Птица счастья
Когда к нам в гости приходила родня, я радовалась. Зимой или осенью пальто складывали в кучу на кровати в спальне. Мама говорила, что вся отцовая порода по женской линии: ни лица, ни фигуры, как бочонки, талии нет, и даже губы накрасить не могут. Такими были тетя Тася и тетя Нина.
Но я других не знала, поэтому они казались самыми лучшими и красивыми. Однажды тетя Тася принесла просфору:
- Это церковный хлебушек, ешь.
Съела я с жадностью, несмотря на сконфуженное лицо мамы. Она все время опасалась, что меня отравят или сглазят. Я недавно переболела и теперь почему-то захотелось зеленого горошка с луком, с каким же аппетитом его ела.
- Мама, а может быть, и нас снимают? - с надеждой спрашивала периодически.
Я была помешана на кино. Хотелось, чтобы показали фильм и о нашей семье, о нашей жизни. Ну разве может это быть скрыто, это же так важно, фильмы о семейных делах. Я была уверена: нас кто-то снимает. Из телевизора только и слышались скучные словосочетания «чрезвычайный и полномочный посол» или «скоропостижно скончался». А у нас столько всего происходило, поэтому должны показать рано или поздно.
Смысла государственных праздников не понимала, за исключением только 9 мая - дня Победы. Отец объяснял мне, что произошло в октябре 1917 года и почему это отмечается. Всеобщее веселье 7 ноября и 1 мая заражало, но по-настоящему, ни один праздник не развлекал. Родители в эти дни постоянно ссорились, и мне было тягостно.
На праздники готовили любимый салат «Оливье», родственники обедали у нас. Тетя Тася доставала из сумки свои дары: зеленый горошек в железных банках, дефицитный майонез в стеклянных банках, который сразу же почему-то взрывался. Мама бунтовала:
- Сто лет его хранила, а теперь принесла!
Улицы и здания пестрели от плакатов с надписями, бумажных цветов, красных флагов. Семьи тети Таси и тети Нины жили на Харьковской горе, они приезжали к нам специально, чтобы попасть на праздничную площадь города.
От железнодорожного вокзала к площади вела старая широкая улица - проспект Ленина. Общественный транспорт по нему не ходил, бодрым шагом двигались первомайские или октябрьские демонстрации. Звуки музыки с проспекта и площади доносились в наш двор.
Далее проспект Ленина продолжала длинная аллея до кинотеатра «Родина», которую в простонародье называли «стометровка». Я любила там ходить мимо затейливого фонтана: в центре круга стояла белая скульптура девочка с гусем. Вода выливалась тонкими струйками в центр, прямо на девочку. Чтобы проехать на Харгору, надо было дойти по стометровке до остановки «Кинотеатр Родина».
Тетя Тася плакала, когда им дали квартиру на Харьковской горе, на улице Костюкова. Это казалось дремучей окраиной, их дом стоял на пустыре. А теперь это основная улица Харьковской горы и почти центр города.
Тетушки рассматривали обстановку нашей квартиры, статуэтки на мебели и все хвалили маму за вкус и любовь к искусству. Мать знала, что они лицемерят, потом за глаза будут осуждать. Они сами одевались, как попало, собирали все деньги «на книжку», а мама все тратила, чтобы выглядеть прилично и в доме было комфортно.
Через какое-то время все снова встречались в Красном. Взрослые работали, я играла. На самом деле все друг друга любили, называя ласковыми именами Кольша, Юрчик, Тасюнька. И снова приходилось слышать отголоски семейных преданий. Никто не мог объяснить, что такое фамилии по двору. Только звучали сами фамилии Нерубенко, Гавриленко, Анхарейковы, Долуденко, Ореховы.
О родителях деда известно только, что жена Никиты Павловича умерла рано, и он сошелся с женщиной с шестью детьми. Потом еще своих родилось у них трое. Николай, мой дед, был самым младшим.
Как же несправедливо устроена жизнь, что односельчанин со странной фамилией Гламазда во время оккупации служил полицаем, за что отсидел в лагере десять лет, а потом еще был бригадиром в колхозе.
Мне позволяли посмотреть дедовы награды. Разноцветные медали и ордена выкладывали на столе, а я только любовалась. Даже руками трогать не разрешали. На Великой Отечественной войне он особых подвигов не совершал, но проявил себя храбрым солдатом.
Выписка из документа гласила, что «Нерубенко Николай Никитович участник боев за освобождение Украины, в Карпатах и Чехословакии прошел вместе с дивизией трудный боевой путь через Карпатские горы. При систематическом несении службы по охране КП дивизии на протяжении 1944-1945 гг. проявил себя как бдительный мужественный воин. Тов. Нерубенко как в дневное, так и в ночное время, пренебрегая опасностью, четко выполнял обязанности по несению охраны КП. Не оставляя ни на минуту своего поста и не пропуская ни одного постороннего человека в расположение КП, чем обеспечивал нормальную работу штаба дивизии».
Удивительно, что в семейной жизни дед Коля подчинялся бабушке. Но был одновременно и властный, любил, чтоб все его слушались. Еще мог ляпнуть что-нибудь невпопад. Мама дома говорила, что «баба из копейки делала две». У нее было портмоне, набитое деньгами. Пока держали корову, она ездила в Харьков продавать творог.
