помехой, откуда мы весь день были изгнаны, -- раздавался волшебный звук -- звонок!» [464, 68]
Двери в залу открывали -- и детей впускали в помещение, где была установлена елка. Этот момент раскрывания, распахивания дверей присутствует во множестве мемуаров, рассказов и стихотворений о празднике елки: он был для детей долгожданным и страстно желанным мигом вступления в «елочное пространство», их соединением с волшебным деревом: «Наконец все готово. Двери залы отпираются, … и из гостиной вбегаем мы» [428, 42]; «Вслед за этим дверь отворяется на обе половинки, и нам позволено войти…» [417, 92]; «Вдруг раскрылись двери и из соседней комнаты шумною гурьбой вбежали дети» [141, 253]; «…двери отворились настежь и в комнату влился поток яркого света..» [181, 22-23]; «Наконец дверь растворяется, и счастливцев, с нетерпением ожидавших этой минуты, впускают в заветную комнату» [337, 4]; «Наконец праздник начался, двери растворились…» [337, 5]; «…вечером вдруг распахивались двери, за которыми мы давно уже стояли в нетерпении» [127, 131]; «…нам навстречу распахиваются высокие двухстворчатые двери… И во всю их сияющую широту, во всю высь вдруг взлетающей вверх залы, до самого потолка, несуществующего - она!» [464, 67]
Впечатление, производимое на детей видом елки, «для которой уже не было ни голоса, ни дыхания и от которой нет слов» [464, 69], описано многими мемуаристами. Первой реакцией было оцепенение, почти остолбенение:
«В первую минуту мы стоим в оцепенении перед огромной елкой. Она доходит почти до самого потолка…» [417, 92]; «Ослепленные огнем десятка свечей, … мы вливались из столовой веселой гурьбой и на время замирали, не скрывая произведенного на нас впечатления» [392, 6]; «… все замерли от восторга …, настолько чудесная картина представилась нам» [392, 13]; «Дети стояли неподвижно, потрясенные» [423, 202].
Представ перед детьми во всей своей красе, разукрашенная «на самый блистательный лад», елка неизменно вызывала изумление, восхищение, восторг:
«… глазам восхищенных детей предстает Weihnachtsbaum в полном величии…» [45, 33]; «… и блестящая, как солнце, елка … почти ослепила глаза всем» [152, 6]; «Как двери настежь открыли, так дети все только ахнули» [360, 12];
«Дети, конечно, были поражены сияющими огнями, украшениями и игрушками, окружавшими елку» [122, 252].
После того, как проходило первое потрясение, начинались крики, ахи, визг, прыганье, хлопанье в ладоши и т.п.: «Дети закричали, заахали от радости…» [152, 13]; дети «с громкими криками радости прыгали и скакали около дерева»; [135, 18] «Дети завизжали от восторга: "Елка! Елка!"» [242, 57]; «Увидев красавицу елочку, все захлопали в ладоши и начали прыгать вокруг…» [141, 253]; «Дети поражены, даже самый маленький хлопает в ладошки на руках у няни…» [272, 1165]; «Минуту царила тишина глубокого очарования, сразу сменившаяся хором восторженных восклицаний. Одна из девочек не в силах была овладеть охватившим ее восторгом и упорно и молча прыгала на одном месте; маленькая косичка со вплетенной голубой ленточкой хлопала по ее плечам» [13, 61-62]. Затем наступало тихое, интимное, общение ребенка с елкой: каждый из них любовался ею, рассматривал висящие на ней игрушки, разбирал свои подарки: «…наигравшись подарками, мы обрывали с ветвей красные, зеленые и голубые хлопушки… огненные фонтанчики бенгальских огней» [127, 131].
В конце праздника наступала психическая разрядка. Доведенные до крайне восторженного состояния дети получали елку в свое полное распоряжение: они срывали с нее сласти и игрушки, разрушали, ломали и полностью уничтожали дерево (что породило выражения «грабить елку», «щипать елку», «рушить елку»). Отсюда произошло и название самого праздника: праздник «ощипывания елки»: дети набросились на дерево, беспощадно тащили и срывали все, что можно было взять, поломали ветки, наконец повалили на пол - верхушка подверглась тому же опустошению [137, 31].
