Поэтический флешмоб
Стихотворный флешмоб-вечер - отличное занятие, повод вспомнить хорошие стихи, сравнить восприятие, покопаться (а то зачем еще флешмобы) в странностях своего и чужого взгляда на поэзию, узнать что-то новое… В общем, подхватываю. От morra_winter - Г.К. Честертон. Ну, Честертон… Маг и волшебник без магии и волшебства. Фокусник и кукольник, знающий, каково это - лишиться Волшебной страны в сердце своем и обрести ее. Потрясающе разумный чудак, осиливший труды Юнга чуть ли не раньше самого Юнга. Предельно рациональный англичанин, испытывающий проблемы с распределением доходов. Огромный толстый дядя, детскими глазами разглядывающий фигурки кукольного театра. Причина голода в Англии по версии Б. Шоу. Человек, который в точности знает, какой алый цвет - правильный, почему Патрику Дэлрою нужна свобода хотя бы Итаки, чем зимние деревья лучше летних и с какой стати приличному священнику бить стекла в уличном кафе. Можно ли не обожать это чудо? И все же для начала я приведу не любимое стихотворение, а вот это, странное и похоже, импульсивное:
Устами нерожденного ребенка
Если низки - травы, а лес - высок,
Как в безумной книжке какой,
Если море сине взаправду там,
За моею хрупкой стеной,
Если круглый в небе висит огонь,
Чтоб меня обогреть извне,
Если волосы зелены на холмах -
То я знаю, что делать мне.
Я мечтаю, лежа во тьме, что там
Разноцветные есть глаза,
Грохот улиц и двери, с молчаньем их,
И телесные люди - за.
И пускай там бури, но лучше мне
Быть одним из отвергших тьму,
Чем хоть целую вечность повелевать
Государством тьмы одному.
Если только позволено будет мне
Хоть на день оказаться там,
Я за милость эту, за эту честь
Баснословную - все отдам.
И, клянусь, не вырвется из меня
Ни гордыни, ни жалоб стон, -
Если только смогу отыскать я дверь,
Если буду-таки - рожден.
(Перевод И. Кутика)
Вот… такое дело. Не могу с этим согласиться. Но, представляя себе взгляд сентиментального большого человека Честертона, его любовь к людям - а особенно знание детей и детства, пронесенные им через всю жизнь, его добродушную наивность (наивность ребенка!), умножая это на уровень развития науки, на причуды общественной морали и не искоренимые за пять минут (дней, лет, веков, тонны научных трудов, миллиарды могил в которых, увы, спят рожденные и не родившие) в головах людей тараканы - понимаю его. Да что там, я тоже импульсивная. Ужасно гадко думать, что современные типа-моралисты и примкнувшие могут использовать эти стихи Честертона для своих манипуляций.
Что же выбрать? Пусть будет «Перелетный кабак», куда же без него.
В городе, огороженном непроходимой тьмой,
Спрашивают в парламенте, кто собрался домой.
Никто не отвечает, дом не по пути,
Да все перемерли, и домой некому идти.
Но люди еще проснутся, они искупят вину,
Ибо жалеет наш Господь свою больную страну.
Умерший и воскресший, хочешь домой?
Душу свою вознесший, хочешь домой?
Ноги изранишь, силы истратишь, сердце разобьешь,
И тело твое будет в крови, когда до дома дойдешь.
Но голос зовет сквозь годы: «Кто еще хочет свободы?
Кто еще хочет победы? Идите домой!»
(Перевод А. Якобсона)
А еще, зная, что каждый толчкопоэт, написав свои версии Нолдолантэ, поединка Финрода и Саурона и плача Галадриэль, обязан переключиться на сонет Цурэна и перевод серенады Дэлроя, я однажды на спор сделала этот самый перевод. Говно вышло унылое :).
От fredmaj - Дана Сидерос и Иннокентий Анненский. Начнем с… более сложного. В годы, когда стихи читались даже не запоем, а захлебом, особенно хорошо было захлебываться поэзией Серебряного века, Анненский не был в числе моих любимых авторов. Я так до сих пор и не поняла, как к нему отношусь - но выберу-ка вот это, такое насквозь «серебряно-вечное».
Петербуг
Желтый пар петербургской зимы,
Желтый снег, облипающий плиты...
Я не знаю, где вы и где мы,
Только знаю, что крепко мы слиты.
