Андрей
unjoining написал отличный рассказ, который по непонятным причинам редактор журнала отклонил. "Вместо мистики - вы прям притчу написали"..
А мне рассказ очень нравится, поэтому опубликую его тут.
Окно
Каждый год бабушка готовилась к смерти. Всегда в одно и то же время: в апреле, когда цвели вишни. Убирала квартиру, готовила лучшую одежду, раздавала долги, сама что-то дарила.
- Как чувствовала, - сказала мама, когда бабушка все же умерла.
В гробу она была торжественно спокойна. На саван ложился облетающий вишневый цвет.
Квартирку закрыли, и три года там никто не жил, лишь порой заходили забрать квитанции. На втором курсе я решила туда переехать: было немного ближе до института, да и хотелось пожить одной. Хотя нет: не одной. Просто не с родителями. Заходили подруги. Приходил Валерка, мы занимались любовью на видавшем виды диване. Бабушкина кровать, на которой она умерла, была убрана в чулан. Диван скрипел, что раздражало соседей и смешило меня. В прихожей дремал бульдог моего любовника - тогда это был Рей.
Старый, дореволюционный дом был с характером, но я с ним свыклась еще раньше, когда в школе оставалась у бабушки. Постоянно какие-то звуки бродили по трубам канализации. Даже в ночи, когда все в доме давно спали, в них что-то ворочалось, шумело. Трубы на моей памяти меняли два раза, но звуки все равно остались.
- А ты знаешь, кому принадлежал дом до революции? - рассказывал Валера. - Я смотрел в кадастре. На здешнем стекольном заводе был не то инженер, не то химик: Ветлугин. Вот он вместе со своей женой и построил дом. И спуск, который к нему ведет, назывался некогда Ветлугинским. Неслабо когда-то инженеры жили?..
Мне, эти рассказы были тогда совсем неважны, я притягивала к себе Валерку и впивалась в его губы:
- Иди ко мне…
- Любишь?..
- Люблю…
Наша любовь была немногословной.
Я прожила рядом с чудом полгода, совершенно не замечая его.
Жилплощадь, доставшаяся некогда моей бабушке, состояла из коридорчика и двух комнат: маленькой и очень маленькой. От маленькой комнаты фанерной перегородкой отрезали закуток, выкроив место для туалета и душа - ванна уже не помещалась. Еще был не то чуланчик, не то короткий коридор, ведущий к окну. При бабушке за редкими исключениями коридорчик был закрыт на маленький висячий замок. Но иногда во время большой уборки дверь открывалась, и я видела окно, затянутое целлофановой пленкой. Что за ним - не было видно. Только свет. И мне казалось, что там, за ним день, зимний, морозный, но ясный день.
Окно должно было выходить в дворик-колодец, где привольно расположилась помойка. Смотреть, по большому счету там было не на что. Если бы окно открывалось, то через щели наверняка тянуло бы гнилью и гарью, запахами обычными на свалке. Мне часто приходилось проходить мимо свалки, там жили коты совершенно пиратского вида. Наверное, весной они устраивали жуткие концерты, но дома их было неслышно. Почему это меня никогда не настораживало?..
Однажды весной, в порыве великой уборки, я добралась и до чулана: надумала устроить там студию. Света в чуланчике явно не хватало, но я собиралась ставить в окно большой стеклопакет. Вынося невероятный хлам, я уверенно пробиралась от двери до окна. Наконец, сорвав с него шуршащую пленку, я остолбенела! За окном не было свалки и колодца домов. За окном был склон горы, к которому лепились домишки, что делало его похожим на Вавилонскую башню с картины старшего Брейгеля. Крошечные домики утопали в зелени. За горой было видно кусочек лазурного моря.
