Бесконечная сказка
- Любите ли вы театр, как я люблю его, то есть всеми силами души вашей... - отчетливо произносила Маша, ступая по бордюру перед зданием клуба. В десяти сантиметрах от ее ног цвели нежные алые петунии.
На ней был короткий белый сарафан с тонкими бретелями и белые босоножки на высоких каблуках. Я смотрела и не понимала, зачем она так? Специально меня дразнит? Мы учили этот монолог Белинского, когда я уходила от них. Или считает, что доставляет мне удовольствие?
Нет, меня даже не тянет больше туда, в ослепительный свет прожекторов и в завораживающую темноту кулис. Мне очень комфортно среди книг. Или это самообман? Да не в книгах дело, а в людях.
На большой клубной сцене пришлось выступать и будучи библиотекарем. Когда поздравляли мужчин в день защитников Отечества. Я надела розовое платье с кринолином, взятое в костюмерной, и читала стихи, посвященные Юрию Николаевичу, руководителю духового оркестра.
Теперь вспоминала это с неприязнью. Чувство страха охватило оттого, что я уже не в своей тарелке. Нет, не для сцены я рождена. А Маша, она просто не может не красоваться.
Вика Постникова болела, когда я прибыла в группу библиотекарей. Из разговоров девочек доводилось слышать, что она самая добрая, интересная и компанейская. «Вот вернется Вика, тогда повеселимся», - повторяла Аня Шаповалова.
Когда она, наконец, появилась, я претерпела разочарование, еще не успев очароваться. Это была несколько странноватая, угрюмая и молчаливая девушка. Высокий открытый лоб, льняные волосы, большие светлые глаза. Не красавица, но о таких говорят, с изюминкой.
К тому же Анатолий Алексеевич вдруг как-то протяжно произнес ее фамилию. А она, отвечая на библиотековедении, сделала глубокий правильный вывод и он ее похвалил. У меня возникло что-то вроде ревности.
Вскоре по литературе проходили творчество современных поэтов-бардов. Я подготовила доклад об Игоре Талькове. Рассказывала уверенно потому, что много знала о нем. Поймала на себе внимательный взгляд Вики, а после уроков мы ехали вместе домой в автобусе. Были такие редкие дни, когда я не оставалась в клубе.
Разговорились. Вика, в самом деле, оказалась интересным собеседником. Она любила не только Талькова, но и во многом у нас совпали взгляды на литературу, культуру, искусство. Однажды в кабинете, где стояло пианино, я услышала песню «Любовь, зачем ты мучаешь меня». Голос Вики звучал высоко и чисто. Как радостно, что везде есть талантливые во всех сферах молодые люди.
Постепенно девочки раскрывались, как цветы в своем многообразии. Они держались втроем Аня, Люба Макеева и Вика. Все трое жили в центре города, нам было по пути. Так незаметно подружились и нас стало четверо, мы в паре с Викой.
Разумеется, всех интересовал вопрос, женат ли Анатолий Алексеевич. Никто не знал этой тайны, то ли в разводе, то ли жил с кем-то в гражданском браке. Он спокойно чувствовал себя в нашем женском обществе, иногда заводил беседы о здоровом образе жизни. Мы знали, что любимый преподаватель общался с молодым физруком Романом Даниловичем и сам занимался спортом. Больше ничего.
Предмет «библиотечная эстетика и дизайн» изучался в первом полугодии, а поскольку я пришла в конце, то зачета не получила. Завотделением Анна Альфредовна объяснила, что надо индивидуально договориться с педагогом. А преподавал известный в нашем городе художник Виктор Павлович Легеза.
Таким я увидела его той далекой зимой. Высокий, худощавый, черноволосый, короткая борода, у художника непременно должна быть борода. Мы стояли с ребятами возле клуба, я тут же спрятала сигарету. Он шел по дороге: черное расстегнутое пальто, белый шарф, смеющиеся глаза. Немного плутовское выражение глаз.
Виктор Павлович велел мне прийти в субботу во второй половине дня. На четвертом этаже, где занимались художники, стояла тишина, пары уже закончились. В его лаборантской было все как у обычных учителей. Он сидел за столом, я на стуле напротив, завороженная его приятным голосом.
Потом услышала от девчонок, что он бабник, часто закрывается с хорошенькими студентками в кабинете. Я весьма удивилась потому, что никаких непристойных намеков и близко не было. У него была жена, тоже художница, трое или четверо маленьких детей. Любят люди сплетничать, так, наверное, и закрывался, как со мной.
