Ожесточенный враг Революции
Очень кстати встретилась мне статья В.Сироткина «Абсолютистская реставрация или компромисс с революцией?» в той же книге «Великая Французская революция и Россия».
«Внешняя политика екатерининской России в отношении Великой Французской революции конца XVIII века все еще вызывает немало споров среди историков. Субъективное непринятие революции императрицей и желание, чтобы она была подавлена вооруженным путем, не вызывают сомнений. Своему статс-секретарю А.М. Грибовскому Екатерина II заявляла: «Ослабление монархической власти во Франции подвергает опасности все другие монархии… Пора действовать и приняться за оружие для устрашения сих беснующихся».
В своих письмах Людовику XVI и его жене Марии-Антуанетте она постоянно внушала: «Держитесь, я с вами, я вас в обиду не дам…»
Однако при внимательном чтении многочисленных писем и бумаг Екатерины… историки встречали и прямо противоположные суждения той же императрицы. «Покорить Францию нельзя, - пишет она своему многолетнему корреспонденту М. Гримму в сентябре 1791 г., - завистники помешают, и вознаграждения за понесенные расходы не скоро дождешься…»
На отчаянные призывы Марии-Антуанетты в декабре 1791 и феврале 1792 г. (после провала попыток королевской семьи бежать за границу по подложным русским паспортам) срочно послать вооруженные силы для спасения королевской семьи, русская императрица… уклоняется от конкретного ответа, так как она «остановилась на мысли выждать решений венского и берлинского дворов…»
Своему личному секретарю А.В. Храповицкому Екатерина II в том же декабре 1791 г. доверительно говорит: «Я ломаю себе голову, чтобы подвинуть венский и берлинский дворы в дела французские… чтобы самой иметь свободные руки. У меня много предприятий неоконченных, и надобно, чтобы эти дворы были заняты и мне не мешали».
Но даже тогда, когда Австрию и Пруссию удалось «подвинуть в дела французские» (20 апреля 1792 г. революционная Франция объявила войну Австрии), а затем в войну вступила и Англия (1 февраля 1793 г.), Екатерина II снова не дала ни одного солдата.
И это при том, что в русских правящих кругах (не говоря уже о французских эмигрантах) ее буквально осаждали просьбами и требованиями немедленно включиться в вооруженную борьбу с Францией.
Этот очевидный парадокс внешней политики императрицы многие годы вызывает интерес историков. Выдвигались самые различные версии, строились догадки и предлагались объяснения. Версии получили во французской и советской науке наибольшее отражение как в исследованиях, так и в учебной литературе.
Крупный французский историк Альбер Сорель считая Екатерину II субъективно «ожесточенным врагом Революции», полагал, что объективно главным противником Франции являлись Англия, Австрия и Пруссия, а не Россия. Маститый историк мотивировал свою версию двумя основными аргументами:
1) Французская революция развязала Екатерине руки в турецком и польском вопросах;
2) географическая отдаленность и крепостное состояние подавляющего большинства населения России делало ее недосягаемой для революционной пропаганды.
Точка зрения А. Сореля получила большое распространение в европейской и русской либеральной историографии. Хотя по прошествии почти 100 лет, не вызывает сомнения, что его концепция отсутствия антагонизма между революционной Францией и царской Россией в конце XVIII века была порождена, главным образом, антантофильским обоснованием франко-русского союза конце XIX века, к которому Сорель имел на заре его возникновения прямое отношение как французский дипломат».
Русская императрица все же поступила очень разумно, не ввязавшись в войну.