Самое обидное, что Лема я прочёл полностью. Около двадцати томов, в общей сложности. Всё, что перевели на русский: от «Больницы преображения» до «Фантастики и футурологии» и старческого брюзжания в польских газетах. Нет, вру, ранних, ура-коммунистических «Астронавтов» не читал. Зато по два-три-четыре раза перечитывал «Мир на Земле», «Глас господа», «Осмотр на месте», «Фиаско», «Эдем», «Кибериаду», «Абсолютную пустоту», «Мнимую величину», все злоключения пилота Пиркса, все дневники Ийона Тихого. Столько прекрасных книг. Казалось бы, мог выбрать что-нибудь менее затрёпанное. Менее замусоленное восторгами и толкованиями.
Ведь в одних только немецких театрах поставили столько «Солярисов», что я сбился со счёта. Имеются три оперы «Солярис» - немецкая, австрийская и, ясное дело, итальянская. В Днепропетровске двадцать лет назад танцевали балет «Солярис» на музыку композитора Сергея Жукова. Сюжет романа, приземлённый (в прямом и переносном смысле) ещё Тарковским, давно превратился в удобную мелодраматическую формулу: герой летит за тридевять земель с застарелым пятном на совести, там ему издевательски клонируют мёртвую возлюбленную, копия быстро очеловечивается, и все красиво страдают.
Лем, как известно, в лицо назвал Тарковского «дураком» и до конца жизни не простил ему тётушек, лошадок, домиков, отцов, матерей и достоевщины - всё это добро занимает у Тарковского не менее часа экранного времени. Лем пытался объяснить, что роман не про вот это, а про вон то, и тётушки с лошадками здесь не пришей кобыле хвост. На самом деле, если судить по работам самого Лема о литературе, он прекрасно понимал, что полноценный роман не может быть однозначно про то или про это, потому что главным смыслом любая книга всё равно обрастает только в голове читателя, причём смысл этот окончательный и обжалованию не подлежит. Снабдил героя воскресшей возлюбленной - пеняй на себя.
Возможно, Лему просто было обидно, что Тарковский вытащил из текста именно тоску о Земле и невинности (привет Сэлинджеру), а из всех сюжетообразующих конфликтов раскрутил именно битву научного долга с туманной «человечностью» - типичную ложную дихотомию, которая не имеет решения, потому что наука, то есть системное любопытство, - столь же неотъемлемый элемент человечности, что и нравственность.
Гениальность романа, естественно, в том, что из него можно выудить и первоклассную мелодраму, и Достоевского, и грызущие сомнения в эпистемологической состоятельности человечества. Этим выуживанием я и занимаюсь уже двадцать лет. В 1993-м, например, «Солярис» был про космос, инопланетный разум и шаги в неведомое. А в 2003-м он безжалостно высмеивал нашу надрывную фиксацию на собственных эмоциях - даже лицом к лицу с огромной, ещё не понятой вселенной.
Тут важно вспомнить, что за такой вселенной не нужно лететь на Солярис. Она прямо здесь, со всех сторон, огромная и едва понятная, 24 часа в сутки, пока мы титанически мучаемся от наших обидочек, завистей и ненавистей, и я уже не говорю про массовые убийства во имя религиозных фантазий и линий на карте. В 2003-м парализующее чувство собственной несуразности не отпускало, пока я не сел и не написал рассказ под названием «
Я не хочу на Солярис». Точнее, оно не отпустило и тогда, от него вообще невозможно избавиться, можно только временно закидать теми самыми эмоциями по всем идиотским поводам, да и «Солярис» был только очередным катализатором, не причиной. Но всё же. После рассказа, по крайней мере, я опять смог вычитывать в лемовском романе что-то другое.
В последнее время, например, мне часто кажется, что знак равенства между земными людьми и порождениями Океана Тарковский ставил не с той стороны. Интересней не то, что «существа F» (в терминологии доктора Сарториуса) мыслят и страдают, как мы, а то, что мы находимся в таком же положении, как «существа F».
Помню, лет двенадцать назад я перечитывал «Солярис» и представлял себя на месте Хари (в том переводе её звали Хэри). Это не так сложно: возьмите себя, как есть, возьмите свою уверенность в том, что у вас есть свобода воли, есть ваши собственные чувства и мысли, ваша любовь, ваши надежды, представления о мире, ваши знания путаных, но, в общем-то, нехитрых правил, по которым живут люди.
Теперь представьте, что всё это муляж. Симуляция. Вы нашли неопровержимые доказательства. Вас создало таинственное чудовище, в котором нет ничего человеческого. Несколько дней назад. Оно заложило вам в голову эти надежды и мысли. Эту любовь. Вы не хозяин своих действий. Под электронным микроскопом - там, где должна быть атомная структура, - в вашей крови зияет пустота. Никто не знает, зачем вы здесь. Вы инструмент. Устройство с непонятной функцией. Вы можете исчезнуть в любой день. В любой миг. Так же внезапно, так же бесцельно, как появились.
Помню, этот мысленный эксперимент пробрал меня до мурашек. Я захлопнул книгу с истёртым корешком и написал
песню, чтобы хоть как-то выразить невыразимую жуть:
Click to view
Но песней, как выяснилось, от этой жути не отделаешься. С тех пор я прочитал вагонетку научно-популярной литературы о космологии, эволюции, нейрофизиологии, философии сознания. И чем больше я читаю, чем дольше живу, тем яснее вижу: мы совершенно ничем не отличаемся от Хари.
Это даже не метафора. Это банальный факт. Нас, как и Хари, вылепила реальность, в которой нет ничего человеческого, кроме нас самих. Несколько космических мгновений назад. Мы пресловутая пена на гребне волны; внизу километры непроглядного мрака. Каждый из нас исчезнет так же внезапно и бесцельно, как появился. Мы устройство без функции, побочный эффект самоорганизации пустоты, и это тоже никакая не метафора. Атомы, из которых мы состоим, и зияющее ничто - две стороны одной квантовой медали. «Личность», «свобода воли», «звуки», «цвет», «запахи», даже ощущение собственного тела - всё симуляция. Всё не то, чем кажется.
И никто, кроме нас, не сможет наполнить это смыслом.
Жизнь в этой связи похожа на роман «Солярис». Ну, или на любой хороший роман, захваленный или нет. Можно раз и навсегда вычитать в ней сладкую сказочку о воссоединении Ромео и Джульетты на том свете, как в экранизации Содерберга. А можно перечитывать из года в год и всякий раз находить что-то новое.
Впрочем, надо признать: жизнь всё-таки лучше «Соляриса». В ней новое не кончается вообще никогда. Глядишь, найдётся и новый любимый роман, который никто никогда не угадает ни с какого раза.