Вокруг светло
Татьяна Васильевна в новом шерстяном костюме цвета морской волны, стояла, опершись спиной на косяк двери читального зала, и с ухмылкой смотрела, как мы выплясывали. Своих детей она тоже привела на новогодний утренник в нашей библиотеке.
За окнами сизые снеговые тучи затянули небо, в полдень казалось, будто уже поздний вечер. И Снегурочкой я была крайне устрашающей. На губах выскочил герпес, короткое потертое вылинявшее голубое платье болталось на мне мешком.
В конце декабря ездили в училище Культуры с Павлом. Я ему что-то вспоминала про учебу, он твердил «твой колледж», чем выводил из терпения. Это мое родное училище, а не колледж. С трудом веря в происходящее, подписала какие-то бумаги в методическом отделе. В костюмерной незнакомая женщина выдала нам костюмы Деда Мороза и Снегурочки.
Дети скучали, мы с Павлом вели себя заторможенно. Веселить толпу я не умела, тем более детей. Почему меня решили сделать Снегурочкой? Наташа бы лучше справилась. Это я сама раздумывала, а с начальством указы не обсуждались. Предчувствовала, что выслушаю кучу едких замечаний от Нины Васильевны.
Внуки Остроухова рассказали дома, что у Снегурочки длинные ноги, о чем он поспешил мне сообщить на следующий день после утренника. Ноги как ноги, хотя с точки зрения девятилетнего ребенка, наверное, правда длинные.
Детские мероприятия проводились редко. Но не они главные. Не это главное.
Незрячие читатели меня спасли. Только они утешали, пробуждая самые добрые и приятные чувства. Именно благодаря читателям я пережила то потрясение, связанное с таинственным гневом Таи Семеновны.
Общепринято считать, что инвалид - изгой общества. А если глаза - самое главное в облике, то какое впечатление может вызывать человек, лишенный зрения? И как он ощущает себя? Я задумывалась об этом с самых первых дней работы. Мне хотелось их понять.
Составляя программу Декады инвалидов, я сама изучала историю, новых людей. Незрячими занимается специальная наука тифлопедагогика, отсюда тифлоперевод, тифлотехника и все прочее. Но это сейчас, а раньше кого заботили проблемы слепых? Ходили по земле они во все времена.
Жизнелюбивые французы преуспели и здесь. Сам зрячий тифлопедагог и благотворитель Валентин Гаюи в середине XVIII века начал разрабатывать специальную азбуку. В ХIХ веке в Париже был институт для слепых детей. А потом другой француз Луи Брайль, ослепший в детстве, за свою короткую жизнь успел создать шрифт для слепых.
Но крестьянский сын Вася Ерошенко из Обуховки Старооскольского уезда Курской губернии поехал в Москву, затем отправился учиться музыке в Англию. Как это возможно, что слепой паренек из такой далекой провинции попал в Европу, а после в Страну восходящего Солнца? Просто он быстро освоил эсперанто - универсальный язык международного общения.
С этим великим человеком я уже знакомилась в училище на уроках краеведения, теперь он так ненавязчиво присутствовал в моей работе. История жизненного и творческого пути Василия Ерошенко удивительна и грандиозна. Он объехал и обошел пешком почти весь мир, выучил более десяти языков в силу своей эрудиции, жажды знаний, любви к людям.
«Благотворящий бедному дает взаймы Господу. И Он воздаст ему за благодеяние его». Книга притчей Соломоновых: глава 19, стих 17. В журналах я отыскивала цитаты, заголовки для книжных выставок.
Конкурс на лучшего чтеца по Брайлю. Обслуживание читателей-надомников. День информации по ВОСовским журналам. Книжная выставка «Понять. Помочь. Защитить». Вечер «Великое в малом». Мы же областная библиотека, поэтому писали планы мероприятий для филиалов в Старом Осколе и Валуйках.
Наши читатели - музыканты, певцы, артисты были чудесны. Когда впервые услышала ансамбль клуба Общества слепых, меня поразили их голоса, душевное и выразительное исполнение. В училище народное пение все называли «лёли-боли», а теперь у меня даже в мыслях не возникало это насмешливое сочетание.
В один дождливый сентябрьский день они явились в библиотеку, держа друг друга под руки. В красных сарафанах и ярких кокошниках, мужчины в белых косоворотках. Ловко расположились, начали распаковывать инструменты. Они словно принесли с собой солнце.
Концерт проходил во дворе, крыльцо библиотеки служило сценой, зрители-слушатели стояли под зонтами. Если не знать, то сразу и не определить, что эти зрелые профессиональные музыканты - слепые и слабовидящие люди.
