О своем.
Мы с сестрой, т.е. кузиной, похоронили бабушку на Даниловском, рядом с дедом. Я купила розы, алые и белые. Бабушка, честно сказать, срезанных цветов никогда не любила, зато их люблю я. Верина мама достала из кармана георгиевскую ленточку, мы перевязали ей букет и положили к табличке с их именами. И брызнул солнечный дождик с синего неба. А потом я поехала гулять по Москве, забрела в Зарядье и долго там плавала сквозь закатные травы, мокрую сирень и музыку из советских кинофильмов. Провожала солнце и эпоху. Их эпоху.
Москва несказанно хороша. Я впервые вижу ее непредвзятым взглядом (может быть, потому, что на сей раз мне никто не предлагает в ней жить). Это, вероятно, один из лучших городов планеты. В прошлую итерацию единственным местом во всей огромной столице, где я успокаивалась, была Красная Площадь. Я приходила туда, садилась под кремлевской стеной на зеленую муравушку и чувствовала, что сижу в самом сердце страны. Сейчас мне в Москве спокойно вообще, в принципе. Сирень цветет, лягушки орут, самокаты рассекают с легким стрекотом теплую ночь. И я иду, иду...
Москва несказанно хороша. Я впервые вижу ее непредвзятым взглядом (может быть, потому, что на сей раз мне никто не предлагает в ней жить). Это, вероятно, один из лучших городов планеты. В прошлую итерацию единственным местом во всей огромной столице, где я успокаивалась, была Красная Площадь. Я приходила туда, садилась под кремлевской стеной на зеленую муравушку и чувствовала, что сижу в самом сердце страны. Сейчас мне в Москве спокойно вообще, в принципе. Сирень цветет, лягушки орут, самокаты рассекают с легким стрекотом теплую ночь. И я иду, иду...