Антeфаза-Антитеза
Вы не подумайте, я рада первому дню зимы, но как-то захотелось написать про одну давнюю весну, забыться и перенестись.
Мне было, наверно, лет пятнадцать, и мы с какими-то друзьями, не помню уже точно, с кем (может, даже с лжеюзерами) шлёпали вдоль луж по мокрому асфальту где-то в апреле, когда ещё холодно, но можно уже куртку расстегнуть с некоторой даже бравадой, и вечерело, и небо было тоже цвета мокрого асфальта, и пахло мокрой землёй, как всегда в Москве в это время года, и мы торопливо шли по Пречистенке, мимо Дома Учёных, куда меня всё детство таскали родители - то на кружки, то на концерты, и поскольку мы просто шли мимо, а моиx друзей никакие детские воспоминания, связанные с ним, не тяготили, я просто мельком взглянула на фасад через прутья калитки со львами, пробегая мимо в сторону метро Кропоткинская. А бежали мы на волшебную, притягательную и ужасно модную крышу на Остоженке, и среди нас был кто-то, кто туда уже пару раз залезал. Туда, по слухам, иногда открывалась чердачная дверь, а оттуда, тоже по слухам, открывался дивный вид на любимый, но ещё неизведанный родной город.
И мы вприпрыжку хохотали мимо входа в метро, мимо дома с перевёрнутой рюмкой на крыше, и наконец очутились, где надо, и забрались, как предполагалось, и действительно - вид, классно и очень смело, по-весеннему, и азарт сродни горнолыжному. И мы как-то разбрелись по этой крыше, там ещё какой-то был народ хипповато-пионерский, как мы. И вдруг подходит ко мне мальчик незнакомый, рыжий, тоже, наверно, лет пятнадцати, в длинном шарфе, и вид у него такой заговорщический - конечно, случайные же люди на крышу на Остоженке не лазят, тут как в видеотеке на Таганке: пришёл - значит, свой, - и говорит: "Привет! А давай целоваться!" А я и говорю: "Давай!". И целовались мы с ним на этой крыше долго-долго, и это было очень классно. А потом сказали друг другу "Пока" и разбежались - каждый к своим друзьям. И никогда больше со мной такого не было - чтоб беззаботно, совершенно без взрослых хитрых мотивов, без сопровождающих эмоций: нe назло, нe от большой любви, нe из интереса, нe от непереносимого желания, нe от "что, если", нe для "а вдруг", а просто так, потому что момент требовал. Потому что внизу - неизведанный родной город, а на крыше - только свои.
Ладно, возвращаюсь обратно в зиму. Было - и спасибо.
Мне было, наверно, лет пятнадцать, и мы с какими-то друзьями, не помню уже точно, с кем (может, даже с лжеюзерами) шлёпали вдоль луж по мокрому асфальту где-то в апреле, когда ещё холодно, но можно уже куртку расстегнуть с некоторой даже бравадой, и вечерело, и небо было тоже цвета мокрого асфальта, и пахло мокрой землёй, как всегда в Москве в это время года, и мы торопливо шли по Пречистенке, мимо Дома Учёных, куда меня всё детство таскали родители - то на кружки, то на концерты, и поскольку мы просто шли мимо, а моиx друзей никакие детские воспоминания, связанные с ним, не тяготили, я просто мельком взглянула на фасад через прутья калитки со львами, пробегая мимо в сторону метро Кропоткинская. А бежали мы на волшебную, притягательную и ужасно модную крышу на Остоженке, и среди нас был кто-то, кто туда уже пару раз залезал. Туда, по слухам, иногда открывалась чердачная дверь, а оттуда, тоже по слухам, открывался дивный вид на любимый, но ещё неизведанный родной город.
И мы вприпрыжку хохотали мимо входа в метро, мимо дома с перевёрнутой рюмкой на крыше, и наконец очутились, где надо, и забрались, как предполагалось, и действительно - вид, классно и очень смело, по-весеннему, и азарт сродни горнолыжному. И мы как-то разбрелись по этой крыше, там ещё какой-то был народ хипповато-пионерский, как мы. И вдруг подходит ко мне мальчик незнакомый, рыжий, тоже, наверно, лет пятнадцати, в длинном шарфе, и вид у него такой заговорщический - конечно, случайные же люди на крышу на Остоженке не лазят, тут как в видеотеке на Таганке: пришёл - значит, свой, - и говорит: "Привет! А давай целоваться!" А я и говорю: "Давай!". И целовались мы с ним на этой крыше долго-долго, и это было очень классно. А потом сказали друг другу "Пока" и разбежались - каждый к своим друзьям. И никогда больше со мной такого не было - чтоб беззаботно, совершенно без взрослых хитрых мотивов, без сопровождающих эмоций: нe назло, нe от большой любви, нe из интереса, нe от непереносимого желания, нe от "что, если", нe для "а вдруг", а просто так, потому что момент требовал. Потому что внизу - неизведанный родной город, а на крыше - только свои.
Ладно, возвращаюсь обратно в зиму. Было - и спасибо.