Ерошенко играл на скрипке, гитаре, домбре, всего не перечислить. Казалось, музицирование дается им легко и естественно. Как правило, были целые семьи, где муж, жена и дети - все поющие.
Здоровый богатырской внешности, а лицом одутловатый баянист и хормейстер Николай Герасимов. Поговаривали, что он хорошо закладывает за воротник. Но это не мешало ему виртуозно и задорно играть на баяне. Всегда первый помощник в организации музыкальных номеров в библиотеке.
На литературно-музыкальных вечерах читали стихи поэтов-классиков и свои собственные. Худенькая узколицая неопределенного возраста Люба Цайгер смущенно декламировала стихи, без аккомпанемента чисто пела «Очаровательные глазки». Слепая с рождения выбрала именно этот романс!
Одна семья евреев подвергалась всеобщим издевкам чаще других, их считали чудаковатыми. Элла Каун - полная, неопрятная, а ее муж Алексей худее щепки. Ну ездили они иногда на центральный рынок или в подземный переход на стадионе побираться. Они же не просто просили милостыню, а зарабатывали. Элла пела высоким голосом самые разные композиции, иногда брали с собой мини-синтезатор.
Но как стало тепло после общения с Эллой. Мне полюбилась ее детская открытая душа. Я ей читала, потом постепенно разговорились обо всем, даже было жаль расставаться. Как она любит своего сынишку, с каким умилением рассказывала о своей сиамской кошке, знает литературу, сочиняет стихи и песни. Их мальчик Лев родился с нормальным зрением, тогда ему было лет десять.
Разбирая прошлое, хочется выделить самое значительное. Как драгоценные жемчужины образы этих людей. Но мои воспоминания полны горького сожаления. По молодости и глупости, чрезмерно увлеченная собственными переживаниями, я не сохранила о них записей.
Какое многообразие человеческих судеб! Сколько портретов и сюжетов для творчества. Я все думала, потом, потом обязательно о них напишу...
Представительного вида круглолицый седой мужчина лет шестидесяти Величко Герман Иванович - председатель Областного Правления ВОС и юрист Курсевич Владимир Петрович приходили ко мне по субботам с утра пораньше, садились за первый стол, как два ученика-отличника. Я читала им законодательные документы из специальных журналов. Постановления Минтруда или распоряжения Министерства финансов.
Они, действительно, походили на мальчишек, сыпали шутками. Владимир Петрович тоже плотный, седоволосый, крупные черты лица, родика на щеке, когда-то покорявшая женские сердца. Больше аристократической внешности, а Герман Иванович, хоть и начальник, но простой пролетарий.
Советские названия остались, как ностальгия: правление, первичка. Часто заходил Коломыцев Иван Иванович. В первичной организации ВОС он был вроде культмассового сектора.
Диктовал очередную заметку: «В красном уголке состоялось собрание членов нашей первичной. Горячо и сердечно поздравили с юбилеем… пожелали крепкого здоровья и долгих лет жизни». Я писала от руки, Иван Иванович нес эту бумагу секретарю, выпускающему стенгазету.
Запомнилось, как он гулял со своей собакой-поводырем шоколадным лабрадором. Прямая спина, широкоплечий, смугловатое лицо, прямой нос и брови.
Однажды Нонна, навестившая меня на работе, удивилась:
- Иван Иванович такой красивый мужчина. Почему он ослеп?
Истории потери зрения этих людей во многом совпадали. Детство пришлось на послевоенный период, пацаны находили в полях и лесах разные мины, гранаты и другие взрывные устройства. Их травмы глаз являлись страшным результатом детского любопытства. У Германа Ивановича еще частично оторваны пальцы на одной руке.
- А они не просили тебя... ну потрогать руками твое лицо? - не унималась моя подруга.
Нет, не просили. Слух и обоняние у них сильнее развиты. Еще я заметила, они различали людей по звукам движений. Походка ведь тоже слышимое понятие.
Как-то раз работники библиотеки закрыли Германа Ивановича на третьем этаже. Работали все строго до 17 часов, они всегда сообщали нам об уходе. Коммунистическая дисциплина - в этом они с нашим директором были едины. А тут председатель Общества слепых заработался и забыл о времени. Сдали сигнализацию, повесили замок. Дежурной по сигнализации тогда была Нина Васильевна.
Она несколько раз пересказывала это приключение:
- ...Я опешила, когда мне домой позвонил Герман!
