Поверхностно листая книгу.
Нашла про эрцгерцога Франца Фердинанда в контексте его политических стремлений:
" В структуре руководства монархией Франц Фердинанд занимал весьма важное, но неоднозначное положение. При дворе он был изолированной фигурой; его отношения с императором не были теплыми. Он был объявлен наследником престола лишь потому, что сын императора, наследный принц Рудольф, в январе 1889 года покончил с собой. Несомненно, память об одаренном и романтическом наследнике омрачала отношения императора с резким и импульсивным племянником, сменившим его сына в этой роли. Император объявил Франца Фердинанда возможным преемником лишь через пять лет после смерти сына, и только через пару лет, в 1896 году, эрцгерцог официально стал наследником престола. Однако даже тогда встречи императора с племянником, как правило, проходили в атмосфере высокомерного снисхождения; ходили разговоры, что эрцгерцог ожидал высочайшей аудиенции, трепеща как школьник у входа в кабинет директора.
Эрцгерцог Франц Фердинанд, его жена - Софи фон Гогенберг и их трое детей.
Скандальный брак Франца Фердинанда с чешской дворянкой Софи Хотек в июле 1900 года стал еще одним бременем, тяготевшим над отношениями эрцгерцога с императором. Это был брак по любви, заключенный против воли императора и всего монаршего семейства Габсбургов. Несмотря на то что графиня София Мария Йозефина Альбина Хотек фон Хотков унд Вогнин происходила из знатного богемского рода, она не отвечала строгим генеалогическим критериям дома Габсбургов. Чтобы получить разрешение на брак, Францу Фердинанду пришлось вести длительную борьбу, заручаясь ходатайствами клириков и архиепископов, в итоге преодолев даже противодействие германского кайзера Вильгельма II и Римского папы Льва XIII. В конце концов император Франц Иосиф уступил, но в душе так и не принял этот брак до самой гибели несчастной четы в 1914 году. Его наследник был вынужден дать клятву, что никто из еще нерожденных детей от его брака не будет претендовать на престол Габсбургов. Супруги и после свадьбы терпели унижения в силу придворного протокола дома Габсбургов, которым регулировались нюансы династического этикета. Софи, не имевшая права на титул эрцгерцогини, удостоилась лишь звания «первой принцессы», а затем - светлейшей герцогини Гогенберг. Ей воспрещалось находиться с мужем в императорской ложе в опере, сидеть рядом с ним за столом на придворных обедах и ездить в великолепной королевской карете с золотыми колесами. Ее главным мучителем был камергер императора, князь Монтенуово, сам - незаконнорожденный отпрыск одной из жен Наполеона, который при каждом удобном случае применял к Софи строжайшие правила придворного этикета с изощренной жестокостью.
Лишь после 1906 года, когда император назначил племянника генеральным инспектором армии, Франц Фердинанд смог компенсировать долгие годы дворцового отчуждения, создав в шаткой административной системе дуалистической монархии собственную властную структуру. Помимо назначения своих людей на ряд ключевых постов (среди прочих были Эренталь и Конрад), эрцгерцог расширил деятельность своей Военной канцелярии, квартировавшейся рядом с его резиденцией в Нижнем Бельведере. Под энергичным руководством майора Александра Брош фон Ааренау, талантливого начальника персонального штаба эрцгерцога, Военная канцелярия была реорганизована по принципу министерства; её каналы, формально предназначенные для сбора разведывательных данных, служили прикрытием для сбора политических сведений, а группа управляемых из Бельведера лояльных журналистов распространяла идеи эрцгерцога, клеймила его политических противников и влияла на общественное мнение. Обрабатывая свыше 10 000 единиц корреспонденции в год, Военная канцелярия превратилась в имперский «мозговой центр» - центр силы внутри системы, который многим представлялся «теневым правительством». Как любая подобная теневая структура, эта имела свою «персональную цель», вокруг которой выстраивалась вся ее деятельность. Внутренний анализ ее операций показывает, что главной политической целью «мозгового центра» было предотвращение «возможных ошибок», способных ускорить «национально-федеративную фрагментацию» империи Габсбургов.
В основе этих опасений о возможной политической фрагментации лежала глубоко укоренившаяся враждебность по отношению к венгерским элитам, управлявшим восточной частью империи. Эрцгерцог и его сторонники яростно критиковали дуалистическую политическую систему, сформированную после поражения Австрии в войне 1866 года против Пруссии. Эта система обладала, по мнению Франца Фердинанда, одним роковым недостатком: он сосредоточил власть в руках надменной и политически нелояльной мадьярской элиты, одновременно унизив и оттолкнув девять других официально входивших в империю народов. Обжившись со своим персоналом в Нижнем Бельведере, капитан Брош фон Аренау собрал вокруг себя группу недовольных антимадьярски настроенных интеллектуалов, так что Военная канцелярия стала координационным центром для славянских и румынских оппозиционеров, недовольных репрессивной политикой Венгрии в отношении её национальных меньшинств.