Мы встречались несколько раз и говорили не только о библиотечной эстетике и дизайне, но и о поэзии, музыке, жизни. Он изложил суть этого предмета и, ничего у меня не спрашивая, поставил зачет.
Совершенно серьезно Виктор Павлович предложил написать мой портрет. Приглашал в его собственную мастерскую, которая находится в районе железнодорожного вокзала.
Художники - удивительные люди, видят что-то особое в разрезе глаз или в тонком овале лица и уже готовы писать портрет. А такие изъяны, как прыщики на лбу, их не волнуют.
- Ты веришь в Бога? - спросил как-то Виктор Павлович.
- Да, только по-своему, - убежденно ответила я.
Казалось, он хотел еще рассуждать об этом, но не встретил у меня нужного внимания. Рассказывал что-то о храмах Белгорода. Я еще не знала, что значит для него вера. Как говорится, близко церковь, да далеко до Бога.
Его картина висела в зале клуба между сценой и учебными классами оркестрантов. Огромная, в абстрактном стиле, почему-то с преобладанием красного и оранжевого цветов, вполне веселая. Я очень гордилась, что лично знакома со знаменитым художником.
Если Ираклий Аронович мне нравился как учитель, Виктор Павлович как художник, то Анатолий Алексеевич не только как философ, но и как мужчина. И мне достаточно было просто видеть их всех, испытывать упоение от их общества на занятиях и между ними.
Были уроки машинописи, где мне удалось достаточно быстро освоить печатную машинку. Несколько старых машинок стояли в классе на третьем этаже, куда можно было приходить после лекций, печатать, сколько душе угодно. Маша попросила меня напечатать ее стихи, для этого мы с ней вскладчину купили пачку бумаги и я упражнялась.
Стихи. Заодно напечатала и свои, выбрав самые лучшие. Снова возвращаюсь в тот май, когда я на себе испытывала всю прелесть библиотечной работы и всю тягость любовных мук. Вопрос о любви стоял по-прежнему на повестке дня.
Я сочинила песню на свои стихи, и когда мы с Сережей оказались рядом с фортепиано, я ему показала мелодию. Петь стеснялась, поэтому сыграла только эти минорные аккорды. В том, что сама придумала, не было ничего удивительного, мы все тогда были поэтами и композиторами.
Мой возлюбленный снова не понял, что песня о нем. В «благодарность», как бы между прочим сообщил, что они с ребятами собираются на вылазку в Сосновку, с ночевкой.
Я отреагировала так, будто эта новость мне безразлична. А сама кипела от возмущения, мог бы и меня пригласить. Это далеко за городом, на высоком берегу вдоль реки - сосновый лес. Красота неописуемая, сосны под пятьдесят метров высотой. Бывала там всего один раз в жизни, когда-то из школы выбрались на день здоровья.
Весь выходной я восходила к высокой степени безумства: с кем они поехали, да еще и с ночевкой? А вдруг с какими-нибудь девками? Хотелось наслать стихию, чтобы ветер вырвал с корнями эти сосны в лесу, а цунами смыло их палатку.
Но погода стояла великолепная. Маша уговорила Игоря провести воскресный день в том самом месте. Я с трудом дожила до понедельника, когда с утра подруга-разведчик доложила все сведения.
- Их было четверо. Без девок.
- Почему я должна тебе верить? - спрашивала я.
- Клянусь, без единой. Мы еще помогли им собрать палатку. Трое пацанов и Сережка.
Я не сразу смогла открыто радоваться этому факту. От сердца отлегло, а голову кружила одна мысль: значит, все не так уж плохо. Вдруг что-то еще измениться за время, оставшееся до летних каникул?
Сама себе придумала и настойчиво ждала его слов о том, что он любит меня и жить без меня не может. Если Сергей этого не скажет, то я намерена прекратить всю нашу игру в романтику.
Жара сменялась теплыми дождями. Каждый день я жила в ожидании чуда. После той вылазки внешне все выглядело так, будто мы в ссоре, не разговаривали почти неделю. С ужасом понимала, что дни уменьшаются, а волшебства все нет. Что же будет, если так ничего и не произойдет?
В тот день я работала на абонементе, ни на минуту не присела. Бегала из книгохранилища в читальный зал, обрабатывала сданные книги. После практики осталась, чтобы допечатать стихи. Даже не заметила, насколько задержалась.