Владимир Петрович обладал бархатным баритоном, мне нравилось его слушать. От него всегда приятно пахло кофе и табаком, часто в разговоре он зачем-то повторял:
- Я чай могу пить только с лимоном, а кофе со сливками.
Он ослеп иначе, уже в преклонном возрасте выпил какую-то дрянь с метиловым спиртом. Жену свою называл нянькой. Она прибегала за ним в библиотеку в домашнем халате, торчащем из-под пальто.
- Иди начитывай, я посижу на выдаче, - великодушно говорила мне Нина Васильевна.
Какая выдача в читальном зале, если только придет Таисия Николаевна Чепчурова - маленькая сморщенная курносая старушка в повязанном на голове платочке. Она ежедневно брала газеты и журналы для своего сына с внучкой. Сама читала брайлевские книги с абонемента.
Начитывание часов было моей извечной проблемой. Читала я постоянно и много, в журнал заносила больше, но при составлении отчета часов почему-то не хватало до цифры, намеченной в плане.
Кроме Наташи у нас работала на полставки еще одна диктор, приходящая женщина, начитывала книги. Но и мне нужно было выкроить время, чтобы начитать на пленку из еженедельной газеты «Семья» статьи, отмеченные заведующей отделом.
Раз в неделю я ходила читать подборки из прессы в клубный радиоузел. Мое чтение транслировалось в немногие работающие цеха учебно-производственного предприятия ВОС. Но работали нерегулярно. Люди были заняты или полдня, или вообще цеха простаивали по несколько дней.
В советское время с трудоустройством инвалидов по зрению, конечно, было легче. Весь этот комплекс в районе, включавший наше трехэтажное Правление и библиотеку, клуб, жилые здания и общежитие, был построен на средства предприятия. Раньше по заказу завода «Сокол» производили рубильники и детали для автоматических телефонных станций.
А еще до Великой Отечественной войны в Белгородской области плели корзины и вязали веники. В Старом Осколе было предприятие, где сбивали ящики и производили крышки для консервирования. На нашем женщины шили одеяла, мужчины делали крышки.
Нина Васильевна усердствовала, чтобы я не прохлаждалась на работе. Даже подходила проверять, читаю ли я или беседую с человеком.
Пенсионерка Бабина Галина Аксентьевна у нас в зале рассказывала добрые истории, притчи. Как и Чепчурова, она ходила в однотонном платочке. На лице постоянно сияла ласковая улыбка. Позже я узнала, что Галина Аксентьевна верующая.
А бывало, слепые заходили ко мне по очень тайному делу - просили деньги посмотреть, посчитать, сказать, какая купюра. Но не одолжить денег, как пугала меня Нина Васильевна.
Читателей я очень полюбила и они ко мне привязались. Возможно, со многими нас сблизило творчество.
Как-то раз Николай Герасимов спросил, читала ли я повесть Короленко «Слепой музыкант». Да, разумеется, читала, но хотелось их понять не умозрительно, а почувствовать.
Я представляла, как можно не видеть солнце и краски земли. Как можно жить с вечной тьмой перед глазами? А они радуются жизни, поют и пишут стихи, умеют любить. Как можно жить, не видя своего любимого? Можно, ведь они живут.
Абсолютно все умеют делать: готовить, стирать, выращивать огород. Ерошенко, когда после Японии проживал на Чукотке, овладел техникой и умело собирал собачью упряжку, чтобы ездить по тундре самостоятельно.
Они часто употребляли глагол «смотреть», «я смотрел», «я видел» и все как обычно. Слепой может видеть даже больше, чем зрячий. Они наделены не только внутренним зрением, но и богатыми духовными дарами.
В повести «Слепой музыкант» мне показалось повествование мрачным, тяжелым, в описании душевных состояний главного героя часто повторяются прилагательные «темное», «болезненное». Нет, я не могла согласиться с писателем. Слепой человек - это неиссякаемый оптимизм и свет. Мне стало понятно, что такое свет души, распространяющийся на окружающих.
«…Вокруг светло и свет во мне», - эти слова принадлежали незрячему поэту Василию Лиманскому. Стихотворение о празднике Пасхи в его маленькой книжке «Поздние цветы», что лежала у нас на выставке.
- А Лиманский берет книги? - спрашивала я как бы между прочим. Он интересовал меня больше всех, но пока еще не познакомились.
Нина Васильевна надрывно восклицала при любом упоминании о нем:
- Ой, как от него воняет «Красной Москвой», я падаю!
