Отраженный свет
- Не умерла. И, наверное, не скоро умру, - размышляла я, разглядывая свои сокровища. Передо мной на диване лежали и сидели все мои куклы.
Я постоянно создавала свой уголок игрушек. Приставала к маме, где мне можно сделать уголок? Она ругалась, что игрушки уже повсюду, но в результате разрешала устроить этот уголок на полу под столом или в проеме между телевизором и диваном.
Последнее, что помню из самого раннего детства, как я разодрала громадную «Книгу о вкусной и здоровой пище». Маме подарили когда-то на работе. По наивности она дала мне посмотреть книгу, уж очень яркие там были фотографии всяких блюд. А мне понравилось, как приятно шуршат ее рвущиеся страницы.
По причине постоянных болезней в детский сад я не ходила. Мама не работала и мы с ней сидели дома, иногда гуляли во дворе. Рисовать училась сама, рассматривая картинки в детских книжках.
Отец гораздо больше занимался моим эстетическим воспитанием. Мы с ним коллекционировали значки. Собирали фантики от конфет и шоколадок, потом наклеивали их в альбом. Это бывало лишь по выходным, потому что он каждый день пропадал на работе.
Отец работал на крупнейшем заводе города «Энергомаше». Как сам говорил «на котельном», там изготавливали громадные паровые котлы для электростанций. Заказы на котлы поступали не только со всей страны, но и из-за границы. Что конкретно делал отец, что представляла собой должность котельщика, я не знала. Он владел несколькими специальностями.
Случалось, он приходил вечером с красными веками и сильно слезящимися глазами.
- Сварки нахватался, - говорила мама. И промыв ему глаза чайной заваркой, прикладывала разрезанные сырые картофелины. Мне делалось страшно, когда отец лежал на диване с белыми кругами на глазах.
Мама повторяла, что отец все время скандалил с начальством, его переводили в разные цеха, несколько раз увольняли, потом снова принимали на завод. В остальное время «калымил», делал системы отопления в частных домах.
- Вот система! - приговаривал отец. Это означало и недовольство чем-то, и возмущение, и сложность какой-то жизненной ситуации.
Или когда мать пилила, что он ничего не делает дома:
- Палец о палец не ударит!
С трудом я представлялось, как можно ударить пальцем о палец. Скорее, наоборот, не ударить. Было обидно за отца, ведь и дома он многое делал. Но он не унывал, только шутил:
- Что нам стоит дом построить - нарисуем, будем жить.
- Надоело, как горькая редька! - всплескивала руками мама.
Я с детства привыкла рано вставать. Дома так было принято, никто не спал в выходной до полудня. К началу передачи «Утренняя почта», к 11 часам, мы уже завтракали, и казалось, что прошел уже почти весь день. Потом обычно затевали уборку, вытряхивали ковры, или шли на рынок за покупками.
Перед обедом отец резал хлеб на весу, осторожно прижимая в себе буханку. Почему-то он не клал ее на стол. Хлеб хранили в пакете, хорошо закрытом. Я благодарна родителям за привитое с пеленок бережное отношение к хлебу.
Еще они научили вести себя за столом спокойно, с уважением к еде, не крутиться, не тянуться. Это не было насилием, а происходило совершенно естественно. Я усвоила, что по-другому просто не бывает.
Я сидела за столом в кухне и смотрела в тарелку с золотистым супом.
- Ешь! - приказывала мама.
- А почему сырники вкуснее оладиков? - раздавался один из глупых детских вопросов.
Потом я начинала требовать булку с маслом, посыпанную сахаром. Мне нравилось, как крупинки сахара хрустят на зубах. Ела я очень плохо, отчего мама сильно расстраивалась. На самом деле еда мало интересовала. После обеда должно было начаться самое интересное, мы с отцом договорились обрезать фантики и клеить их в пухлый альбом.
Вечером мама собирала нас в магазин. Центральный гастроном работал допоздна. На обратном пути покупали лимонад и одну бутылку распивали в парке, не доходя до дома. Хотелось сидеть вот так бесконечно и смотреть на черно-синее небо.
- Видишь, Сириус - самая яркая звезда, - говорил отец, - а Луна светит отраженным светом.
Интересовало абсолютно все. Например, откуда берутся слезы. Я плакала, когда выпрашивала куклу, плакала от малейшей боли или обиды. И почему-то слезы не кончались. Но отец не всегда отвечал на вопросы, а начинал рассказывать что-то другое, очень увлекательное. Это будоражило мое воображение с еще большей силой.
Дальше до подъезда он нес меня на плечах. Возможно, это и не так, но в памяти отложилось на всю жизнь, что самая яркая звезда Сириус.
Дома мама говорила:
- Сколько можно талдычить, не давай ребенку холодный лимонад.
В то время я панически боялась мыть голову, дело доходило до истерики, эта процедура причиняла мне нестерпимо сильную боль. Мама говорила строго:
- А детей будешь рожать, еще больней!
Я недоумевала, почему обязательно надо рожать, неужели это также необходимо, как и мыть голову. Волосы у меня были густыми, но длинными почему-то не вырастали, только чуть ниже плеч, а я с самого детства мечтала о длинных волосах.
Росла я тихим ребенком, но время от времени случалось то, что обычно бывает с подвижными баловниками. В летние месяцы коленки и локти почти всегда были стесаны. Я падала на ровном месте, спокойно шла и вдруг спотыкалась. Мама говорила, что я бегаю «как оглашенная». Вот как раз когда бегала, то и не падала. А один раз в подъезде на меня вдруг неожиданно повалились почтовые ящики, когда я просто стояла рядом. Отделалась царапинами на лбу, больше испугалась.
С отцом как-то пошли в детский городок, он посадил меня на карусель, в центре которой вертелся большой руль. Но вращался руль в противоположную сторону самой карусели. Я сидела, крутилась, а потом, недолго думая, схватилась за руль. Подчиняясь силе земного притяжения, я полетела вниз. И слетела очень удачно. Оказалась лицом вниз под каруселью, которая прокрутилась еще несколько раз и стесала у меня на затылке небольшой участок кожи с волосами.
В поликлинике мне делали прививку от столбняка, это казалось чем-то очень ужасающим. Но на удивление сотрясения мозга не было. Мама сильно ругала бедного папу.
Я тяжело вздыхала, понимая, что эти прогулки быстротечны и редки. Скоро вновь заболею, и месяц просижу дома.
Меня укладывали в кровать под одеяло, мама измеряла температуру и тут же подносила ложку с раздавленной и разведенной водой таблеткой. Это все было невыносимо горьким.
- Не могу, - морщилась я и заходилась в рыданиях.
- А ты через «не могу»! Пей сей час же! - кричала мама.
Она уверяла, что заболела я только потому, что ее не слушалась. Вышла раздетой на балкон или вспотела на улице, когда бегала. Отец очень переживал, и в свою очередь кричал на маму:
- Хватит пичкать дитя лекарствами, уже затравила!
Надо было срочно сбивать высокую температуру. Ощущение времени терялось, казалось, я лежала месяц, другой, третий. Потом просыпалась и заявляла:
- Мама, я во сне летала.
- Летаешь, значит, растешь, - отвечал отец.