Эрцгерцог не скрывал, что после своего восшествия на престол намерен реструктурировать имперскую систему. Основной его целью было сломить или уменьшить мадьярскую гегемонию в восточной части империи. Некоторое время Франц Фердинанд выступал за усиление в государстве славянского элемента путем создания преимущественно хорватской (и, соответственно, католической) провинции «Югославия». Именно увлеченность эрцгерцога «славянской» идеей в таком виде вызвала к нему ненависть со стороны политических противников из числа православных сербов. Однако к 1914 году Франц Фердинанд, похоже, отказался от проекта в пользу более радикальной трансформации, которая превратила бы империю Габсбургов в «Соединенные Штаты Великой Астрии», объединяющие пятнадцать государств, многие из которых по составу населения оказывались преимущественно славянскими.
Путем понижения статуса Королевства Венгрия, эрцгерцог и его советники надеялись укрепить авторитет династии Габсбургов, одновременно восстановив лояльность национальных меньшинств. Что бы кто ни думал об этой программе - очевидно, что она не вызывала восторгов мадьярской элиты, - она характеризовала эрцгерцога как человека с радикальными взглядами, чей приход к власти положил бы конец привычной неразберихе, которая в десятилетия накануне 1914 года, казалось, совершенно парализовала австрийскую политику. Из-за этой программы наследник престола становился в прямую политическую оппозицию действующему государю. Император категорически отвергал внесение изменений в «Дуалистический компромисс» 1867 года, который он считал историческим достижением первых лет своего пребывания на троне Габсбургов.
Программа внутренних реформ Франца Фердинанда также имела далеко идущие последствия для его подхода к внешней политике. Он полагал, что структурная слабость монархии и необходимость радикальных внутренних реформ категорически исключают внешнюю политику, направленную на конфронтацию. Франц Фердинанд был категорическим противником агрессивного авантюризма Конрада фон Хётцендорфа. В этом была своя ирония, поскольку именно Франц Фердинанд в должности главного инспектора назначил Конрада на высший пост в Генеральном штабе, в обход многих, формально более достойных генералов. Возможно, именно поэтому эрцгерцога очень многие искренне, хотя и напрасно, считали главой австрийской «военной партии». Франц Фердинанд и Конрад фон Хётцендорф были согласны по некоторым вопросам, таким как равноправное отношение ко всем национальностям и увольнение в отставку пожилых офицеров, не подаваших особых надежд в случае войны. Кроме того, Конрад был симпатичен Францу Фердинанду и чисто по-человечески, отчасти потому, что проявлял уважение и сочувствие к его супруге. Наследник престола имел обыкновение судить о людях по их реакции на нелицеприятный факт его морганатического брака, а Конрад, по понятным причинам, был склонен оправдывать романтический выбор эрцгерцога. Однако в вопросах безопасности и дипломатии их взгляды были диаметрально противоположными.
Граф Франц Ксавер Иосиф Конрад фон Хётцендорф.
Конрад, рассматривавший армию исключительно как инструмент современной войны, был приверженцем ее модернизации и подготовки к реальным условиям следующего крупного конфликта; напротив, в глазах Франца Фердинанда армия была, прежде всего, гарантией внутренней стабильности. Франц Фердинанд был адептом учения о «военно-морской мощи» и был настроен на укрепление австрийской гегемонии на Адриатике и строительство флота дредноутов; Конрад считал военно-морские силы пустой тратой ресурсов, которые лучше вложить в развитие сухопутной армии: «самая впечатляющая победа на море, - заметил он эрцгерцогу, - не компенсирует поражения на суше». В отличие от Конрада, Франц Фердинанд выступал против аннексии Боснии и Герцеговины. «Учитывая нашу нестабильную внутреннюю ситуацию, - заявил он Эренталю в августе 1908 года, - я настроен принципиально против любых подобных силовых методов». В середине октября, встревоженный яростной реакцией Сербии на аннексию, он предостерегал Эренталя от соблазна перевести политический кризис в локальную войну: «Мы ничего от этого не выиграем, и все выглядит так, словно балканские мерзавцы, подстрекаемые Англией и, возможно, Италией, толкают нас на поспешные военные шаги». Задать взбучку сербам и черногорцам было бы полезно - делился он своими соображениями с Александром Аренау, - но что толку в «дешевых лаврах», если из-за них империя окажется перед угрозой общеевропейской эскалации и «борьбы на два или три фронта», которую она не способна выдержать? Воинственность Конрада фон Хётцендорфа - предупреждал эрцгерцог - необходимо всячески сдерживать. Их явный разрыв наступил в декабре 1911 года, когда Конрад потребовал, чтобы Австро-Венгрия напала на Италию, пользуясь ее конфликтом с Османской империей за Ливию. В декабре 1911 года император отправил Конрада в отставку, во многом потому, что тот лишился поддержки со стороны Франца Фердинанда.
Самым влиятельным союзником Франца Фердинанда стал новый министр иностранных дел Леопольд фон Берхтольд (граф Леопольд Антон Иоганн Сигизмунд Йозеф Корзинус Фердинанд Берхтольд фон унд цу Унгаршиц, Фраттлинг унд Пюллюц). Берхтольд - аристократ, обладавший громадным состоянием и изысканным вкусом, утонченный патриций - был представителем того помещичьего класса, который все еще занимал высшие позиции в австро-венгерской администрации. По характеру осторожный, порой даже мнительный, он по типу личности не был политиком. Его истинными пристрастиями были искусство, литература и скачки; всему этому он отдавался столь преданно, сколь позволяло его финансовое состояние. Выбор дипломатической карьеры объяснялся скорее личной преданностью императору и главе иностранного ведомства Эренталю, нежели стремлением к власти или славе. Упорство, с которым Берхтольд отвергал предложения высоких должностей с большей сферой ответственности, безусловно, не было наигранным.
