Полное Баунти
А еще говорят, что работа не вдохновляет))) Сегодня из меня полился поток слов, и вот во что он вылился.
Полное Баунти
- Ваша концепция бытия безосновательна! - безапелляционным тоном проговорила Михална, распаляясь на каждом следующем слоге. Ее манера именно выговаривать слова, одновременно цепляясь за слух и поливая его густым соком своего голоса, заставляла обращать на себя внимание в конце каждой фразы, сдобренной почти визгливым пируэтом.
Антон с наслаждением представил дымящийся ствол пистолета, зажатый меж рукой и тотально неподвижным затылком с растрепанными дредами и оплавленной по краям дырочкой. Растрепанные дреды мгновенно взвились и перемешались: «…Ну, скажи ведь! (тягуче и гнусавя)… Помнишь, вот вчера только говорили».
Конечно же, он помнил - еще бы нет. История повторялась из раза в раз без каких-либо изменений и вариаций. При всем количестве косичек, амулетов, монеток, ленточек, полосок, бусинок, опутавших заключенное в радужную майку и линялые шаровары тельце, Михална не стремилась к украшательству в речи, да, пожалуй, и в жизни вообще. Раз найдя подходящую или привлекательную форму удовольствия или оборот речи, она утрачивала интерес к дальнейшим исследованиям, комфортно располагаясь в пределах своего познания. Скучно и ограниченно - думал Антон. Полон смирения и безмятежности духа путь Просветления - любила к месту и не к месту вворачивать Михална.
На программно светлеющем день ото дня пути встречались новые и новые люди, менялись кафе и забегаловки, дороги изгибались в сторону открывающейся неизвестности, а однажды придуманный сценарий оставался в точке рождения. До полутеней интонаций, до фальшивотоматной пены в уголках рта (Михалне в этом виделся умиляющий признак беззащитности), до бесконечно повторяющихся в самих себе зеркал.
«Инакость» для Антона заключалась лишь в одном. Сигареты - крошечная деталь суточного спектакля - оказались единственным шансом вырваться за пределы цирковой арены, носиться по которой круг за кругом стало почти нормой, почти смыслом того самого бытия, метафизические и сугубо материальные аспекты которого они в очередной раз обсуждали и преследовали.
Каждый раз, когда на стол извлекалась другая пачка сигарет, когда менялась рука, подносившая тлеющий обрубок к посудине, изображавшей пепельницу, когда струя дыма принимала неожиданные формы, Михална кривилась, поздно спохватывась, и злобно сверкала глазами. В этот момент вся просветленно-благочестивая шелуха слетала с ее полудетского личика, и в том заключалось главное мстительное удовольствие Антона, скрипевшего зубами целый день ради одного мига.
Удовольствия, к слову, довольно извращенного толка. Ведь в случае неудачи голодную во всех смыслах, а главное, полную уничижительного презрения ночь ему пришлось бы делить с медитативным приступом самобичевания, которому подвергалось жалкое и дерганое существо, просыпавшееся в Михалне, когда она не получала желаемого.
Забывая на следующий же день о его выходках… понимала ли она необходимость Антона для «дела» или в ее полутемной и дремучей для него душе шевелилось чувство, подобное любви? Он не знал и поначалу самоотверженно старался об этом не думать. Да и его опасные провокации на удивление еще ни разу не привели к катастрофе: «источники» как один принимали вспышку ярости Михалны за проявление трогательной заботы о здоровье спутника, что при всей своей просветленности и многомудрии никак не может избавиться от вредной привычки. Между тем, злостной привычкой со временем стало само это существование. Позже оно переросло в объективную и единственно верную реальность, и «крамольные мысли» сами собой отошли на задний план.
Очередная пара туристов - на этот раз из «родного Саратова» - анкетного возраста «от 35 до 45» увлеченно внимала полету мысли Михалны. Для них он выглядел внезапным и естественно выросшим из ненавязчивого рассказа о пути современных будда-хиппи, странников с оголенными душами и вечнозеленым древом Истины, раскинувшим ветви мудрости в саду Шамбалы.
Худенькая девочка с перемазанным в кетчупе лицом и кольцами на больших пальцах старательно избегала конкретики в выражениях, опутывая неискушенные умы провинциальных слушателей мешаниной из высокопарных изречений, столичного сленга и иностранных словечек, выплетала метафизические косы из чужих суждений и плодов собственных озарений. С ее талантом вербального контакта и при банальной осмотрительности в выборе объектов можно было не волноваться - заподозрить, что мудрость выросла на почве трех-четырех изотерических бестселлеров, было практически невозможно.