Елка уже упала, и десятки детей взлезали друг на друга, чтобы достать себе хоть что-нибудь из тех великолепных вещей, которые так долго манили собой их встревоженные воображеньица [370, II, 235].
Дети… разобрали всю елку вмиг, до последней конфетки, и успели уже переломать половину игрушек, прежде чем узнали, кому какая назначена [123, II, 96].
Напрыгавшись вокруг нее досыта, они … с веселым визгом и смехом, повалили ее на паркет и принялись опустошать так усердно, что, когда лакей вынес дерево на кухню, на нем, кроме десятка яблок да стольких же пряников и конфет, ничего не осталось [378, 112].
Детям предоставлялась полная «свобода для ненормативных действий», они «выпускали свои чувства наружу» [298, 96], и в этом отношении разрушение елки имело для них психотерапевтическое значение разрядки после пережитого ими долгого периода напряжения. В тех случаях, когда такой разрядки не было, праздник часто заканчивался разочарованием, слезами, скандалами, долго не проходившим возбуждением. Жена Ф. М. Достоевского Анна Григорьевна, вспоминая о первой елке, устроенной в 1872 году для тогда еще совсем маленьких детей, рассказывает о последовавшей после праздника болезненной реакции сына Феди, проснувшегося ночью в истерике и плакавшего до тех пор, пока отец снова не отнес его к елке и подаркам. Родители были столь напуганы этой «загадочною болезнию», что решили, «несмотря на ночь, пригласить доктора», пока не поняли, в чем дело: «очевидно, воображение мальчика было поражено елкою, игрушками и тем удовольствием, которое он испытал…» [122, 251]. «Было ужасно весело, -- пишет в своих мемуарах князь Ф. Ф. Юсупов, -- но кончался праздник почти всегда потасовкой. Я был тут как тут и с наслаждением колотил ненавистных, к тому же мозгляков» [493a, 61]".
Упомянутые здесь источники:
13. Андреев Л. Н. Собр. соч.: В 6-ти т. М., 1990. Т. 1.
18. Ауслендер С. А. Святки в старом Петербурге // Чудо рождественской ночи: Святочные рассказы. СПб., 1993.
45. Бестужев (Марлинский) А. А. Ночь на корабле: Повести и рассказы. М., 1988.
135. Елка: Сб. художественных материалов для детей дошкольного возраста. М., 1946.
152. Звездочка. 1842. Ч. 1.
122. Достоевская А. Г. Воспоминания. М., 1981.
123. Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30-ти т. Л., 1972 - 1990.
127. Дьяконов И. М. Книга воспоминаний. СПб., 1995.
137. Елка в семье Бельских // Рождественские праздники: Подарок для детей. М., 1873.
141. Елочка: Рождественская сказка // Посильная помощь: Сб. в пользу пострадавших от неурожая. <Б.м., б.г.>.
181. Кернч С. Рождество: Рассказ для детей / С нем. СПб., 1861.
188. Князев В. В. Елка // Поэты «Сатирикона». М.; Л., 1966.
207. Кузмин М. Елка // Кузмин М. Стихи и проза. М., 1989.
242. Мамин-Сибиряк Д. Н. Песня мистера Каль // Посильная помощь: Сб. в пользу пострадавших от неурожая. [Б.м.; б.г.].
272. Нива. 1881. № 52.
298. Осорина М. В. Секретный мир детей в пространстве мира взрослых. СПб.; М.; Харьков; Минск, 1999.
337. Праздник Рождества // Звездочка. 1842. Ч. 1.
360. Русская сказка о рождественской елке. СПб.; М., 1882.
370. Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч.: В 20-ти т. М., 1965.
378. Северин Н. [Мердер Н. И] Из жизни петербургских детей (Нищенки) // Петербургский святочный рассказ. СПб., 1991.
392. Скрябина Е. А. Страницы жизни. М., 1994.
417. Сухотина-Толстая Т. Л. Воспоминания. М., 1980.