Когда мне было два года, дед Коля меня сильно напугал. На него собирался напасть сосед и приближался с реальным намерением подраться. А бабушка взяла меня и сунула деду в руки. Дед остался невредимым, а я некоторое время заикалась. Крики и угрозы мужиков не прошли даром. Мама потом возила меня к бабке, которая «выливала испуг».
Это было не больно, а очень интересно. Я садилась на стул, эта бабка держала над моей головой миску с водой. Она шептала «молитвы» и капала в воду воском из свечи. Каждый раз в миске с водой образовывалась некая фигурка. После заключительного сеанса вылилась фигурка деда с палкой и с ребенком на руках.
Каждый год я мечтала оказаться зимой в лесу, особенно у оврага, когда все белым бело. Но зимой мы все вместе туда ездили один раз. Деду отмечали день рождения на Николу зимнего 19 декабря. Собирались поздравлять, почести он любил, но одеваться не любил. Бабушка надевала костюм, галстук, отчего он кривил лицо и молча жаловался - показывая, вот мол, одела.
Отец как-то раз навещал бабу с дедом и притащил из Красного настоящего ежика. Он прожил у нас зиму. Пил молоко, ел овощи, бегал по паркету, звонко цокая крошечными лапками. Ежик был диковат, сидел, в основном, под кроватью родителей. Потом мама выгребала оттуда множество мелких черных какашек. Весной отцу пришлось отвезти лесного жителя обратно.
Чтобы я, наконец, перестала выпрашивать домашних питомцев, мы завели рыбок. Огненно-красные, с продолговатым туловищем, полосатые черно-белые и одна золотая, круглая, с нежной золотистой чешуей и прозрачными плавниками. Они плавали в трехлитровой банке, установленной на тумбочке в спальне. Родители обещали со временем купить аквариум. Возиться с ними приходилось, конечно, маме. Я только насыпала корм, а она вылавливала рыбок половником, мыла банку и меняла воду.
Мы всей семьей бывали на свадьбах моих двоюродных братьев и сестер. Они переженились и вышли замуж, когда я еще не ходила в школу. Сыновья тети Таси - Гена и Юра, дочери тети Нины Таня с Ирой. У Тани уже был ребенок почти моего возраста. Больше всех мне нравилась пара Геннадий и его Марина, они оба были русоволосые, стройные.
Гена служил в воздушно-десантных войсках, потом они долго встречались, года три, Марина училась в Музыкальном училище. Вся родня с восторгом рассказывала, как Генка трубку целует, когда говорит с ней по телефону. С их свадьбы осталось много черно-белых фотографий. Я постоянно хотела поближе к молодым, но стеснялась и меня брали на руки мой крестный Виктор, двоюродный брат отца, и его жена тетя Рая.
На свадьбе у Петра, сына маминой сестры тети Гали, мы гостили несколько дней. Ни дорога на поезде, ни город Шахтерск не остались в памяти, была очень слякотная, поздняя осень, серая природа. Он вернулся из армии и женился на хорошенькой пухленькой Наташе. А сам Петя был некрасивым парнем, с грубым продолговатым лицом. Отец на свадьбах был душой компании, его называли дядя Витя-тамада.
Дядя Петр, муж тети Гали, выплясывал вприсядку под украинскую песню «Ты ж мене спидмэнула…» Но больше всего запомнилась песенка «Птица счастья завтрашнего дня прилетела, крыльями звеня…»
Там не обошлось без происшествий. Девочка постарше меня, одетая совсем не нарядно, в какую-то старую спортивную кофту, приходилась, кажется, родственницей невесте. Мы с ней очень подружились, я ведь была родственницей жениха. Невзначай она накормила меня маленькими, желтенькими, кисленькими витаминками. Мама тут же нашла у меня признаки отравления. Сколько было паники, крика и слез. Я чувствовала себя хорошо, но от страха перед мамой и вырвала все съеденное, и пролежала весь день с повышенной температурой.
Свадьбу праздновали в столовой, а меня отвели в дом тети Гали. Я рассматривала узоры на ковре и думала, что такое счастье? Счастлив тот, у кого есть желаемое, домашние животные, например, или куклы. Или может быть, счастье, это жениться или выйти замуж. А зачем?
Когда мы уезжали на родину матери, на свадьбу Пети, рыбок поручили соседке бабе Тане. Но по возвращении горе мое было безутешным. Рыбки лежали мертвыми на дне банки. Она уморила их голодом или просто не меняла воду. Мама тогда сильно ругала бабу Таню.
Село Красное виднеется все слабее на отдаленных ступеньках памяти. Здесь я училась понимать и любить родную природу. Кто сейчас живет в Красном? Чужие люди и, наверное, дом № 240 перестроен до неузнаваемости. Я никогда больше не поднимусь на гору и не прогуляюсь до оврага.
Дед умер от кровоизлияния в мозг в 1987 году, когда уже родился мой брат. Отец потом долго ходил к нотариусу, они судились, делили дом. Тетки продали все, дядя Яша принес 50 рублей - нашу долю за дом. Бабушка Ксения переехала жить к тете Нине на Харьковскую гору.