«Конструктивистская лирика позднейшего периода - эти ваши пророки. Основанная на идеологии подчинения разума и культивировании стадного инстинкта…» - с видом знатока темы отрывисто произнес Антон и сложил пальцы « в древнейшем молитвенном знаке». «Шакьямуни устал переворачиваться», - подумал про себя. В дальнем конце зала прошелестела «бамбуковая» дверь, и вечерний воздух неприятно похолодил бритую макушку…
Тоскааа… даже не думал, а осознавал он, безучастно (погруженный в бездну космического сознания) наблюдая за бессмысленной борьбой между осоловевшей после жаркого дня мухой и запыленным мутноватым окном из оргстекла. Еще один портал - манит обещанием новой жизни, но суть одна и лишь в том, что, прорвавшись в желанный проем, и эта муха узнает: никакой свободы нет, заперты перед тобой двери или открыты, что все глупость и хаос, и есть только одно одиночество…
Помнится, этой мыслью он перевооружился у советских антиутопистов, то ли братьев, то ли просто псевдоним такой изящный… Нашел как ловкую игрушку в ментальных сражениях в полутьме рязанских баров, вчистую проиграл под стробоскопами московских ночных клубов и заново открыл при слепящем свете гоанского солнца.
И дело было даже не в наркоте, которую принимал его организм в бесконечной череде попыток распознать и нащупать свой внутренний луч - воспламениться самому и разжечь нечто значимое в Михалне. Единственная и главная победа его сознания заключалась в пришедшем в 30 лет земной жизни понимании того, что жизнь ценна неосознанностью и наивными стереотипами, бессознательно прививаемыми на изначально нежизнеспособные конструкции.
«Машинки, заведенные чьей-то невидимой рукой… (обгоревшая «землячка» восторженно скосилась на благоверного, приметив заблестевшие от просветленной мысли глаза Антона) С каким презрением мы смотрим на муху, которая, возможно, переживает величайшее открытие в своей жизни - бессилие перед пустотой. И имеет мужество признаться себе в этом, покорно умерев на предназначенном Вселенной подоконнике. Ничего общего с нашем непутевым царствованием - существующим, вероятно, только в наших собственных имперских мозгах. Ни одно человеческое создание не имеет шанса повторить эту судьбу. Хотя…».
Судьба сидевшей перед ними русской четы вполне на мушиную роль подходила.
«Ничего… Достигнут они своей Нирваны и даже на север к ламам плестись, проклиная затею, но «договорились с ребятами, неудобно отказываться» не понадобится…» - Антон почувствовал привычное оцепенение - первый признак приближающегося Акта. - «Отвести глаза… Давай, детка, иди в туалет, виляй задницей, пусть все пялятся, нечего им здесь смотреть».
Михална с удивлением, будто ее подтолкнули, взглянула на окаменевшее лицо своего покорного ручного божка и скороговоркой извинившись, томно поплыла по проходу, собирая любопытные и слюнявые взгляды редких ночных посетителей аккурат в области дракона над шелковой тканью, что вот-вот соскользнет по стройным (даже в штанах видно), немного путающимся ногам.
Удар, изнутри сотрясший грудную клетку, оказался непривычно сильным. От неожиданности Антона бросило на плетеную столешницу. Чай расплескался по неровной поверхности, рюмка «земляка» перевернулась вместе с остатками дикой смеси из водки, абсента и фени, выдававшейся местными за сакральный напиток старинной рецептуры. Секунду назад полная трепетной восторженности, женщина издала сиплый звук и вжалась в свой табурет, ее муж недоуменно фокусировал нетрезвый взгляд на фигуре, стремительно окутывавшейся молочным сиянием.
Мысль о помощи застряла на переносицах рядовых российских граждан, неделю назад припавших в саратовском офисе «Райтуриста» к глянцевому буклету, обещавшему всего за 1200 у.е. полное «баунти» под свист капающего кондиционера и стрекот менеджера с наращенными ногтями.
«Баунти в ТИХОМ океане... - прошептал Антон и невольно скомкал последние мысли супругов в руке. О чем бы они ни мечтали по пути сюда, для обоих было поздно.