В тот вечер, я собиралась с Валерой идти в кино, но никуда не пошла, невнятно промямлила в трубку, что кажется, заболела. Затащила обратно в чуланчик бабушкину кровать. Пока доводила до конца уборку, постоянно оборачивалась, проверяя - не исчез ли пейзаж за окном. Остаток дня и весь вечер я смотрела в окно. Нет, теперь это было Окно: там садилось солнце, в домах, загорались огоньки. По далеким улочкам спешили под кров крохотные человеческие фигурки. Я схватила этюдный альбом и стала набрасывать. После смотрела на склон за Окном, и незаметно для себя заснула. В кровати, на которой умерла бабушка, спалось донельзя крепко. Когда я проснулась, горы, домиков и моря уже не было. Вместо них меж небоскребов ветер мел густой снег. Горели неоновые иероглифы…
Заподозрила ли я подвох? Ничуть не бывало!
Неделю я ходила в пыльном ударе, все, кроме моего Окна было неважно. С занятий я бежала домой, убегала от подруг, даже с Валерой встречалась реже. Когда он сказал, что умер Рей, лишь поспешно его пожалела, думая о своем Окне. Впрочем, мой друг тоже грустил недолго, купив через неделю нового щенка - это был Флай.
- Мы любим не собаку - мы любим собак. Если одна умерла - надо заводить другую.
Я скрывала свою тайну даже от Валерки. Окно было мне непонятно. Его тайна так тонка, что я боялась ее порвать неуместными вопросами. Дверь в кладовку я закрыла на новый замок. Когда приходил Валерка, нашим ложем любви оставался скрипучий диван, но когда я оставалась одна, то спала в чулане на бабушкиной кровати. Я засыпала, и мою спальню заливали огни Парижа. Я просыпалась, и видела утро над Мраморным морем. По голубой глади скользили корабли, парили чайки, иногда я видела заснеженные горы и парящий снег.
Лишь раз я решилась показать это чудо школьной подруге Катьке. Но Окно в тот вечер, наверное, было не в духе - за ним, шел густой снег. Подобный снег шел и за другими окнами моего дома. Солнца, моря, и гор за Окном не было. Катьку удивлять было нечем. А потом, в студенческой столовой меня озарило. Я стояла с подносом, пока меня не окликнули:- Девушка…. Девушка, вы, что брать будете?..
Я взяла первую подвернувшуюся тарелку, и снова задумалась. «Как же раньше этого не заметила? Когда я летом смотрела на город с иероглифами, там шел снег. Но какой снег может быть там в июне? Значит, Окно показывало либо прошлое, либо недалекое прошлое!».
Рассматривая раму Окна, в одном углу я нашла клеймо «ВетлугинЪ и Ко». И, словно угадав мои мысли, в тот вечер Окно мне показало дворик дореволюционной мануфактуры: человек одетый в чесучевый костюм показывал купцу образцы своих стекол. Не надо было ходить в архив, чтобы понять: это тот самый ВетлугинЪ. Но я все же пошла. С пожелтевших страниц на меня смотрел красивый мужчина-шатен: Санкт-Петербургский университет, труды по химии и оптике. После - успешный фабрикант, меценат. Семья, дети…. Погиб в 1919 году. Мир его праху. С фотографии я сделала рисунок, повесила у себя в комнате.
- Кто это?.. - спрашивал Валера.
- Мой прадед, - врала я.
И тогда Окно ударило первый раз…
Сначала все шло хорошо. Глядя в окно, я рисовала пейзажи: мои учителя хвалили их. Я уже знала, что Окно открыто и в будущее: оно как-то мне показало Нью-йоркское Рождество за два года до его наступления: дату было видно на рекламе.
…В мире живут миллиарды людей. Почти у каждого человека есть свое окно, у многих - несколько. Я видела мир из чужих окон: мало что в мире происходит так, что это не видно из чьих-то окон. И однажды за окном я увидела лесную поляну, затянутую будто туманом. Но рванул ветер, туман оказался дымом. На поляне лежали обломки самолета, суетились люди: было видно, что к машине скорой помощи несут на носилках… мою маму. Меня вырвало…
- …Да что ты такое говоришь?.. - успокаивала мама после. - Да я в жизни не летала и не собираюсь. Да и куда мне летать? Это просто сон дурной, не бери в голову, доченька.
Я кивала, соглашаясь, в самом деле - куда? Но следующая фраза повергла меня в ужас:- Твоя бабушка тоже заклинала, чтоб я не летала…. То ты спишь в ее квартире и видишь ее сны.