423. Толстой А. Н. Собр. соч.: В 5-ти т. М., 1995. Т. 3.
424. Толстой И. Л. Мои воспоминания. М., 1987.
428. Толстой С. Л. Очерки былого. Изд. 2-е. М., 1956.
464. Цветаева А. И. Воспоминания. М., 1971.
493а. Юсупов Ф. Ф. Мемуары: В 2-х кн. М., 2000.
Но ведь это в корне неверно! По идее, надо растерзать елку в чудовищной вакханалии. Цитирую по этому поводу мое любимое место из МАМИНОЙ КНИЖКИ . На правах рекламы!
"В ряде европейских стран существовал обычай, состоявший в том, что детей, перед тем, как их впускали в посещение, где была установлена елка, для достижения наиболее сильного эффекта, держали в «отдельной совершенно темной комнате»: «…детей запирали перед елкой в темную комнату для того, чтобы блеск свечей, роскошь игрушек и елочных украшений показались им еще прекраснее» [181, 18]. В русской традиции этот достаточно жестокий обычай, насколько мне известно, принят не был.
Нетерпение детей возрастало с каждой минутой: «Волнение наше доходит до крайних пределов…» [417, 92]; «Волнение наше было такое, что мы уже не можем сидеть на месте, двадцать раз подбегаем к двери… и время кажется длинным-длинным» [424, 66]. Иногда кому-нибудь из самых бойких ребят все же удавалось застичь тот момент, когда елку проносили в зал, и как они тогда были счастливы: «… и Андрюша, успев увидеть, мчался к нам вверх по лестнице, удирая от гувернантки, захлебнувшись, шептал: "Принесли!"» [464, 68] Дети не могли видеть то, что делается в доме, но по разным знакам они стремились угадать, что происходит за пределами их комнаты: прислушивались, подглядывали в замочную скважину или в дверную щель: «Мы совершенно не в силах сидеть на месте и то подбегаем к одной двери, то к другой, то пытаемся смотреть в щелку, то прислушиваемся к звукам голосов в зале» [417, 91]; «… спрашиваем - скоро ли готово, подсматриваем в ключевину…» [424, 66];
В двери светлая полоска
Так заманчиво видна!
…
Не видна еще ребенку
Разукрашенная ель,
Только луч желто и тонко
Пробивается сквозь щель [207, 79]
О, дайте нам елку, волшебную елку
С гирляндами пестрых огней;
Заставьте томиться, заглядывать в щелку,
Гореть у закрытых дверей! [188, 216]
Слух и обоняние детей обострялись до предела: «Чувствуется приятный смолистый запах елки…» [417, 91]; «Пахнет хвойным деревом и смолой» [424, 66]; «Все чувства, как вскипевшее молоко, ушли через края - в слух» [464, 68]. Дети слышали, что «внизу… что-то несли, что-то шуршало… что-то протаскивали, и пахло неназываемыми запахами, шелестело проносимое и угадываемое…» [464, 68]; «Этот блеск, этот свежий, такой вкусный запах елки восхищали меня необычайно» [18, 563].