граф Леопольд Антон Иоганн Сигизмунд Йозеф Корзинус Фердинанд Берхтольд фон унд цу Унгаршиц, Фраттлинг унд Пюллюц.
Перейдя с административной службы на дипломатическую, Берхтольд работал в посольствах Австрии в Париже и Лондоне, а в 1903 году был переведен в Санкт-Петербург. Там он сделался близким другом и союзником Эренталя, с 1899 года - австрийского посла в России. Назначение в Санкт-Петербург как нельзя более подходило Берхтольду, поскольку он был активным сторонником антанты - «сердечного согласия» между Австрией и Россией. Он полагал, что гармоничные отношения с Россией, основанные на сотрудничестве в таких регионах потенциального конфликта, как Балканы, имеют решающее значение как для безопасности империи, так и для европейского мира. Большое профессиональное удовлетворение Берхтольду доставил тот факт, что он - как советник Эренталя в Санкт-Петербурге - сыграл свою роль в укреплении русско-австрийских отношений. После того как Эренталь вернулся в Вену, Берхтольд охотно занял должность посла, уверенный в том, что его собственные взгляды на отношения двух держав полностью совпадают со взглядами нового министра иностранных дел.
Поэтому он испытал настоящий шок, когда в 1908 году двусторонние отношения резко ухудшились и Берхтольд обнаружил себя на переднем крае противостояния. Первые восемнадцать месяцев службы Берхтольда на должности посла были относительно гармоничными, несмотря на признаки того, что Извольский дрейфовал от «сердечного согласия» с Австрией в сторону континентальной стратегии, основу которой составляла новая англо-русская конвенция 1907 года. Однако кризис, вызванный аннексией Боснии и Герцеговины, уничтожил возможность дальнейшего сотрудничества с российским министром иностранных дел и подорвал политику разрядки, во имя которой Берхтольд согласился занять пост посла. Берхтольд глубоко сожалел по поводу готовности Эренталя рисковать хорошими отношениями с Россией ради сохранения австро-венгерского престижа. В письме министру от 19 ноября 1908 года он косвенно критиковал политику своего бывшего начальника. В свете «болезненной эскалации российского национального чувства под влиянием „славянского вопроса“», писал он, продолжение «начатой нами активной балканской политики» неизбежно окажет «дальнейшее негативное воздействие на отношения с Россией». Случившиеся к тому моменту события сделали миссию Берхтольда в Санкт-Петербурге «чрезвычайно сложной». Возможно, кто-нибудь другой, обладающий необходимой харизмой и обаянием, сумеет восстановить добрые отношения между Австрией и Россией, «но мне, с моими скромными способностями, эта задача представляется исчислением квадратуры круга». Письмо Берхтольда заканчивалось просьбой отозвать его с поста, как только ситуация вернется в норму.
Берхтольд оставался в Санкт-Петербурге до апреля 1911 года, но эта должность стала для него обузой. Приелась ему и нарочитая демонстрация богатства и роскоши, характерная для жизни аристократии Санкт-Петербурга начала двадцатого века. В январе 1910 года Берхтольд присутствовал на грандиозном балу, который давала графиня Агафоклия Егоровна Орлова-Давыдова фон Стааль. Танцевальные залы и галереи дворца, спроектированного на манер Версаля, украшенного Буланже, были декорированы тысячами свежих цветов, выращенных в парниках на французской Ривьере и за огромные деньги в особых вагонах доставленных в северную столицу. Даже состоятельному ценителю искусств и энтузиасту скачек, каким являлся Берхтольд, принять такое расточительство было затруднительно. Покинув Санкт-Петербург с чувством глубокого облегчения, Берхтольд вернулся в свое имение в Бухлов. Период душевного восстановления продлился лишь десять месяцев. 19 февраля 1912 года император вызвал его в Вену и назначил преемником Эренталя на посту министра иностранных дел.
На новый пост Берхтольд заступил с искренним желанием восстановить добрые отношения с Россией. Скажем больше: именно надежда на то, что Берхтольд сможет этого добиться, побудила императора назначить его на эту должность. Стремление Берхтольда к разрядке поддерживал новый посол Австрии в Санкт-Петербурге граф Дуглас Турн, и вскоре Берхтольд обнаружил, что обрел могущественного союзника в лице Франца Фердинанда, который сразу же ухватился за нового министра иностранных дел. Ободрив его множеством советов и благопожеланий, эрцгерцог заверял Берхтольда в том, что на новом посту тот окажется гораздо лучше, чем его «ужасные предшественники, Голуховский и Эренталь». Подержал Франц Фердинанд и политику разрядки на Балканах. На тот момент было неясно, что можно сделать, чтобы улучшить отношения с Россией: Николай Гартвиг поощрял сербский ультранационализм, включая ирредентистскую агитацию в пределах империи Габсбургов; а самое главное, российские агенты усердно и без ведома австрийцев формировали Балканскую лигу против Турции и Австрии. Тем не менее новое руководство имперского министерства иностранных дел было готово вернуться к обмену мнениями. Наша политика - заявил Берхтольд в обращении к мадьярской делегации от 30 апреля 1912 года - будет «нацелена на стабильность и мир, на сохранение того, что уже существует, и на предотвращение осложнений и потрясений».