Мужчине разряд пришелся прямо в солнечное сплетение - на его сутулую спину будто натянули корсет, живота (минимум под кегу пива) на мгновение просто не стало. Отшатнувшуюся в последний момент женщину зацепило по кривой и дугой изогнуло назад - дорогой, я всегда мечтала танцевать танго! Чистой сияющей энергии в пьяном мужике, ничего кроме технического вуза и отдела продаж электрооборудования не видевшего, на удивление оказалось больше.
Только удивляться в потемневшем зале было некому. Память пришла как вакуум, который вторгся во Вселенную со своими жалкими измерениями и законами физики. Как нечто непоправимое, как пустота, в которой нет ничего, кроме самой оглушающей пустоты. Антон? Которое это имя по счету? Сколько витков вокруг Великого Разума он совершил, перерождаясь и познавая одну и ту же истину, один и тот же абсолют?.. Внутри Него существовал круг из парящих белых спин, и Он сам был внутри этого круга и каждой из этих фигур. И даже каждой складкой на сияющих молочным светом одеждах этих фигур. И внутри Него спокойно и ровно горел Вечный огонь.
Он не выбирал этот путь. Но не чувствовал ни восторга, ни сожаления по поводу вытянутой карты. Неизбежность - не та категория, в отношении которой возникает вопрос о чувствах. Поэтому, когда она вернулась, он не произнес ни слова. Не сделал ни одного движения, отличного от заведенного несколько лет назад ритуала. Соблюсти нелепый ритуал было тем более необходимо, что этот раз был последним. Несмотря даже на то, что и слова «необходимость» уже не существовало.
Кожей почувствовавших движение сил окружающих смыло в принесшую подобие прохлады, кишащую насекомыми ночь индийского побережья. На пляже в честь наступающего Игитун Чалне выходцы из Бичолин развели огонь, и его отблески ложились невнятными лужицами на давно не чищеный портсигар со штампом Made in Ch..а на погнутом дне. Головы русских туристов сонно клонились к столу, отяжелевшие руки Антону пришлось сложить у них на коленях. Хозяин забегаловки судорожно перебирал четки за стеной кухни, вспоминая всех известных ему авторитетных божеств. Эти люди умрут от какой-нибудь обычной простуды месяца через два, максимум через полгода. Хозяин от страха перед гоа’улдом сам потеряет рассудок. Михална… От Михалны не останется ничего.
Он видел, как расширились зрачки девушки, еще вчера обозначавшей центр земного притяжения и точку отрыва от реальности одновременно. Судорожно сглотнув, она приблизилась и попыталась схватить Его за руку. «Не здесь» - спокойно произнес Он.
…
Расплескавшийся (для нее - до бесконечности, для него - у ног) океан дышал ей в спину. Дневной зной схлынул, но все равно было жарко и душно. Несмотря на это по Его спине белыми одеждами скользил пот, с благодарностью возвращавший соль земле. Михална стонала умирающим зверьком, получая последнюю порцию… чего? Для нее - энергии вечной молодости, для него - крови Мироздания, нуждавшейся в очищении от грязи и мути человеческого мирка потребления. Комары тоже полезны.
«Еще немного, еще немного, еще немного…» - срываясь на крик, шептала она, запрокинув голову в растрепавшихся дредах в небо. Небо смотрело не угрожающе. Не равнодушно. Не с состраданием. Не с презрением. Если уж на то пошло - оно вообще никуда не смотрело.
«Бедная девочка, ты не знаешь, к чему стремишься. Еще немного… - было в Нем, - Еще немного и ты выгоришь изнутри. Станешь ничем. Тебя найдут с опустошенными Вечным огнем внутренностями и на время заговорят о контрабанде наркотиков, как всегда, решив - не повезло... На то он и Вечный огонь, чтобы нескончаемо передаваться по кругу, поддерживая цепь перерождений Изгоев и сострадательно отправляя в бесконечность случайные и, надо сказать, не самые чистые души проводников».
Он посмотрел на узкую грязную ступню Михалны, перетянутую резинкой сланцев и почти беззлобно оборвал себя - даже младшему внуку Изгоя за 700 лет пора бы привыкнуть.