Сочинил ли нас царский указ?
Потопить ли нас шведы забыли?
Вместо сказки в прошедшем у нас
Только камни да страшные были.
Только камни нам дал чародей,
Да Неву буро-желтого цвета,
Да пустыни немых площадей,
Где казнили людей до рассвета.
А что было у нас на земле,
Чем вознесся орел наш двуглавый,
В темных лаврах гигант на скале,-
Завтра станет ребячьей забавой.
Уж на что был он грозен и смел,
Да скакун его бешеный выдал,
Царь змеи раздавить не сумел,
И прижатая стала наш идол.
Ни кремлей, ни чудес, ни святынь,
Ни миражей, ни слез, ни улыбки...
Только камни из мерзлых пустынь
Да сознанье проклятой ошибки.
Даже в мае, когда разлиты
Белой ночи над волнами тени,
Там не чары весенней мечты,
Там отрава бесплодных хотений.
Продолжим… более сложным. Дана Сидерос, lllytnik. Не могу вспомнить, откуда я узнала про ее стихи, но как-то втянулась, прочитав пару строф... «Орфея», кажется. Мне нравится их ритм, рваный, хрипловатое звучание, нравятся образы, эффект «неожиданного ракурса», та сила высказанной точки зрения, которая приближает стихи к ворожбе. К сожалению, я не слышала, как Дана читает, а жаль - мне кажется, к таким стихам голос добавляет многое. Сама люблю их вслух читать :). Но при чтении стихов Даны Сидерос у меня быстро наступает овердоз - когда на какое-то время нужно прерваться, правда, это совсем не плохо.
Прощальная
Умирающий в шутку едва ли всерьёз воскреснет.
И в Москве тоже можно жить - словно спать в гробу.
Отходящий под утро ко сну получает песню
про болотных людей, обещания и судьбу.
Как беспечный царёк обещал водяному сына,
потому что ещё не рождённых -- не берегут.
Как потом этот нежный мальчик входил в трясину,
крестик, нож и рубаху оставив на берегу.
Понимал, погрузившись по грудь, что не будет торга,
просто будет у бога топи ещё один
вечно юный безмолвный пасынок в толще торфа,
без рубахи, и даже без крестика на груди.
Понимал, погрузившись по шею, по подбородок,
что вот эти пятнадцать шагов он в себе несёт
стержень сказки, печаль и страх своего народа.
А потом погружался по маковку. Вот и всё.
Вот и всё, мой хороший, прости, никакой морали,
всю мораль нанизали позже, чтобы прикрыть
всё, что мы тут с тобой напортили и наврали,
всю нечестность, бесчеловечность нашей игры.
И неважно, в какой ты позе, стоишь ли гордо
или вязнешь и оплываешь, не в этом суть:
твой единственно верный сюжет подступает к горлу:
и ни вскрикнуть уже, ни дёрнуться, ни вдохнуть.
И еще вот это:
Как под лысой горой собирают медведи хмель,
набивают подушки, вышитые крестом,
как в паучьих селениях шали плетут к зиме,
как луна наливается мутным молочным льдом,
как мертвеет трава, зябнут корни, чернеет пруд,
застывает стеклянной жилой подземный ключ,
как зайчата глодают ветки, дерут кору,
как горька брусника, мох мягок, и тёрн колюч.
По душистым еловым иглам, листве гнилой,
осторожно ступай, малыш, не порань ступней,
отыщи ветлу, полезай в дупло, там тепло.
Спи, малыш, до весны,
я найду тебя по весне.
Слушай, слушай, малыш, как вороны говорят,
как куницы и лисы учат щенков петлять.
В черных бочках моченые яблоки сентября,
в остывающей печке ящерка на углях.
Ищет, ищет Яга в лесу маслят да малят.
Гонит, гонит чертей со двора петушиный крик.
Под пятнистым коровьим боком телята спят.
Съест хозяин корову -- косточки прибери,
заверни в платок, завяжи простой узелок,
закопай в перекрестье дорог, поливай да пой:
утром вырастет вяз, полезай в дупло, там тепло.
Спи, малыш, до весны,
я вернусь за тобой весной.
Как бродячие псы жмутся к люкам у теплотрасс,
ветер стонет, изрезавши брюхо о провода.
Как закат исходит на лёд, меняет окрас.