В ходе Балканских войн эта политика подверглась проверке на излом. Основным яблоком раздора была Албания. Австрийцы продолжали настаивать на создании независимой Албании, которая, как они надеялись, со временем станет их сателлитом. Правительство Сербии, с другой стороны, было нацелено отхватить часть территории, соединяющей страну с побережьем Адриатического моря. В ходе балканских конфликтов 1912 и 1913 годов неоднократные сербские вторжения на север Албании вызвали ряд международных кризисов; итогом стало заметное ухудшение австро-сербских отношений. Готовность Австрии удовлетворять сербские требования (или хотя бы воспринимать их всерьез) таяла; со своей стороны, Сербия, чья уверенность лишь укреплялась с приобретением новых земель к югу и юго-востоку от границы, становилась все более угрожающим геополитическим фактором.
Враждебное отношение Австрии к триумфальному продвижению Сербии с осени 1913 года начало усиливаться на фоне мрачных новостей из районов, завоеванных сербской армией. В октябре 1913 года от господина Елички, генерального консула Австрии в Скопье, поступили сообщения о зверствах сербов в отношении местного населения. В одном из них говорилось о разрушении десяти небольших деревень, все жители которых были истреблены. Сначала сербы вывели из деревни всех мужчин, построили в шеренгу и расстреляли; затем подожгли дома, а женщин и детей, бежавших от огня, убивали штыками. При этом, по сообщению генконсула, мужчин расстреливали в основном офицеры, а убийство женщин и детей было оставлено рядовому составу. Другой источник сообщал, что после захвата Гостивара, одного из городов в районе, где произошло восстание албанцев против сербских оккупантов, сербы ночью арестовали около трехсот мусульман, вообще не участвовавших в восстании, вывели их за город группами по 20-30 человек, избили прикладами винтовок и закололи штыками (выстрелы могли разбудить остальных жителей); тела сбросили в заранее вырытую могилу. По мнению генконсула, это были не эксцессы спонтанной жестокости, а «хладнокровная, спланированная акция по истреблению населения и уничтожению деревень, которая, по-видимому, проводилась по приказу командования».
Эти сообщения, совпадавшие, как мы уже видели, с донесениями британских официальных лиц в регионе, неизбежно влияли на отношение к событиям со стороны политического руководства Австрии. В мае 1914 года посол Сербии в Вене г-н Йованович сообщал, что на поведение сербов в новых провинциях ему жаловался даже посол Франции; сходные жалобы поступали от греческих, турецких, болгарских и албанских коллег, и можно было ожидать, что для репутации Сербии это будет иметь «печальные последствия». То, что Пашич и его министры с порога отрицали все обвинения, усиливало подозрение, что правительство Сербии либо само стояло за геноцидом, либо не желало ни предотвратить, ни расследовать его проявления. Посланник Австро-Венгрии в Белграде был изумлен передовицами венских газет, рекомендовавших властям Сербии мягче относиться к нацменьшинствам и завоевывать их лояльность посредством политики примирения. Подобный совет, писал он Берхтольду, уместен в «цивилизованных странах», в то время как Сербия - государство, где «насилие и убийства возведены в систему». Оценить воздействие этих отчетов на австрийскую политику нелегко - они едва ли удивили тех политиков и военных, которые уже выработали твердые стереотипы в отношении Сербии и её народа. Но, по крайней мере, эти отчеты акцентировали в глазах Вены политическую нелегитимность сербских территориальных притязаний.
Тем не менее война между Австрией и Сербией не выглядела вероятным событием весной и в начале лета 1914 года. Весной того года обстановка в Белграде была относительно спокойна, что отражало усталость и чувство пресыщенности по окончании Балканских войн. Нестабильность в недавно отвоеванных районах и кризис взаимоотношений между военными и гражданскими властями, терзавший Сербию в мае, позволяли полагать, что в ближайшем времени Белград будет занят, главным образом, вопросами внутренней консолидации. В отчете от 24 мая 1914 года австро-венгерский посланник в Белграде барон Владимир Гизль отмечает: хотя численность сербских войск вдоль албанской границы остается внушительной, причин опасаться будущих вторжений нет. Столь же спокойно было воспринято донесение, посланное военным атташе в Белграде три недели спустя (16 июня). Отто Геллинек сообщал, что сербские офицеры отозваны из отпусков, что резервистов просят не менять мест постоянного проживания, а армия Сербии находится в повышенной боевой готовности. Тем не менее никаких агрессивных действий Сербии в отношении Австро-Венгрии или Албании, по его мнению, не ожидается. Итак, на южном фланге всё было относительно спокойно".
(Кристофер Кларк. Сомнамбулы: Как Европа пришла к войне в 1914 год. Издательство Института Гайдара, 2024)
Моя ремарка: спокойствие продлилось недолго 28 июня 1914 года в Сараево в главный национальный сербский праздник Видовдан был убит эрцгерцог Франц Фердинанд с женой. Это послужило поводом для начала Первой мировой войны.