«Мы будем жить вечно… - покачиваясь у него на коленях, мурлыкала изможденная и почти незнакомая уже девушка, восемнадцатилетняя Екатерина Михайловна Овсянникова, тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года рождения. Сквозь сложенные на груди девушки ладони переливалась губительная влага сверхжизни. Перед его лицом на тонкой руке со шрамированной «двойной удачей» постукивали глухим и неприятным звуком костяные браслеты из далекой черкизовской Ямайки…
25.08.2009
Полное Баунти
- Ваша концепция бытия безосновательна! - безапелляционным тоном проговорила Михална, распаляясь на каждом следующем слоге. Ее манера именно выговаривать слова, одновременно цепляясь за слух и поливая его густым соком своего голоса, заставляла обращать на себя внимание в конце каждой фразы, сдобренной почти визгливым пируэтом.
Антон с наслаждением представил дымящийся ствол пистолета, зажатый меж рукой и тотально неподвижным затылком с растрепанными дредами и оплавленной по краям дырочкой. Растрепанные дреды мгновенно взвились и перемешались: «…Ну, скажи ведь! (тягуче и гнусавя)… Помнишь, вот вчера только говорили».
Конечно же, он помнил - еще бы нет. История повторялась из раза в раз без каких-либо изменений и вариаций. При всем количестве косичек, амулетов, монеток, ленточек, полосок, бусинок, опутавших заключенное в радужную майку и линялые шаровары тельце, Михална не стремилась к украшательству в речи, да, пожалуй, и в жизни вообще. Раз найдя подходящую или привлекательную форму удовольствия или оборот речи, она утрачивала интерес к дальнейшим исследованиям, комфортно располагаясь в пределах своего познания. Скучно и ограниченно - думал Антон. Полон смирения и безмятежности духа путь Просветления - любила к месту и не к месту вворачивать Михална.
На программно светлеющем день ото дня пути встречались новые и новые люди, менялись кафе и забегаловки, дороги изгибались в сторону открывающейся неизвестности, а однажды придуманный сценарий оставался в точке рождения. До полутеней интонаций, до фальшивотоматной пены в уголках рта (Михалне в этом виделся умиляющий признак беззащитности), до бесконечно повторяющихся в самих себе зеркал.
«Инакость» для Антона заключалась лишь в одном. Сигареты - крошечная деталь суточного спектакля - оказались единственным шансом вырваться за пределы цирковой арены, носиться по которой круг за кругом стало почти нормой, почти смыслом того самого бытия, метафизические и сугубо материальные аспекты которого они в очередной раз обсуждали и преследовали.
Каждый раз, когда на стол извлекалась другая пачка сигарет, когда менялась рука, подносившая тлеющий обрубок к посудине, изображавшей пепельницу, когда струя дыма принимала неожиданные формы, Михална кривилась, поздно спохватывась, и злобно сверкала глазами. В этот момент вся просветленно-благочестивая шелуха слетала с ее полудетского личика, и в том заключалось главное мстительное удовольствие Антона, скрипевшего зубами целый день ради одного мига.
Удовольствия, к слову, довольно извращенного толка. Ведь в случае неудачи голодную во всех смыслах, а главное, полную уничижительного презрения ночь ему пришлось бы делить с медитативным приступом самобичевания, которому подвергалось жалкое и дерганое существо, просыпавшееся в Михалне, когда она не получала желаемого.
Забывая на следующий же день о его выходках… понимала ли она необходимость Антона для «дела» или в ее полутемной и дремучей для него душе шевелилось чувство, подобное любви? Он не знал и поначалу самоотверженно старался об этом не думать. Да и его опасные провокации на удивление еще ни разу не привели к катастрофе: «источники» как один принимали вспышку ярости Михалны за проявление трогательной заботы о здоровье спутника, что при всей своей просветленности и многомудрии никак не может избавиться от вредной привычки. Между тем, злостной привычкой со временем стало само это существование. Позже оно переросло в объективную и единственно верную реальность, и «крамольные мысли» сами собой отошли на задний план.
Очередная пара туристов - на этот раз из «родного Саратова» - анкетного возраста «от 35 до 45» увлеченно внимала полету мысли Михалны. Для них он выглядел внезапным и естественно выросшим из ненавязчивого рассказа о пути современных будда-хиппи, странников с оголенными душами и вечнозеленым древом Истины, раскинувшим ветви мудрости в саду Шамбалы.
Худенькая девочка с перемазанным в кетчупе лицом и кольцами на больших пальцах старательно избегала конкретики в выражениях, опутывая неискушенные умы провинциальных слушателей мешаниной из высокопарных изречений, столичного сленга и иностранных словечек, выплетала метафизические косы из чужих суждений и плодов собственных озарений. С ее талантом вербального контакта и при банальной осмотрительности в выборе объектов можно было не волноваться - заподозрить, что мудрость выросла на почве трех-четырех изотерических бестселлеров, было практически невозможно.
