Сны...
Я приехал на вызов. Я знал, что еду к своему лучшему другу. Я не знал, что всё настолько плохо. Уговариваю, настаиваю и объясняю семье, что его надо немедленно вывозить. Вот прямо сейчас и не секундой позже. Кто-то из экипажа держит связь со стационаром. Нам дают место. Кто-то из детей сует мне в карман разгрузки игрушку. Видимо, работаем по-боевому. Но по крайней мере на себе оружие я не чувствую.
Мы в каком-то закутке на первом этаже стационара. Я пишу карту и одновременно пытаюсь понять что же не так. Куча маленьких столов, за которыми сидят врачи бригад, они в зелёных костюмах из странной плащевой ткани. Они явно нас недолюбливают. Приезжают Т-2 и Герцог. Само по себе странно, Герцог никогда не работал на вызовах. Т-2 зажимает подмышкой петуха. Петух злющий. Герцог говорит, что петух бросился на их машину сбоку, когда они выезжали. Вся форма странного цвета, она покрыта каким-то мельчайшим слоем пыли. Эта пыль настолько плотно вбилась в ткань, что воспринимается как нечто единое целое. Под разгрузкой броник. Какого-то нового образца, из мелких пластин коричневого цвета, он очень плотно облегает и практически ничего не весит. Но когда двигаешься, он очень странно шуршит. Меня вызывают в реанимацию, куда я только что сдал своего друга.
Это явно шлюз. Свет плохой, друг лежит на каталке. Мониторы что-то показывают, но висят боком и я не вижу картинки. Тут до меня доходит, что друг - точная копия Садальского. Немедленно охуеваю, т.к. актёра Садальского раньше в списке моих друзей, а тем более лучших - не значилось. Кто-то из экипажа даёт инфу, что из центра сообщили, что в стационаре есть некое лекарство по типу ИАПФ. И именно оно нужно именно сейчас, но его почему-то сами врачи взять не могут.
Я в аптеке. Наваливается темнота и дичайшая усталость. Я понимаю, что я на ногах уже несколько суток, как и все остальные экипажи. В ухе голос оператора согласовывает дозировку препарата по весу. Я явно вырываюсь из чьих-то рук и с флаконом препарата в руке вываливаюсь в тёмный коридор. Сзади, из аптеки кто-то кричит: "Да и чёрт с тобой! Но только не беги! Я тебя умоляю! Только не беги!!!"
Я в ремзале. Дежурный врач-реаниматолог, огромный дядька с бородой, вертит в руках флакон и пытается получить от меня дозировку. Я не могу ничего связно сказать. Мычу что-то про двое суток на ногах. И про то, что пытались успеть довезти. Тут дядька кивает головой, расплывается в улыбке и говорит, что усталость сечас мигом вылечит. Он берёт какой-то шнур с пружинным контактом и с силой прижимает мне к десне. Я начинаю ощущать дикую вибрацию и вдруг вижу, что я растянулся по высоте не меньше чем на 4 метра. Потом всё вернулось обратно, но я понял, что могу висеть в воздухе. Напротив, в позе лотоса висит реаниматолог и смеётся. Усталость действительно уходит. Я начинаю видеть более мелкие детали. Вход в ремзал занавешен каким-то пластиком. Он грязный, с потёками крови и весь покрыт такой же пылью как и моя форма.
Я в коридоре перед занавесью из пластика. Там спереди должен быть ремзал. Я просовываю голову под занавесь. Это получается только снизу. Ремзала нет. Это детское отделение. Множество коек, около каждой, стойка с инфузоматом странной формы и очень коротким портом. Кто-то из детей увидел меня и помахал рукой. Я разворачиваюсь обратно и начинаю бежать в сторону выхода. В этот момент я понимаю, что бегу на четвереньках. Я собака?! Со мной рядом бегут двое детей. Мы бежим куда-то вниз, в сторону света. Света становится всё больше. Я начинаю различать детали и вижу, что бегу по большой открытой аппарели, которая застлана старым толстым полиэтиленом. Прямо в мозг бьют потоки запахов. Большая часть пахнет неживым. Живым пахнут только двое детей и я бегу за ними вниз.
Невдалеке видны серо-коричневые скалы. Я их слишком хорошо помню. Пахнет свежестью. Здесь прохладно. Примерно как в мае. Дует свежий ветер. Я стою между двумя детьми. Один из них чешет меня за ухом. Да, я точно - собака. И собака крупная. Я пытаюсь сказать детям, что туда, к этим скалам - нельзя. Там в полосе зелёнки - смерть. Я помню как она там появилась. Но вместо слов только отрывистый лай. Они меня не понимают. И поворачиваются туда. В сторону зелёнки и скал.