Еще час назад небо не предвещало дождя. Он начался внезапно, да такой ливень, что и зонт не спасет. Без всякой надежды притащилась в клуб, чтобы переждать непогоду. Дежурила Дина Петровна.
Театралы репетировали в 87 кабинете, близилась сдача спектакля «Сестры милосердия». Игорь помогал им со световым оформлением. Маша выскочила покурить на пять минут, пока прогоняли сцену без нее.
Сергей появился неожиданно и радостно бросился мне навстречу. Он занимался там на трубе и словно ждал, что приду. Вот оно, чудо! Мой прекрасный принц. Мы снова заговорили, как бывало прежде. Время то ли остановилось, то ли, наоборот, понеслось.
В 20 часов пришел сторож Иван Геннадьевич, принял смену у Дины Петровны. Включил телевизор, начиналось традиционное по пятницам «Поле чудес». Сергей воскликнул, как обожает эту передачу. Я ее не любила, но сделала вид, что тоже в восторге. Мы уселись смотреть плечом к плечу, не спрашивая у сторожа, который и не возражал.
«Если женщина в теле-игре выберет шкатулку с деньгами, значит, он меня любит. А если без денег, то - нет», - гадала я. И ликовала вместе с той женщиной. Кому из нас больше повезло? Я считала, что мы помирились и теперь не расстанемся никогда. Это было счастьем. О, благословенный спасительный дождь, он еще долго лил, продлевая наши часы с любимым.
Тогда в юности вся жизнь казалась прекрасной сказкой, и верилось однозначно только в счастливый финал. Потому что каждое мгновение было наполнено любовью. Пусть не всегда разделенной, причиняющей страдания. Но это состояние было само по себе волшебным счастьем.
Обычно сказки должны заканчиваться свадьбой. Мечтала ли я о замужестве? Нет, ведь вокруг по-прежнему было столько загадочного и заманчивого. Например, побывать в мастерской большого художника, который напишет мой портрет.
- Ну как дела? - спросила Дина Петровна спустя несколько дней.
Наша неопределенность продолжалась, поэтому я ответила:
- Как в сказке: чем дальше, тем страшнее.
- Но у каждой сказки счастливый конец, - возразила она.
- Нет, не всегда. У Оскара Уайльда, например, все сказки грустные, с плохим концом, - я не могла не поумничать.
- Уайльда? Не знаю... - задумалась женщина.
Твердили мне, что она кроме ценников в магазине ничего не читает. Но я нисколько не тяготилась общением с Диной Петровной. Я очень любила всех людей.
Вспоминалось название сказки, прочитанной в детстве в сборнике Афанасьева «Пойди туда, не знаю - куда, принеси то, не знаю - что». Моя жизнь была очень похожа на эту сказку. Все слабее утешала вера, что у сказки должен быть все-таки счастливый финал.
Наш прибандиченный друг Валера писал в письме, что планирует в следующем году восстановиться и закончить этот «злосчастный кулек, ведь корочка не помешает». Он же был отчислен с последнего курса. Я ответила, если он с таким враждебным отношением к училищу, то его точно не восстановят. Так и вышло.
Стас все клялся мне в любви. А я задумывалась, вот интересно, если вдруг что случится: война, или хотя бы пожар, или нападение бандитов - кинется он меня защищать? Риторический вопрос.
Позже Стас признался, что у него пять любимых девушек. Закончившая училище Эмма-саксофонистка, Танька с хореографического, Лариса с театрального, Юля и я. Он без ума от всех одновременно. И готов жениться на любой, а лучше на всех сразу.
При всем моем трепетном отношении к дружбе, он стал мне противен. Тогда я показывала Стасу всем своим видом полное отвращение. На что герой-любовник вздыхал:
- Прекрасная роза с острыми шипами. Очень больно…
И мне больно. Я должна быть единственной, а не одной из пяти. Тоже мне еще, Дон Жуан!
Все в мире зыбко, в том числе и человеческие чувства. Приходили мысли о том, как измучили меня эти мальчики. Вот Стас вроде постарше, но все равно мозгов, как у бабочки. Главное - не слова, а поступки. От Сергея ни слов, ни поступков, все чего-то боится.
Другое дело - мужчины старше лет на двадцать. Они серьезные и не способны на подобные легкомысленные отношения. Они, наверное, умеют любить по-настоящему?