«Конструктивистская лирика позднейшего периода - эти ваши пророки. Основанная на идеологии подчинения разума и культивировании стадного инстинкта…» - с видом знатока темы отрывисто произнес Антон и сложил пальцы « в древнейшем молитвенном знаке». «Шакьямуни устал переворачиваться», - подумал про себя. В дальнем конце зала прошелестела «бамбуковая» дверь, и вечерний воздух неприятно похолодил бритую макушку…
Тоскааа… даже не думал, а осознавал он, безучастно (погруженный в бездну космического сознания) наблюдая за бессмысленной борьбой между осоловевшей после жаркого дня мухой и запыленным мутноватым окном из оргстекла. Еще один портал - манит обещанием новой жизни, но суть одна и лишь в том, что, прорвавшись в желанный проем, и эта муха узнает: никакой свободы нет, заперты перед тобой двери или открыты, что все глупость и хаос, и есть только одно одиночество…
Помнится, этой мыслью он перевооружился у советских антиутопистов, то ли братьев, то ли просто псевдоним такой изящный… Нашел как ловкую игрушку в ментальных сражениях в полутьме рязанских баров, вчистую проиграл под стробоскопами московских ночных клубов и заново открыл при слепящем свете гоанского солнца.
И дело было даже не в наркоте, которую принимал его организм в бесконечной череде попыток распознать и нащупать свой внутренний луч - воспламениться самому и разжечь нечто значимое в Михалне. Единственная и главная победа его сознания заключалась в пришедшем в 30 лет земной жизни понимании того, что жизнь ценна неосознанностью и наивными стереотипами, бессознательно прививаемыми на изначально нежизнеспособные конструкции.
«Машинки, заведенные чьей-то невидимой рукой… (обгоревшая «землячка» восторженно скосилась на благоверного, приметив заблестевшие от просветленной мысли глаза Антона) С каким презрением мы смотрим на муху, которая, возможно, переживает величайшее открытие в своей жизни - бессилие перед пустотой. И имеет мужество признаться себе в этом, покорно умерев на предназначенном Вселенной подоконнике. Ничего общего с нашем непутевым царствованием - существующим, вероятно, только в наших собственных имперских мозгах. Ни одно человеческое создание не имеет шанса повторить эту судьбу. Хотя…».
Судьба сидевшей перед ними русской четы вполне на мушиную роль подходила.
«Ничего… Достигнут они своей Нирваны и даже на север к ламам плестись, проклиная затею, но «договорились с ребятами, неудобно отказываться» не понадобится…» - Антон почувствовал привычное оцепенение - первый признак приближающегося Акта. - «Отвести глаза… Давай, детка, иди в туалет, виляй задницей, пусть все пялятся, нечего им здесь смотреть».
Михална с удивлением, будто ее подтолкнули, взглянула на окаменевшее лицо своего покорного ручного божка и скороговоркой извинившись, томно поплыла по проходу, собирая любопытные и слюнявые взгляды редких ночных посетителей аккурат в области дракона над шелковой тканью, что вот-вот соскользнет по стройным (даже в штанах видно), немного путающимся ногам.
Удар, изнутри сотрясший грудную клетку, оказался непривычно сильным. От неожиданности Антона бросило на плетеную столешницу. Чай расплескался по неровной поверхности, рюмка «земляка» перевернулась вместе с остатками дикой смеси из водки, абсента и фени, выдававшейся местными за сакральный напиток старинной рецептуры. Секунду назад полная трепетной восторженности, женщина издала сиплый звук и вжалась в свой табурет, ее муж недоуменно фокусировал нетрезвый взгляд на фигуре, стремительно окутывавшейся молочным сиянием.
Мысль о помощи застряла на переносицах рядовых российских граждан, неделю назад припавших в саратовском офисе «Райтуриста» к глянцевому буклету, обещавшему всего за 1200 у.е. полное «баунти» под свист капающего кондиционера и стрекот менеджера с наращенными ногтями.
«Баунти в ТИХОМ океане... - прошептал Антон и невольно скомкал последние мысли супругов в руке. О чем бы они ни мечтали по пути сюда, для обоих было поздно.