Мы в каком-то закутке на первом этаже стационара. Я пишу карту и одновременно пытаюсь понять что же не так. Куча маленьких столов, за которыми сидят врачи бригад, они в зелёных костюмах из странной плащевой ткани. Они явно нас недолюбливают. Приезжают Т-2 и Герцог. Само по себе странно, Герцог никогда не работал на вызовах. Т-2 зажимает подмышкой петуха. Петух злющий. Герцог говорит, что петух бросился на их машину сбоку, когда они выезжали. Вся форма странного цвета, она покрыта каким-то мельчайшим слоем пыли. Эта пыль настолько плотно вбилась в ткань, что воспринимается как нечто единое целое. Под разгрузкой броник. Какого-то нового образца, из мелких пластин коричневого цвета, он очень плотно облегает и практически ничего не весит. Но когда двигаешься, он очень странно шуршит. Меня вызывают в реанимацию, куда я только что сдал своего друга.
Это явно шлюз. Свет плохой, друг лежит на каталке. Мониторы что-то показывают, но висят боком и я не вижу картинки. Тут до меня доходит, что друг - точная копия Садальского. Немедленно охуеваю, т.к. актёра Садальского раньше в списке моих друзей, а тем более лучших - не значилось. Кто-то из экипажа даёт инфу, что из центра сообщили, что в стационаре есть некое лекарство по типу ИАПФ. И именно оно нужно именно сейчас, но его почему-то сами врачи взять не могут.
Я в аптеке. Наваливается темнота и дичайшая усталость. Я понимаю, что я на ногах уже несколько суток, как и все остальные экипажи. В ухе голос оператора согласовывает дозировку препарата по весу. Я явно вырываюсь из чьих-то рук и с флаконом препарата в руке вываливаюсь в тёмный коридор. Сзади, из аптеки кто-то кричит: "Да и чёрт с тобой! Но только не беги! Я тебя умоляю! Только не беги!!!"
Я в ремзале. Дежурный врач-реаниматолог, огромный дядька с бородой, вертит в руках флакон и пытается получить от меня дозировку. Я не могу ничего связно сказать. Мычу что-то про двое суток на ногах. И про то, что пытались успеть довезти. Тут дядька кивает головой, расплывается в улыбке и говорит, что усталость сечас мигом вылечит. Он берёт какой-то шнур с пружинным контактом и с силой прижимает мне к десне. Я начинаю ощущать дикую вибрацию и вдруг вижу, что я растянулся по высоте не меньше чем на 4 метра. Потом всё вернулось обратно, но я понял, что могу висеть в воздухе. Напротив, в позе лотоса висит реаниматолог и смеётся. Усталость действительно уходит. Я начинаю видеть более мелкие детали. Вход в ремзал занавешен каким-то пластиком. Он грязный, с потёками крови и весь покрыт такой же пылью как и моя форма.
Я в коридоре перед занавесью из пластика. Там спереди должен быть ремзал. Я просовываю голову под занавесь. Это получается только снизу. Ремзала нет. Это детское отделение. Множество коек, около каждой, стойка с инфузоматом странной формы и очень коротким портом. Кто-то из детей увидел меня и помахал рукой. Я разворачиваюсь обратно и начинаю бежать в сторону выхода. В этот момент я понимаю, что бегу на четвереньках. Я собака?! Со мной рядом бегут двое детей. Мы бежим куда-то вниз, в сторону света. Света становится всё больше. Я начинаю различать детали и вижу, что бегу по большой открытой аппарели, которая застлана старым толстым полиэтиленом. Прямо в мозг бьют потоки запахов. Большая часть пахнет неживым. Живым пахнут только двое детей и я бегу за ними вниз.
Невдалеке видны серо-коричневые скалы. Я их слишком хорошо помню. Пахнет свежестью. Здесь прохладно. Примерно как в мае. Дует свежий ветер. Я стою между двумя детьми. Один из них чешет меня за ухом. Да, я точно - собака. И собака крупная. Я пытаюсь сказать детям, что туда, к этим скалам - нельзя. Там в полосе зелёнки - смерть. Я помню как она там появилась. Но вместо слов только отрывистый лай. Они меня не понимают. И поворачиваются туда. В сторону зелёнки и скал.