Холод, холод идёт, тепла ему не отдай.
Избегай разговоров с людьми, не бери даров,
сны храни в кульке, к груди прижимай кулёк.
Ты для них артефакт, сердце лета, свежая кровь,
дефицитный продукт, редкий радужный мотылёк:
изловить, засушить, к стенке пробковой приколоть.
Не ищи ночлега -- в Коломенском старый дуб,
шесть веков ему. Полезай в дупло, там тепло.
Спи, малыш, до весны.
А весной я тебя найду.
Продолжить флешмоб готова любым способом, ну и просто о поэзии поговорить, что уж там.
Устами нерожденного ребенка
Если низки - травы, а лес - высок,
Как в безумной книжке какой,
Если море сине взаправду там,
За моею хрупкой стеной,
Если круглый в небе висит огонь,
Чтоб меня обогреть извне,
Если волосы зелены на холмах -
То я знаю, что делать мне.
Я мечтаю, лежа во тьме, что там
Разноцветные есть глаза,
Грохот улиц и двери, с молчаньем их,
И телесные люди - за.
И пускай там бури, но лучше мне
Быть одним из отвергших тьму,
Чем хоть целую вечность повелевать
Государством тьмы одному.
Если только позволено будет мне
Хоть на день оказаться там,
Я за милость эту, за эту честь
Баснословную - все отдам.
И, клянусь, не вырвется из меня
Ни гордыни, ни жалоб стон, -
Если только смогу отыскать я дверь,
Если буду-таки - рожден.
(Перевод И. Кутика)
Вот… такое дело. Не могу с этим согласиться. Но, представляя себе взгляд сентиментального большого человека Честертона, его любовь к людям - а особенно знание детей и детства, пронесенные им через всю жизнь, его добродушную наивность (наивность ребенка!), умножая это на уровень развития науки, на причуды общественной морали и не искоренимые за пять минут (дней, лет, веков, тонны научных трудов, миллиарды могил в которых, увы, спят рожденные и не родившие) в головах людей тараканы - понимаю его. Да что там, я тоже импульсивная. Ужасно гадко думать, что современные типа-моралисты и примкнувшие могут использовать эти стихи Честертона для своих манипуляций.
Что же выбрать? Пусть будет «Перелетный кабак», куда же без него.
В городе, огороженном непроходимой тьмой,
Спрашивают в парламенте, кто собрался домой.
Никто не отвечает, дом не по пути,
Да все перемерли, и домой некому идти.
Но люди еще проснутся, они искупят вину,
Ибо жалеет наш Господь свою больную страну.
Умерший и воскресший, хочешь домой?
Душу свою вознесший, хочешь домой?
Ноги изранишь, силы истратишь, сердце разобьешь,
И тело твое будет в крови, когда до дома дойдешь.
Но голос зовет сквозь годы: «Кто еще хочет свободы?
Кто еще хочет победы? Идите домой!»
(Перевод А. Якобсона)
А еще, зная, что каждый толчкопоэт, написав свои версии Нолдолантэ, поединка Финрода и Саурона и плача Галадриэль, обязан переключиться на сонет Цурэна и перевод серенады Дэлроя, я однажды на спор сделала этот самый перевод. Говно вышло унылое :).
От fredmaj - Дана Сидерос и Иннокентий Анненский. Начнем с… более сложного. В годы, когда стихи читались даже не запоем, а захлебом, особенно хорошо было захлебываться поэзией Серебряного века, Анненский не был в числе моих любимых авторов. Я так до сих пор и не поняла, как к нему отношусь - но выберу-ка вот это, такое насквозь «серебряно-вечное».
Петербуг
Желтый пар петербургской зимы,
Желтый снег, облипающий плиты...
Я не знаю, где вы и где мы,
Только знаю, что крепко мы слиты.
Сочинил ли нас царский указ?
Потопить ли нас шведы забыли?
Вместо сказки в прошедшем у нас
Только камни да страшные были.
Только камни нам дал чародей,
Да Неву буро-желтого цвета,
Да пустыни немых площадей,
Где казнили людей до рассвета.
А что было у нас на земле,
Чем вознесся орел наш двуглавый,
В темных лаврах гигант на скале,-
Завтра станет ребячьей забавой.
Уж на что был он грозен и смел,
Да скакун его бешеный выдал,
Царь змеи раздавить не сумел,
И прижатая стала наш идол.