Когда же наконец все приготовления бывали закончены, детям либо подавался условный сигнал («раздавался волшебный звонок» [464, 68]; «в ту же минуту раздался звонок» [181, 22-23]), либо за ними приходил кто-то из взрослых или слуг: «…слышим приближающиеся из залы шаги мамá к гостиной двери» [417, 92]; «Обычно мы, все дети, ждали в соседней комнате, пока двери не откроются и лакей Петр, в черном фраке и белых перчатках, не заявит торжественно "Милости просим"» [392, 6]; «И когда уже ничего не хотелось как будто от страшной усталости непомерного дня… снизу, где мы до того были только помехой, откуда мы весь день были изгнаны, -- раздавался волшебный звук -- звонок!» [464, 68]
Двери в залу открывали -- и детей впускали в помещение, где была установлена елка. Этот момент раскрывания, распахивания дверей присутствует во множестве мемуаров, рассказов и стихотворений о празднике елки: он был для детей долгожданным и страстно желанным мигом вступления в «елочное пространство», их соединением с волшебным деревом: «Наконец все готово. Двери залы отпираются, … и из гостиной вбегаем мы» [428, 42]; «Вслед за этим дверь отворяется на обе половинки, и нам позволено войти…» [417, 92]; «Вдруг раскрылись двери и из соседней комнаты шумною гурьбой вбежали дети» [141, 253]; «…двери отворились настежь и в комнату влился поток яркого света..» [181, 22-23]; «Наконец дверь растворяется, и счастливцев, с нетерпением ожидавших этой минуты, впускают в заветную комнату» [337, 4]; «Наконец праздник начался, двери растворились…» [337, 5]; «…вечером вдруг распахивались двери, за которыми мы давно уже стояли в нетерпении» [127, 131]; «…нам навстречу распахиваются высокие двухстворчатые двери… И во всю их сияющую широту, во всю высь вдруг взлетающей вверх залы, до самого потолка, несуществующего - она!» [464, 67]
Впечатление, производимое на детей видом елки, «для которой уже не было ни голоса, ни дыхания и от которой нет слов» [464, 69], описано многими мемуаристами. Первой реакцией было оцепенение, почти остолбенение:
«В первую минуту мы стоим в оцепенении перед огромной елкой. Она доходит почти до самого потолка…» [417, 92]; «Ослепленные огнем десятка свечей, … мы вливались из столовой веселой гурьбой и на время замирали, не скрывая произведенного на нас впечатления» [392, 6]; «… все замерли от восторга …, настолько чудесная картина представилась нам» [392, 13]; «Дети стояли неподвижно, потрясенные» [423, 202].
Представ перед детьми во всей своей красе, разукрашенная «на самый блистательный лад», елка неизменно вызывала изумление, восхищение, восторг:
«… глазам восхищенных детей предстает Weihnachtsbaum в полном величии…» [45, 33]; «… и блестящая, как солнце, елка … почти ослепила глаза всем» [152, 6]; «Как двери настежь открыли, так дети все только ахнули» [360, 12];
«Дети, конечно, были поражены сияющими огнями, украшениями и игрушками, окружавшими елку» [122, 252].
После того, как проходило первое потрясение, начинались крики, ахи, визг, прыганье, хлопанье в ладоши и т.п.: «Дети закричали, заахали от радости…» [152, 13]; дети «с громкими криками радости прыгали и скакали около дерева»; [135, 18] «Дети завизжали от восторга: "Елка! Елка!"» [242, 57]; «Увидев красавицу елочку, все захлопали в ладоши и начали прыгать вокруг…» [141, 253]; «Дети поражены, даже самый маленький хлопает в ладошки на руках у няни…» [272, 1165]; «Минуту царила тишина глубокого очарования, сразу сменившаяся хором восторженных восклицаний. Одна из девочек не в силах была овладеть охватившим ее восторгом и упорно и молча прыгала на одном месте; маленькая косичка со вплетенной голубой ленточкой хлопала по ее плечам» [13, 61-62]. Затем наступало тихое, интимное, общение ребенка с елкой: каждый из них любовался ею, рассматривал висящие на ней игрушки, разбирал свои подарки: «…наигравшись подарками, мы обрывали с ветвей красные, зеленые и голубые хлопушки… огненные фонтанчики бенгальских огней» [127, 131].
В конце праздника наступала психическая разрядка. Доведенные до крайне восторженного состояния дети получали елку в свое полное распоряжение: они срывали с нее сласти и игрушки, разрушали, ломали и полностью уничтожали дерево (что породило выражения «грабить елку», «щипать елку», «рушить елку»). Отсюда произошло и название самого праздника: праздник «ощипывания елки»: дети набросились на дерево, беспощадно тащили и срывали все, что можно было взять, поломали ветки, наконец повалили на пол - верхушка подверглась тому же опустошению [137, 31].
Елка уже упала, и десятки детей взлезали друг на друга, чтобы достать себе хоть что-нибудь из тех великолепных вещей, которые так долго манили собой их встревоженные воображеньица [370, II, 235].