Мужчине разряд пришелся прямо в солнечное сплетение - на его сутулую спину будто натянули корсет, живота (минимум под кегу пива) на мгновение просто не стало. Отшатнувшуюся в последний момент женщину зацепило по кривой и дугой изогнуло назад - дорогой, я всегда мечтала танцевать танго! Чистой сияющей энергии в пьяном мужике, ничего кроме технического вуза и отдела продаж электрооборудования не видевшего, на удивление оказалось больше.
Только удивляться в потемневшем зале было некому. Память пришла как вакуум, который вторгся во Вселенную со своими жалкими измерениями и законами физики. Как нечто непоправимое, как пустота, в которой нет ничего, кроме самой оглушающей пустоты. Антон? Которое это имя по счету? Сколько витков вокруг Великого Разума он совершил, перерождаясь и познавая одну и ту же истину, один и тот же абсолют?.. Внутри Него существовал круг из парящих белых спин, и Он сам был внутри этого круга и каждой из этих фигур. И даже каждой складкой на сияющих молочным светом одеждах этих фигур. И внутри Него спокойно и ровно горел Вечный огонь.
Он не выбирал этот путь. Но не чувствовал ни восторга, ни сожаления по поводу вытянутой карты. Неизбежность - не та категория, в отношении которой возникает вопрос о чувствах. Поэтому, когда она вернулась, он не произнес ни слова. Не сделал ни одного движения, отличного от заведенного несколько лет назад ритуала. Соблюсти нелепый ритуал было тем более необходимо, что этот раз был последним. Несмотря даже на то, что и слова «необходимость» уже не существовало.
Кожей почувствовавших движение сил окружающих смыло в принесшую подобие прохлады, кишащую насекомыми ночь индийского побережья. На пляже в честь наступающего Игитун Чалне выходцы из Бичолин развели огонь, и его отблески ложились невнятными лужицами на давно не чищеный портсигар со штампом Made in Ch..а на погнутом дне. Головы русских туристов сонно клонились к столу, отяжелевшие руки Антону пришлось сложить у них на коленях. Хозяин забегаловки судорожно перебирал четки за стеной кухни, вспоминая всех известных ему авторитетных божеств. Эти люди умрут от какой-нибудь обычной простуды месяца через два, максимум через полгода. Хозяин от страха перед гоа’улдом сам потеряет рассудок. Михална… От Михалны не останется ничего.
Он видел, как расширились зрачки девушки, еще вчера обозначавшей центр земного притяжения и точку отрыва от реальности одновременно. Судорожно сглотнув, она приблизилась и попыталась схватить Его за руку. «Не здесь» - спокойно произнес Он.
…
Расплескавшийся (для нее - до бесконечности, для него - у ног) океан дышал ей в спину. Дневной зной схлынул, но все равно было жарко и душно. Несмотря на это по Его спине белыми одеждами скользил пот, с благодарностью возвращавший соль земле. Михална стонала умирающим зверьком, получая последнюю порцию… чего? Для нее - энергии вечной молодости, для него - крови Мироздания, нуждавшейся в очищении от грязи и мути человеческого мирка потребления. Комары тоже полезны.
«Еще немного, еще немного, еще немного…» - срываясь на крик, шептала она, запрокинув голову в растрепавшихся дредах в небо. Небо смотрело не угрожающе. Не равнодушно. Не с состраданием. Не с презрением. Если уж на то пошло - оно вообще никуда не смотрело.
«Бедная девочка, ты не знаешь, к чему стремишься. Еще немного… - было в Нем, - Еще немного и ты выгоришь изнутри. Станешь ничем. Тебя найдут с опустошенными Вечным огнем внутренностями и на время заговорят о контрабанде наркотиков, как всегда, решив - не повезло... На то он и Вечный огонь, чтобы нескончаемо передаваться по кругу, поддерживая цепь перерождений Изгоев и сострадательно отправляя в бесконечность случайные и, надо сказать, не самые чистые души проводников».
Он посмотрел на узкую грязную ступню Михалны, перетянутую резинкой сланцев и почти беззлобно оборвал себя - даже младшему внуку Изгоя за 700 лет пора бы привыкнуть.
«Мы будем жить вечно… - покачиваясь у него на коленях, мурлыкала изможденная и почти незнакомая уже девушка, восемнадцатилетняя Екатерина Михайловна Овсянникова, тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года рождения. Сквозь сложенные на груди девушки ладони переливалась губительная влага сверхжизни. Перед его лицом на тонкой руке со шрамированной «двойной удачей» постукивали глухим и неприятным звуком костяные браслеты из далекой черкизовской Ямайки…
25.08.2009