Ни кремлей, ни чудес, ни святынь,
Ни миражей, ни слез, ни улыбки...
Только камни из мерзлых пустынь
Да сознанье проклятой ошибки.
Даже в мае, когда разлиты
Белой ночи над волнами тени,
Там не чары весенней мечты,
Там отрава бесплодных хотений.
Продолжим… более сложным. Дана Сидерос, lllytnik. Не могу вспомнить, откуда я узнала про ее стихи, но как-то втянулась, прочитав пару строф... «Орфея», кажется. Мне нравится их ритм, рваный, хрипловатое звучание, нравятся образы, эффект «неожиданного ракурса», та сила высказанной точки зрения, которая приближает стихи к ворожбе. К сожалению, я не слышала, как Дана читает, а жаль - мне кажется, к таким стихам голос добавляет многое. Сама люблю их вслух читать :). Но при чтении стихов Даны Сидерос у меня быстро наступает овердоз - когда на какое-то время нужно прерваться, правда, это совсем не плохо.
Прощальная
Умирающий в шутку едва ли всерьёз воскреснет.
И в Москве тоже можно жить - словно спать в гробу.
Отходящий под утро ко сну получает песню
про болотных людей, обещания и судьбу.
Как беспечный царёк обещал водяному сына,
потому что ещё не рождённых -- не берегут.
Как потом этот нежный мальчик входил в трясину,
крестик, нож и рубаху оставив на берегу.
Понимал, погрузившись по грудь, что не будет торга,
просто будет у бога топи ещё один
вечно юный безмолвный пасынок в толще торфа,
без рубахи, и даже без крестика на груди.
Понимал, погрузившись по шею, по подбородок,
что вот эти пятнадцать шагов он в себе несёт
стержень сказки, печаль и страх своего народа.
А потом погружался по маковку. Вот и всё.
Вот и всё, мой хороший, прости, никакой морали,
всю мораль нанизали позже, чтобы прикрыть
всё, что мы тут с тобой напортили и наврали,
всю нечестность, бесчеловечность нашей игры.
И неважно, в какой ты позе, стоишь ли гордо
или вязнешь и оплываешь, не в этом суть:
твой единственно верный сюжет подступает к горлу:
и ни вскрикнуть уже, ни дёрнуться, ни вдохнуть.
И еще вот это:
Как под лысой горой собирают медведи хмель,
набивают подушки, вышитые крестом,
как в паучьих селениях шали плетут к зиме,
как луна наливается мутным молочным льдом,
как мертвеет трава, зябнут корни, чернеет пруд,
застывает стеклянной жилой подземный ключ,
как зайчата глодают ветки, дерут кору,
как горька брусника, мох мягок, и тёрн колюч.
По душистым еловым иглам, листве гнилой,
осторожно ступай, малыш, не порань ступней,
отыщи ветлу, полезай в дупло, там тепло.
Спи, малыш, до весны,
я найду тебя по весне.
Слушай, слушай, малыш, как вороны говорят,
как куницы и лисы учат щенков петлять.
В черных бочках моченые яблоки сентября,
в остывающей печке ящерка на углях.
Ищет, ищет Яга в лесу маслят да малят.
Гонит, гонит чертей со двора петушиный крик.
Под пятнистым коровьим боком телята спят.
Съест хозяин корову -- косточки прибери,
заверни в платок, завяжи простой узелок,
закопай в перекрестье дорог, поливай да пой:
утром вырастет вяз, полезай в дупло, там тепло.
Спи, малыш, до весны,
я вернусь за тобой весной.
Как бродячие псы жмутся к люкам у теплотрасс,
ветер стонет, изрезавши брюхо о провода.
Как закат исходит на лёд, меняет окрас.
Холод, холод идёт, тепла ему не отдай.
Избегай разговоров с людьми, не бери даров,
сны храни в кульке, к груди прижимай кулёк.
Ты для них артефакт, сердце лета, свежая кровь,
дефицитный продукт, редкий радужный мотылёк:
изловить, засушить, к стенке пробковой приколоть.
Не ищи ночлега -- в Коломенском старый дуб,
шесть веков ему. Полезай в дупло, там тепло.
Спи, малыш, до весны.
А весной я тебя найду.
Продолжить флешмоб готова любым способом, ну и просто о поэзии поговорить, что уж там.