" В структуре руководства монархией Франц Фердинанд занимал весьма важное, но неоднозначное положение. При дворе он был изолированной фигурой; его отношения с императором не были теплыми. Он был объявлен наследником престола лишь потому, что сын императора, наследный принц Рудольф, в январе 1889 года покончил с собой. Несомненно, память об одаренном и романтическом наследнике омрачала отношения императора с резким и импульсивным племянником, сменившим его сына в этой роли. Император объявил Франца Фердинанда возможным преемником лишь через пять лет после смерти сына, и только через пару лет, в 1896 году, эрцгерцог официально стал наследником престола. Однако даже тогда встречи императора с племянником, как правило, проходили в атмосфере высокомерного снисхождения; ходили разговоры, что эрцгерцог ожидал высочайшей аудиенции, трепеща как школьник у входа в кабинет директора.
Эрцгерцог Франц Фердинанд, его жена - Софи фон Гогенберг и их трое детей.
Скандальный брак Франца Фердинанда с чешской дворянкой Софи Хотек в июле 1900 года стал еще одним бременем, тяготевшим над отношениями эрцгерцога с императором. Это был брак по любви, заключенный против воли императора и всего монаршего семейства Габсбургов. Несмотря на то что графиня София Мария Йозефина Альбина Хотек фон Хотков унд Вогнин происходила из знатного богемского рода, она не отвечала строгим генеалогическим критериям дома Габсбургов. Чтобы получить разрешение на брак, Францу Фердинанду пришлось вести длительную борьбу, заручаясь ходатайствами клириков и архиепископов, в итоге преодолев даже противодействие германского кайзера Вильгельма II и Римского папы Льва XIII. В конце концов император Франц Иосиф уступил, но в душе так и не принял этот брак до самой гибели несчастной четы в 1914 году. Его наследник был вынужден дать клятву, что никто из еще нерожденных детей от его брака не будет претендовать на престол Габсбургов. Супруги и после свадьбы терпели унижения в силу придворного протокола дома Габсбургов, которым регулировались нюансы династического этикета. Софи, не имевшая права на титул эрцгерцогини, удостоилась лишь звания «первой принцессы», а затем - светлейшей герцогини Гогенберг. Ей воспрещалось находиться с мужем в императорской ложе в опере, сидеть рядом с ним за столом на придворных обедах и ездить в великолепной королевской карете с золотыми колесами. Ее главным мучителем был камергер императора, князь Монтенуово, сам - незаконнорожденный отпрыск одной из жен Наполеона, который при каждом удобном случае применял к Софи строжайшие правила придворного этикета с изощренной жестокостью.
Лишь после 1906 года, когда император назначил племянника генеральным инспектором армии, Франц Фердинанд смог компенсировать долгие годы дворцового отчуждения, создав в шаткой административной системе дуалистической монархии собственную властную структуру. Помимо назначения своих людей на ряд ключевых постов (среди прочих были Эренталь и Конрад), эрцгерцог расширил деятельность своей Военной канцелярии, квартировавшейся рядом с его резиденцией в Нижнем Бельведере. Под энергичным руководством майора Александра Брош фон Ааренау, талантливого начальника персонального штаба эрцгерцога, Военная канцелярия была реорганизована по принципу министерства; её каналы, формально предназначенные для сбора разведывательных данных, служили прикрытием для сбора политических сведений, а группа управляемых из Бельведера лояльных журналистов распространяла идеи эрцгерцога, клеймила его политических противников и влияла на общественное мнение. Обрабатывая свыше 10 000 единиц корреспонденции в год, Военная канцелярия превратилась в имперский «мозговой центр» - центр силы внутри системы, который многим представлялся «теневым правительством». Как любая подобная теневая структура, эта имела свою «персональную цель», вокруг которой выстраивалась вся ее деятельность. Внутренний анализ ее операций показывает, что главной политической целью «мозгового центра» было предотвращение «возможных ошибок», способных ускорить «национально-федеративную фрагментацию» империи Габсбургов.
В основе этих опасений о возможной политической фрагментации лежала глубоко укоренившаяся враждебность по отношению к венгерским элитам, управлявшим восточной частью империи. Эрцгерцог и его сторонники яростно критиковали дуалистическую политическую систему, сформированную после поражения Австрии в войне 1866 года против Пруссии. Эта система обладала, по мнению Франца Фердинанда, одним роковым недостатком: он сосредоточил власть в руках надменной и политически нелояльной мадьярской элиты, одновременно унизив и оттолкнув девять других официально входивших в империю народов. Обжившись со своим персоналом в Нижнем Бельведере, капитан Брош фон Аренау собрал вокруг себя группу недовольных антимадьярски настроенных интеллектуалов, так что Военная канцелярия стала координационным центром для славянских и румынских оппозиционеров, недовольных репрессивной политикой Венгрии в отношении её национальных меньшинств.