Я подумала, что лучше одеколоном вонять, чем потом и нестиранной одеждой. И если она кого-то критикует, значит, человек хороший. Как Эллу и Николая. Нина Васильевна не приветствовала моей дружбы с читателями. Но и я не собиралась ей угождать.
Из людей старшего возраста Лиманский был одиноким, а в основном все жили с семьями. Молодые создавали семьи. Один слабовидящий Женя учился в нашем училище на отделении народных инструментов. Он жил где-то в районе, вскоре нашел такую же девушку. Приезжал с ней, чтобы сотрудницы библиотеки посмотрели. Потом они поженились, кажется, он впоследствии выучился на массажиста.
Бизнесом занимались многие, а чем слепые хуже. Самые пробивные создавали малые предприятия, тем более инвалидам полагались льготы. Например, Валентина Смелякова открыла неподалеку продуктовый магазин, где мы покупали вкусное копченое сало.
Довольно быстро я привыкла и воспринимала их, как совершенно полноценных людей. Шли один раз с Герасимовым из первички в библиотеку. Он меня под руку держит, оживленно болтаем. И я забыла предупредить его о бордюре. Николай споткнулся, удержался в последнюю секунду. Я в ужасе извиняюсь, а он смеется:
- Лена меня чуть не уронила!
Однажды в читальный зал вихрем влетела Пеппи Длинныйчулок, только великовозрастная. Девушка-женщина лет тридцати в короткой цветной юбке, с лентами в косичках и хулиганским выражением на лице, бесцеремонно откинула крышку пианино. Порхая над стулом, проиграла мелодию песни «Позвони мне, позвони» и запела начало.
- Я Ирина, только не Муравьева, а Мясникова. Пою еще лучше, слышишь!
Нина Васильевна смотрела на меня из книгохранилища с укором: нельзя никого пускать к пианино.
- Что вы хотели? - спросила я доброжелательно.
Ирина мне нравилась. Та ответила что-то невразумительное, из чего я подумала, что она хочет записаться. Когда попросила ее назвать свой адрес, Ирина взвизгнула:
- Улица-курица, дом петуха!
- Да все они на Курской живут, - Нина Васильевна была сама строгость, - Так, Ира, у нас рабочий день заканчивается, десять минут осталось. Иди, гуляй.
Она захлопнула пианино и выскочила, шурша юбкой. Дверь на лестницу со свистом хлопнула, через минуту снова приоткрылась.
- Я верю, Россия с Украиной воссоединятся! - кричала Ирина.
- У нее родители оба слепые, а она такая родилась. В психушке долго лежала… - пояснила Нина Васильевна.
Известно, что душевнобольные люди считают себя нормальными и здоровыми. Такие встречались и среди инвалидов по зрению.
- Ты что, из дурдома сбежала, я эту книгу уже читал! - восклицал изумленно с гримасой улыбки Петя Сердюков на абонементе. Его я побаивалась, к счастью, в зал он почти не ходил.
Зато ни одного дня не пропускал Юра Варавин - парень лет тридцати с небольшим. Высокого роста, с узкими плечами, всегда наклоненной вперед головой, черноволосый, кучерявый. Видел он лишь слабые очертания, при этом ходил очень быстро танцующей походкой. Умственно отсталый, но работал на предприятии, каждый выходной ездил к маме в деревню под Прохоровкой.
Когда слышал мой голос, широкая улыбка обнажала его большие желтые зубы. Любил хоккей и футбол, спрашивал результаты матчей. Я читала из газеты «Советский спорт» серьезно, заведующая потешалась надо мной, крутила пальцем у виска, показывая на Юру. А мне было его жалко.
Смысл жизни в том, чтобы делать благородное полезное дело. Моя работа давала такую возможность в полной мере. Василий Ерошенко - человек-легенда был далеким во времени и одновременно доступным примером для подражания.
Он ездил и подолгу жил в разных странах не просто, чтобы «увидеть мир», но всегда помогал своим незрячим собратьям. Переводил книги, преподавал детям и взрослым. Обучал всему, что умел сам.
«Василий Яковлевич учил, что каждую минуту своей жизни нужно работать над собой, созидая себя как личность. Он победил свой недуг именно безграничной силой духа, доказав, что нет никаких преград, если не поддаваться унынию и посвятить себя труду и творчеству, ценя каждый момент прекрасной жизни.
Ерошенко завещал: «Когда умру, пусть на могиле напишут всего три слова - жил, путешествовал, писал», - снова перечитывала я его биографию и воспламенялась.
Читатели не только спасали меня регулярно, но каждый день и каждый час они делали мою жизнь осмысленной.