Снимай для себя.
- Почему я знаю, как выглядит эта чушь?
- Потому что ее смотрел твой сосед в самолете. (с) из жизни.
То был и мой способ знакомства с новинками мирового кинематографа (теми, с которыми я никогда не стала бы знакомиться добровольно). С диснеевским "Аладдином", например.
Всплыла у меня давеча в голове фраза "пусть идет на все четыре стороны" плюс кадр: пустыня, какой-то восточный мужик расходится в четырех копиях на все стороны света. Что-то из детства, а откуда именно, непонятно. Я предположила, что это советская сказка "Волшебная лампа Аладдина". Посмотрела - убедилась, что и мужик оттуда, и "в Багдаде все спокойно", и "Я твой друг! Но я раб лампы! - Так друг или раб?".
Каким образом советские кинематографисты умудрялись снимать беспредельный сюр, не имея это своей первостепенной задачей? Загадка из загадок.
Нет, кино юморное, с колоритной мамой Аладдина и не менее колоритным другом семьи. Но как это все подано, как решено. Уж точно не с расчетом на вкусы шестилетних. Холодный голубой, молочный белый. Прозрачный шифоновый алый (джинны - они же из бездымного пламени). Узоры стилизованы под арабскую орнаментальную вязь, формы - под геометрию ближневосточной архитектуры, но все с примесью какого-то... кубизма, абстракционизма? Магрибский колдун, не дождавшийся ответа от шахматистов в чалмах, ступает на доску, сам как черный ферзь, и парой решительных движений завершает партию - мимолетная месть. А эти гигантские шахматы в тени беленых стен авторы откуда взяли? Из каких песков они выкопали "тень города, город теней"? Негатив дневного Багдада с невидимыми звонкоголосыми жителями: "Эй, где вы там? Куда вы все подевались? - Молчи. Не мешай нам думать". Этим невидимкам нельзя врать, а раз сказал правду - так бери лампу и уходи.
Советский Аладдин вообще всем говорит правду. Он тут не просто не ловкий восточный вор с амбициями, он прямо-таки классический Иван-Дурак, и это видно с первой сцены, потому что сначала он читает взахлеб, как советский студент перед экзаменом по матану, а потом, подняв от страниц взгляд на царевну, на которую под страхом смерти нельзя смотреть (и которая никогда в жизни не видела козу), тут же и высказывается: хочу тебя спасти, еще раз спасти, а потом пусть все провалятся, и останемся мы с тобой. Очень доходчиво - о любви, даже до царевны-которая-не-видела-козу сразу дошло. Царевна милая-милая, дурная-дурная, но и с ней есть чудные сценки - как она, например, выбрасывает ненужный уже кинжал в воду и с нежным лукавством говорит своему колеблющемуся отражению: "Спокойной ночи, Будур"...
Дальше - больше. Царевна, которой отец и придворные хором врали, что все - сон, в отместку объявляет сном свою, вполне реальную, свадьбу с Аладдином. И все согласны, потому что во дворце творится небывалое (в джиннов никто не верит, значит, мы все друг другу снимся). А наш Аладдин... отказывается. Он не хочет свадьбу во сне. Но это же по-настоящему, возражает принцесса с позиции формальной правоты. А вот не по-настоящему! Аладдин уходит, собравшийся воедино из четырех копий магрибский колдун занимает его место, и праздничное угощение исподволь сменяется остовами барашков и прочими костями - да это прямо какая-то антисвадьба. Хорошо еще, что не по-настоящему. И выгоняют колдуна из города отнюдь не хитростью - просто джинн решает, что он не раб лампе, а друг Аладдину. Ну, как Серый Волк - Ивану-Царевичу. А что, в арабской мифологии они даже ислам умудрялись принимать. Что интересно, после всей этой ночной свистопляски ("сон - не есть сон, а не-сон...", бормочет старенький советник) мир просыпается и возвращается на круги своя, но не прежним. По крайней мере, в этом новом мире старый сторож, который "в Багдаде все спокойно", становится визирем, а царевна Будур поутру тихо открывает узорную калитку и входит к Аладдину.
Наверное, они просто снимали для самих себя. То есть детям, конечно - но так, чтобы самим интересно снимать было. Играли всерьёз, шутили всерьёз. Хотя вопрос, откуда они брали весь этот сюр пополам с архаикой(?), остаётся. И главное - нарочно или нечаянно?