Теперь я подходила к Окну с опаской. Правда, на некоторое время оно снова вернулось к мирным картинам из окон счастливых домов. Возможно счастливых…
Но, как-то утром, я глянула в Окно и…
…Подворотня, свет фар. В кругу людей дерутся два пса. Я смотрю на толпу откуда-то сверху. В одной из собак я узнаю Рея. Он жив, хотя разодран и окровавлен. На бой смотрят зрители, и лики людей так напоминают мне морды собак. В толпе стоит и Валера: он свистит, хлопает со всеми. Под руку он держит Катьку: она улыбается, что-то кричит. Бой закончен: Рей остается лежать на асфальте. Валера считает полученные деньги, уходит…
Валерка стоял на пороге, с цветами в руке. Я его не впустила, сказал лишь:- Я все знаю. Уходи.
Он не стал спорить, лишь обронил, уходя:-Ну и дура. Флай, пошли.
Собака смотрела на меня, и в ее глазах было: понимание моих слов, и ее собственной собачьей судьбы.
Решение далось мне нелегко: я ревела весь день. Окно было завешено простыней: за ним горели яркие огни какого-то города, но мне было не до того. Потом как-то успокоилась. После - снова ревела, когда узнала, что беременна. На мои слезы с рисунка смотрел полуулыбаясь, господин Ветлугинъ. Очень хотелось позвонить Валере…. Я набралась решительности… и стерла его номер с телефона.
Я решила рожать, и лишь стала молить Господа, чтоб это был не мальчик, чтобы он не походил на моего бывшего, не унаследовал его тайную, а потому и более страшную жестокость.
В собственной жизни хотелось устроить генеральную уборку. Но жизнь, словно гиря, летела по своим собственным законам. В полуобмороке прошла моя первая выставка: я смутно помню, что меня хвалили, фотографировали, какие-то работы тут же удалось продать. Хотели купить и портрет Ветлугина, но я непонятно отчего отказала. А затем мама попала в авиакатастрофу. Она, как и обещала, не подходила близко к самолетам. Но самолеты были иного мнения. Мама поехала за город к сотруднице, и утром на дачный поселок рухнул самолет, недотянувший до взлетной полосы. Тяжелый двигатель проломил крышу, хлипкой дачи. Хозяйку дачи убило. Еще один человечек умер во мне - от волнения произошел выкидыш. Это был мальчик…. Слез уже не оставалось - я дала себе слово оплакать его позже. Мама попала в больницу: нужны были деньги на лечение. Большие деньги.
- Я продам бабушкину квартиру.
- Что ты, доча…. Не надо.… Это твое.
Но мы обе понимали - нет иного выхода.
Покупатели нашлись быстро. Я думала разбить окно, считала его источником зла: не будь его, мы бы жили с Валерой, и расстались позже, если бы вовсе расстались. Иногда порой незнание - благо. Нет, что за чушь. Рано или поздно я бы все узнала, расставание было неизбежно. Соблазн оказался сильнее: вооружившись стамеской, я извлекла Окно из рамы, обмотав тряпками и веревками, вывезла его на квартиру к родителям.
Оно и сейчас стоит в моей комнате за мольбертом. Мама потихоньку выздоравливает, учится заново ходить. У нее это хорошо получается. Я живу в той же комнате, где прошло мое детство. Я вернулась не без потерь, пока все хорошо. Все также с полуулыбкой за мной следит господин Ветлугин.
Я живу…
Я знаю: все будет хорошо. Ибо, прежде чем я закрыла Окно бумагой, оно выдало мне последнее пророчество, свой последний вид. То была дорога у моря, наверное, где-то во Франции. Водитель красивой машины спрашивает дорогу у крестьянина. Мужчина похож на портрет на моем рисунке: такие же глаза, такое же лицо, только нет усов и другая прическа. Кроме водителя в салоне двое: с заднего сидения на море глазеет девчушка лет пяти. Рядом с водителем сидит счастливая женщина.
Эта женщина - я.