Эрцгерцог не скрывал, что после своего восшествия на престол намерен реструктурировать имперскую систему. Основной его целью было сломить или уменьшить мадьярскую гегемонию в восточной части империи. Некоторое время Франц Фердинанд выступал за усиление в государстве славянского элемента путем создания преимущественно хорватской (и, соответственно, католической) провинции «Югославия». Именно увлеченность эрцгерцога «славянской» идеей в таком виде вызвала к нему ненависть со стороны политических противников из числа православных сербов. Однако к 1914 году Франц Фердинанд, похоже, отказался от проекта в пользу более радикальной трансформации, которая превратила бы империю Габсбургов в «Соединенные Штаты Великой Астрии», объединяющие пятнадцать государств, многие из которых по составу населения оказывались преимущественно славянскими.
Путем понижения статуса Королевства Венгрия, эрцгерцог и его советники надеялись укрепить авторитет династии Габсбургов, одновременно восстановив лояльность национальных меньшинств. Что бы кто ни думал об этой программе - очевидно, что она не вызывала восторгов мадьярской элиты, - она характеризовала эрцгерцога как человека с радикальными взглядами, чей приход к власти положил бы конец привычной неразберихе, которая в десятилетия накануне 1914 года, казалось, совершенно парализовала австрийскую политику. Из-за этой программы наследник престола становился в прямую политическую оппозицию действующему государю. Император категорически отвергал внесение изменений в «Дуалистический компромисс» 1867 года, который он считал историческим достижением первых лет своего пребывания на троне Габсбургов.
Программа внутренних реформ Франца Фердинанда также имела далеко идущие последствия для его подхода к внешней политике. Он полагал, что структурная слабость монархии и необходимость радикальных внутренних реформ категорически исключают внешнюю политику, направленную на конфронтацию. Франц Фердинанд был категорическим противником агрессивного авантюризма Конрада фон Хётцендорфа. В этом была своя ирония, поскольку именно Франц Фердинанд в должности главного инспектора назначил Конрада на высший пост в Генеральном штабе, в обход многих, формально более достойных генералов. Возможно, именно поэтому эрцгерцога очень многие искренне, хотя и напрасно, считали главой австрийской «военной партии». Франц Фердинанд и Конрад фон Хётцендорф были согласны по некоторым вопросам, таким как равноправное отношение ко всем национальностям и увольнение в отставку пожилых офицеров, не подаваших особых надежд в случае войны. Кроме того, Конрад был симпатичен Францу Фердинанду и чисто по-человечески, отчасти потому, что проявлял уважение и сочувствие к его супруге. Наследник престола имел обыкновение судить о людях по их реакции на нелицеприятный факт его морганатического брака, а Конрад, по понятным причинам, был склонен оправдывать романтический выбор эрцгерцога. Однако в вопросах безопасности и дипломатии их взгляды были диаметрально противоположными.
Граф Франц Ксавер Иосиф Конрад фон Хётцендорф.
Конрад, рассматривавший армию исключительно как инструмент современной войны, был приверженцем ее модернизации и подготовки к реальным условиям следующего крупного конфликта; напротив, в глазах Франца Фердинанда армия была, прежде всего, гарантией внутренней стабильности. Франц Фердинанд был адептом учения о «военно-морской мощи» и был настроен на укрепление австрийской гегемонии на Адриатике и строительство флота дредноутов; Конрад считал военно-морские силы пустой тратой ресурсов, которые лучше вложить в развитие сухопутной армии: «самая впечатляющая победа на море, - заметил он эрцгерцогу, - не компенсирует поражения на суше». В отличие от Конрада, Франц Фердинанд выступал против аннексии Боснии и Герцеговины. «Учитывая нашу нестабильную внутреннюю ситуацию, - заявил он Эренталю в августе 1908 года, - я настроен принципиально против любых подобных силовых методов». В середине октября, встревоженный яростной реакцией Сербии на аннексию, он предостерегал Эренталя от соблазна перевести политический кризис в локальную войну: «Мы ничего от этого не выиграем, и все выглядит так, словно балканские мерзавцы, подстрекаемые Англией и, возможно, Италией, толкают нас на поспешные военные шаги». Задать взбучку сербам и черногорцам было бы полезно - делился он своими соображениями с Александром Аренау, - но что толку в «дешевых лаврах», если из-за них империя окажется перед угрозой общеевропейской эскалации и «борьбы на два или три фронта», которую она не способна выдержать? Воинственность Конрада фон Хётцендорфа - предупреждал эрцгерцог - необходимо всячески сдерживать. Их явный разрыв наступил в декабре 1911 года, когда Конрад потребовал, чтобы Австро-Венгрия напала на Италию, пользуясь ее конфликтом с Османской империей за Ливию. В декабре 1911 года император отправил Конрада в отставку, во многом потому, что тот лишился поддержки со стороны Франца Фердинанда.
Самым влиятельным союзником Франца Фердинанда стал новый министр иностранных дел Леопольд фон Берхтольд (граф Леопольд Антон Иоганн Сигизмунд Йозеф Корзинус Фердинанд Берхтольд фон унд цу Унгаршиц, Фраттлинг унд Пюллюц). Берхтольд - аристократ, обладавший громадным состоянием и изысканным вкусом, утонченный патриций - был представителем того помещичьего класса, который все еще занимал высшие позиции в австро-венгерской администрации. По характеру осторожный, порой даже мнительный, он по типу личности не был политиком. Его истинными пристрастиями были искусство, литература и скачки; всему этому он отдавался столь преданно, сколь позволяло его финансовое состояние. Выбор дипломатической карьеры объяснялся скорее личной преданностью императору и главе иностранного ведомства Эренталю, нежели стремлением к власти или славе. Упорство, с которым Берхтольд отвергал предложения высоких должностей с большей сферой ответственности, безусловно, не было наигранным.