Дети… разобрали всю елку вмиг, до последней конфетки, и успели уже переломать половину игрушек, прежде чем узнали, кому какая назначена [123, II, 96].
Напрыгавшись вокруг нее досыта, они … с веселым визгом и смехом, повалили ее на паркет и принялись опустошать так усердно, что, когда лакей вынес дерево на кухню, на нем, кроме десятка яблок да стольких же пряников и конфет, ничего не осталось [378, 112].
Детям предоставлялась полная «свобода для ненормативных действий», они «выпускали свои чувства наружу» [298, 96], и в этом отношении разрушение елки имело для них психотерапевтическое значение разрядки после пережитого ими долгого периода напряжения. В тех случаях, когда такой разрядки не было, праздник часто заканчивался разочарованием, слезами, скандалами, долго не проходившим возбуждением. Жена Ф. М. Достоевского Анна Григорьевна, вспоминая о первой елке, устроенной в 1872 году для тогда еще совсем маленьких детей, рассказывает о последовавшей после праздника болезненной реакции сына Феди, проснувшегося ночью в истерике и плакавшего до тех пор, пока отец снова не отнес его к елке и подаркам. Родители были столь напуганы этой «загадочною болезнию», что решили, «несмотря на ночь, пригласить доктора», пока не поняли, в чем дело: «очевидно, воображение мальчика было поражено елкою, игрушками и тем удовольствием, которое он испытал…» [122, 251]. «Было ужасно весело, -- пишет в своих мемуарах князь Ф. Ф. Юсупов, -- но кончался праздник почти всегда потасовкой. Я был тут как тут и с наслаждением колотил ненавистных, к тому же мозгляков» [493a, 61]".
Упомянутые здесь источники:
13. Андреев Л. Н. Собр. соч.: В 6-ти т. М., 1990. Т. 1.
18. Ауслендер С. А. Святки в старом Петербурге // Чудо рождественской ночи: Святочные рассказы. СПб., 1993.
45. Бестужев (Марлинский) А. А. Ночь на корабле: Повести и рассказы. М., 1988.
135. Елка: Сб. художественных материалов для детей дошкольного возраста. М., 1946.
152. Звездочка. 1842. Ч. 1.
122. Достоевская А. Г. Воспоминания. М., 1981.
123. Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30-ти т. Л., 1972 - 1990.
127. Дьяконов И. М. Книга воспоминаний. СПб., 1995.
137. Елка в семье Бельских // Рождественские праздники: Подарок для детей. М., 1873.
141. Елочка: Рождественская сказка // Посильная помощь: Сб. в пользу пострадавших от неурожая. <Б.м., б.г.>.
181. Кернч С. Рождество: Рассказ для детей / С нем. СПб., 1861.
188. Князев В. В. Елка // Поэты «Сатирикона». М.; Л., 1966.
207. Кузмин М. Елка // Кузмин М. Стихи и проза. М., 1989.
242. Мамин-Сибиряк Д. Н. Песня мистера Каль // Посильная помощь: Сб. в пользу пострадавших от неурожая. [Б.м.; б.г.].
272. Нива. 1881. № 52.
298. Осорина М. В. Секретный мир детей в пространстве мира взрослых. СПб.; М.; Харьков; Минск, 1999.
337. Праздник Рождества // Звездочка. 1842. Ч. 1.
360. Русская сказка о рождественской елке. СПб.; М., 1882.
370. Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч.: В 20-ти т. М., 1965.
378. Северин Н. [Мердер Н. И] Из жизни петербургских детей (Нищенки) // Петербургский святочный рассказ. СПб., 1991.
392. Скрябина Е. А. Страницы жизни. М., 1994.
417. Сухотина-Толстая Т. Л. Воспоминания. М., 1980.
423. Толстой А. Н. Собр. соч.: В 5-ти т. М., 1995. Т. 3.
424. Толстой И. Л. Мои воспоминания. М., 1987.
428. Толстой С. Л. Очерки былого. Изд. 2-е. М., 1956.
464. Цветаева А. И. Воспоминания. М., 1971.
493а. Юсупов Ф. Ф. Мемуары: В 2-х кн. М., 2000.