- Потому что ее смотрел твой сосед в самолете. (с) из жизни.
То был и мой способ знакомства с новинками мирового кинематографа (теми, с которыми я никогда не стала бы знакомиться добровольно). С диснеевским "Аладдином", например.
Всплыла у меня давеча в голове фраза "пусть идет на все четыре стороны" плюс кадр: пустыня, какой-то восточный мужик расходится в четырех копиях на все стороны света. Что-то из детства, а откуда именно, непонятно. Я предположила, что это советская сказка "Волшебная лампа Аладдина". Посмотрела - убедилась, что и мужик оттуда, и "в Багдаде все спокойно", и "Я твой друг! Но я раб лампы! - Так друг или раб?".
Каким образом советские кинематографисты умудрялись снимать беспредельный сюр, не имея это своей первостепенной задачей? Загадка из загадок.
Нет, кино юморное, с колоритной мамой Аладдина и не менее колоритным другом семьи. Но как это все подано, как решено. Уж точно не с расчетом на вкусы шестилетних. Холодный голубой, молочный белый. Прозрачный шифоновый алый (джинны - они же из бездымного пламени). Узоры стилизованы под арабскую орнаментальную вязь, формы - под геометрию ближневосточной архитектуры, но все с примесью какого-то... кубизма, абстракционизма? Магрибский колдун, не дождавшийся ответа от шахматистов в чалмах, ступает на доску, сам как черный ферзь, и парой решительных движений завершает партию - мимолетная месть. А эти гигантские шахматы в тени беленых стен авторы откуда взяли? Из каких песков они выкопали "тень города, город теней"? Негатив дневного Багдада с невидимыми звонкоголосыми жителями: "Эй, где вы там? Куда вы все подевались? - Молчи. Не мешай нам думать". Этим невидимкам нельзя врать, а раз сказал правду - так бери лампу и уходи.
Советский Аладдин вообще всем говорит правду. Он тут не просто не ловкий восточный вор с амбициями, он прямо-таки классический Иван-Дурак, и это видно с первой сцены, потому что сначала он читает взахлеб, как советский студент перед экзаменом по матану, а потом, подняв от страниц взгляд на царевну, на которую под страхом смерти нельзя смотреть (и которая никогда в жизни не видела козу), тут же и высказывается: хочу тебя спасти, еще раз спасти, а потом пусть все провалятся, и останемся мы с тобой. Очень доходчиво - о любви, даже до царевны-которая-не-видела-козу сразу дошло. Царевна милая-милая, дурная-дурная, но и с ней есть чудные сценки - как она, например, выбрасывает ненужный уже кинжал в воду и с нежным лукавством говорит своему колеблющемуся отражению: "Спокойной ночи, Будур"...
Дальше - больше. Царевна, которой отец и придворные хором врали, что все - сон, в отместку объявляет сном свою, вполне реальную, свадьбу с Аладдином. И все согласны, потому что во дворце творится небывалое (в джиннов никто не верит, значит, мы все друг другу снимся). А наш Аладдин... отказывается. Он не хочет свадьбу во сне. Но это же по-настоящему, возражает принцесса с позиции формальной правоты. А вот не по-настоящему! Аладдин уходит, собравшийся воедино из четырех копий магрибский колдун занимает его место, и праздничное угощение исподволь сменяется остовами барашков и прочими костями - да это прямо какая-то антисвадьба. Хорошо еще, что не по-настоящему. И выгоняют колдуна из города отнюдь не хитростью - просто джинн решает, что он не раб лампе, а друг Аладдину. Ну, как Серый Волк - Ивану-Царевичу. А что, в арабской мифологии они даже ислам умудрялись принимать. Что интересно, после всей этой ночной свистопляски ("сон - не есть сон, а не-сон...", бормочет старенький советник) мир просыпается и возвращается на круги своя, но не прежним. По крайней мере, в этом новом мире старый сторож, который "в Багдаде все спокойно", становится визирем, а царевна Будур поутру тихо открывает узорную калитку и входит к Аладдину.
Наверное, они просто снимали для самих себя. То есть детям, конечно - но так, чтобы самим интересно снимать было. Играли всерьёз, шутили всерьёз. Хотя вопрос, откуда они брали весь этот сюр пополам с архаикой(?), остаётся. И главное - нарочно или нечаянно?