граф Леопольд Антон Иоганн Сигизмунд Йозеф Корзинус Фердинанд Берхтольд фон унд цу Унгаршиц, Фраттлинг унд Пюллюц.
Перейдя с административной службы на дипломатическую, Берхтольд работал в посольствах Австрии в Париже и Лондоне, а в 1903 году был переведен в Санкт-Петербург. Там он сделался близким другом и союзником Эренталя, с 1899 года - австрийского посла в России. Назначение в Санкт-Петербург как нельзя более подходило Берхтольду, поскольку он был активным сторонником антанты - «сердечного согласия» между Австрией и Россией. Он полагал, что гармоничные отношения с Россией, основанные на сотрудничестве в таких регионах потенциального конфликта, как Балканы, имеют решающее значение как для безопасности империи, так и для европейского мира. Большое профессиональное удовлетворение Берхтольду доставил тот факт, что он - как советник Эренталя в Санкт-Петербурге - сыграл свою роль в укреплении русско-австрийских отношений. После того как Эренталь вернулся в Вену, Берхтольд охотно занял должность посла, уверенный в том, что его собственные взгляды на отношения двух держав полностью совпадают со взглядами нового министра иностранных дел.
Поэтому он испытал настоящий шок, когда в 1908 году двусторонние отношения резко ухудшились и Берхтольд обнаружил себя на переднем крае противостояния. Первые восемнадцать месяцев службы Берхтольда на должности посла были относительно гармоничными, несмотря на признаки того, что Извольский дрейфовал от «сердечного согласия» с Австрией в сторону континентальной стратегии, основу которой составляла новая англо-русская конвенция 1907 года. Однако кризис, вызванный аннексией Боснии и Герцеговины, уничтожил возможность дальнейшего сотрудничества с российским министром иностранных дел и подорвал политику разрядки, во имя которой Берхтольд согласился занять пост посла. Берхтольд глубоко сожалел по поводу готовности Эренталя рисковать хорошими отношениями с Россией ради сохранения австро-венгерского престижа. В письме министру от 19 ноября 1908 года он косвенно критиковал политику своего бывшего начальника. В свете «болезненной эскалации российского национального чувства под влиянием „славянского вопроса“», писал он, продолжение «начатой нами активной балканской политики» неизбежно окажет «дальнейшее негативное воздействие на отношения с Россией». Случившиеся к тому моменту события сделали миссию Берхтольда в Санкт-Петербурге «чрезвычайно сложной». Возможно, кто-нибудь другой, обладающий необходимой харизмой и обаянием, сумеет восстановить добрые отношения между Австрией и Россией, «но мне, с моими скромными способностями, эта задача представляется исчислением квадратуры круга». Письмо Берхтольда заканчивалось просьбой отозвать его с поста, как только ситуация вернется в норму.
Берхтольд оставался в Санкт-Петербурге до апреля 1911 года, но эта должность стала для него обузой. Приелась ему и нарочитая демонстрация богатства и роскоши, характерная для жизни аристократии Санкт-Петербурга начала двадцатого века. В январе 1910 года Берхтольд присутствовал на грандиозном балу, который давала графиня Агафоклия Егоровна Орлова-Давыдова фон Стааль. Танцевальные залы и галереи дворца, спроектированного на манер Версаля, украшенного Буланже, были декорированы тысячами свежих цветов, выращенных в парниках на французской Ривьере и за огромные деньги в особых вагонах доставленных в северную столицу. Даже состоятельному ценителю искусств и энтузиасту скачек, каким являлся Берхтольд, принять такое расточительство было затруднительно. Покинув Санкт-Петербург с чувством глубокого облегчения, Берхтольд вернулся в свое имение в Бухлов. Период душевного восстановления продлился лишь десять месяцев. 19 февраля 1912 года император вызвал его в Вену и назначил преемником Эренталя на посту министра иностранных дел.
На новый пост Берхтольд заступил с искренним желанием восстановить добрые отношения с Россией. Скажем больше: именно надежда на то, что Берхтольд сможет этого добиться, побудила императора назначить его на эту должность. Стремление Берхтольда к разрядке поддерживал новый посол Австрии в Санкт-Петербурге граф Дуглас Турн, и вскоре Берхтольд обнаружил, что обрел могущественного союзника в лице Франца Фердинанда, который сразу же ухватился за нового министра иностранных дел. Ободрив его множеством советов и благопожеланий, эрцгерцог заверял Берхтольда в том, что на новом посту тот окажется гораздо лучше, чем его «ужасные предшественники, Голуховский и Эренталь». Подержал Франц Фердинанд и политику разрядки на Балканах. На тот момент было неясно, что можно сделать, чтобы улучшить отношения с Россией: Николай Гартвиг поощрял сербский ультранационализм, включая ирредентистскую агитацию в пределах империи Габсбургов; а самое главное, российские агенты усердно и без ведома австрийцев формировали Балканскую лигу против Турции и Австрии. Тем не менее новое руководство имперского министерства иностранных дел было готово вернуться к обмену мнениями. Наша политика - заявил Берхтольд в обращении к мадьярской делегации от 30 апреля 1912 года - будет «нацелена на стабильность и мир, на сохранение того, что уже существует, и на предотвращение осложнений и потрясений».
В ходе Балканских войн эта политика подверглась проверке на излом. Основным яблоком раздора была Албания. Австрийцы продолжали настаивать на создании независимой Албании, которая, как они надеялись, со временем станет их сателлитом. Правительство Сербии, с другой стороны, было нацелено отхватить часть территории, соединяющей страну с побережьем Адриатического моря. В ходе балканских конфликтов 1912 и 1913 годов неоднократные сербские вторжения на север Албании вызвали ряд международных кризисов; итогом стало заметное ухудшение австро-сербских отношений. Готовность Австрии удовлетворять сербские требования (или хотя бы воспринимать их всерьез) таяла; со своей стороны, Сербия, чья уверенность лишь укреплялась с приобретением новых земель к югу и юго-востоку от границы, становилась все более угрожающим геополитическим фактором.
Враждебное отношение Австрии к триумфальному продвижению Сербии с осени 1913 года начало усиливаться на фоне мрачных новостей из районов, завоеванных сербской армией. В октябре 1913 года от господина Елички, генерального консула Австрии в Скопье, поступили сообщения о зверствах сербов в отношении местного населения. В одном из них говорилось о разрушении десяти небольших деревень, все жители которых были истреблены. Сначала сербы вывели из деревни всех мужчин, построили в шеренгу и расстреляли; затем подожгли дома, а женщин и детей, бежавших от огня, убивали штыками. При этом, по сообщению генконсула, мужчин расстреливали в основном офицеры, а убийство женщин и детей было оставлено рядовому составу. Другой источник сообщал, что после захвата Гостивара, одного из городов в районе, где произошло восстание албанцев против сербских оккупантов, сербы ночью арестовали около трехсот мусульман, вообще не участвовавших в восстании, вывели их за город группами по 20-30 человек, избили прикладами винтовок и закололи штыками (выстрелы могли разбудить остальных жителей); тела сбросили в заранее вырытую могилу. По мнению генконсула, это были не эксцессы спонтанной жестокости, а «хладнокровная, спланированная акция по истреблению населения и уничтожению деревень, которая, по-видимому, проводилась по приказу командования».
Эти сообщения, совпадавшие, как мы уже видели, с донесениями британских официальных лиц в регионе, неизбежно влияли на отношение к событиям со стороны политического руководства Австрии. В мае 1914 года посол Сербии в Вене г-н Йованович сообщал, что на поведение сербов в новых провинциях ему жаловался даже посол Франции; сходные жалобы поступали от греческих, турецких, болгарских и албанских коллег, и можно было ожидать, что для репутации Сербии это будет иметь «печальные последствия». То, что Пашич и его министры с порога отрицали все обвинения, усиливало подозрение, что правительство Сербии либо само стояло за геноцидом, либо не желало ни предотвратить, ни расследовать его проявления. Посланник Австро-Венгрии в Белграде был изумлен передовицами венских газет, рекомендовавших властям Сербии мягче относиться к нацменьшинствам и завоевывать их лояльность посредством политики примирения. Подобный совет, писал он Берхтольду, уместен в «цивилизованных странах», в то время как Сербия - государство, где «насилие и убийства возведены в систему». Оценить воздействие этих отчетов на австрийскую политику нелегко - они едва ли удивили тех политиков и военных, которые уже выработали твердые стереотипы в отношении Сербии и её народа. Но, по крайней мере, эти отчеты акцентировали в глазах Вены политическую нелегитимность сербских территориальных притязаний.
Тем не менее война между Австрией и Сербией не выглядела вероятным событием весной и в начале лета 1914 года. Весной того года обстановка в Белграде была относительно спокойна, что отражало усталость и чувство пресыщенности по окончании Балканских войн. Нестабильность в недавно отвоеванных районах и кризис взаимоотношений между военными и гражданскими властями, терзавший Сербию в мае, позволяли полагать, что в ближайшем времени Белград будет занят, главным образом, вопросами внутренней консолидации. В отчете от 24 мая 1914 года австро-венгерский посланник в Белграде барон Владимир Гизль отмечает: хотя численность сербских войск вдоль албанской границы остается внушительной, причин опасаться будущих вторжений нет. Столь же спокойно было воспринято донесение, посланное военным атташе в Белграде три недели спустя (16 июня). Отто Геллинек сообщал, что сербские офицеры отозваны из отпусков, что резервистов просят не менять мест постоянного проживания, а армия Сербии находится в повышенной боевой готовности. Тем не менее никаких агрессивных действий Сербии в отношении Австро-Венгрии или Албании, по его мнению, не ожидается. Итак, на южном фланге всё было относительно спокойно".
(Кристофер Кларк. Сомнамбулы: Как Европа пришла к войне в 1914 год. Издательство Института Гайдара, 2024)
Моя ремарка: спокойствие продлилось недолго 28 июня 1914 года в Сараево в главный национальный сербский праздник Видовдан был убит эрцгерцог Франц Фердинанд с женой. Это послужило поводом для начала Первой мировой войны.