опять про Пиранези
Ух, как сложно мне с книгами Сюзанны Кларк. Я не так давно читала Пиранези впервые, даже писала о ней. Помню, что она мне понравилась. Перед книжным клубом с неделю собиралась перечитать и… закрывала буквально с отвращением. В итоге накануне клуба я ее открыла-таки. Стало интересно, чем же тогда понравилась? Мгновенно соскользнула в текст, поняла, что, конечно, конечно, дочитаю снова, причем быстро. Вчера ее на клубе обсуждали, сегодня дочитала. В процессе хорошо вспомнила, откуда отторжение, в процессе острейше ощутила, почему книга мне очень, очень понравилась.
Ситуации насилия сильного над слабым и предательство доверия омерзительны. Я не могу читать о насилии взрослых ублюдков над детьми или над теми, кто точно слабее, не менее отвратительно магическое насилие. Когда наделенный недюжинной силой, так ясно видящий и так ясно говорящий о раз-очарованности мира ведет себя как мудейший мудила с доверившимися ему. Впрочем, бесталанный Другой с комплексом неудачника, изощренно издевающийся над Пиранези, еще омерзительнее. Зачем же ее читать и почему в итоге она охуенная? Потому что заброшенный в лабиринт подопытный хомяк - и вот здесь и творилась магия, а не там, где вокруг канделябра Оther руками махал - хомяк в лабиринте хакнул и лабиринт, и лаборантов, и все здание института, в котором лаборатория, и весь этот их опыт провертел на… на сияющем стержне мироздания.
Фильтры восприятия и все такое, это, конечно, интересно. Но при любых фильтрах Другой - сволочь. И мучительно, что понимаешь это с первой же встречи с ним. А Пиранези... он такой гармоничный, так глубоко видящий и при этом совсем наивный, такой хороший, он восхищен, он любит, он благодарен, он такой, будто Бог два дня назад слепил человека, и тому еще неведомо о существовании зла. Можем и ограничиться тем, что ну просто он маладец. Однако я не могу забыть, что лабиринт забирает память, меняет самосознание, и с героем для начала просто случилась амнезия, он забыл все, он увидел мир с нуля. Но также он забыл, как мечтал эту сволочь убить, как ненавидел его за то, что тот сделал. Когда Рафаэль открывает шлюзы для его памяти, Пиранези вспоминает все. Кстати, тут хорошо бы побольше искусствоведческой базы, мне явно не хватает, но вот написала и вижу, красиво же звучит в одном предложении. И вот гармония рухнула, безумие окружает его, Пиранези снова мечтает связать Другого, устраивать ему пытки, хохотать, как тот хохотал над ним. И это абсолютно нормальная реакция человеческая! Мой человеческий человек, кстати, чрезвычайно доволен тем, что Другой подох. И одновременно… обнаруживается, что вырос кто-то еще, кто-то другой между Мэтью и Пиранези, за ними, над ними, что-то другое. И после Великого Потопа, словно каким-то образом смывшего всю мерзость, со страниц льется только бесконечный свет. Причем по нарастающей, финальный заснеженный город, в котором герою видятся статуи - это уже невозможное сияние, от которого глаз не отвести, которое не развидеть, в котором искрятся и переплетаются любые миры. И я правильно помнила, что у вернувшегося в мир - Пиранези? Мэтью? - того, кто больше их обоих, словно контур светящийся появился, он больше не смешивается ни с одним миром, он озаряет оба.
В общем, примерно поэтому мне не нравится книга, примерно поэтому я очень люблю ее, поэтому она мне отвратительна, поэтому она невероятная концентрация света.
П.С. Другой, конечно, совсем олух. Разгадка этого самого искомого знания у него была под рукой, а он ее, его, человека, ставшего этим знанием, использовал, чтобы гвозди им забивать. Конечно, иначе и не мог, чужой шкурой могущество, которое утолило бы твой черный голод, не обретёшь. Но хомяк в колесе может остановить колесо и взлететь. И тогда.
Ладно, а то я пойду на новый круг, умолкаю. Это прекраснейшая, ужасная, сияющая книга.
Ситуации насилия сильного над слабым и предательство доверия омерзительны. Я не могу читать о насилии взрослых ублюдков над детьми или над теми, кто точно слабее, не менее отвратительно магическое насилие. Когда наделенный недюжинной силой, так ясно видящий и так ясно говорящий о раз-очарованности мира ведет себя как мудейший мудила с доверившимися ему. Впрочем, бесталанный Другой с комплексом неудачника, изощренно издевающийся над Пиранези, еще омерзительнее. Зачем же ее читать и почему в итоге она охуенная? Потому что заброшенный в лабиринт подопытный хомяк - и вот здесь и творилась магия, а не там, где вокруг канделябра Оther руками махал - хомяк в лабиринте хакнул и лабиринт, и лаборантов, и все здание института, в котором лаборатория, и весь этот их опыт провертел на… на сияющем стержне мироздания.
Фильтры восприятия и все такое, это, конечно, интересно. Но при любых фильтрах Другой - сволочь. И мучительно, что понимаешь это с первой же встречи с ним. А Пиранези... он такой гармоничный, так глубоко видящий и при этом совсем наивный, такой хороший, он восхищен, он любит, он благодарен, он такой, будто Бог два дня назад слепил человека, и тому еще неведомо о существовании зла. Можем и ограничиться тем, что ну просто он маладец. Однако я не могу забыть, что лабиринт забирает память, меняет самосознание, и с героем для начала просто случилась амнезия, он забыл все, он увидел мир с нуля. Но также он забыл, как мечтал эту сволочь убить, как ненавидел его за то, что тот сделал. Когда Рафаэль открывает шлюзы для его памяти, Пиранези вспоминает все. Кстати, тут хорошо бы побольше искусствоведческой базы, мне явно не хватает, но вот написала и вижу, красиво же звучит в одном предложении. И вот гармония рухнула, безумие окружает его, Пиранези снова мечтает связать Другого, устраивать ему пытки, хохотать, как тот хохотал над ним. И это абсолютно нормальная реакция человеческая! Мой человеческий человек, кстати, чрезвычайно доволен тем, что Другой подох. И одновременно… обнаруживается, что вырос кто-то еще, кто-то другой между Мэтью и Пиранези, за ними, над ними, что-то другое. И после Великого Потопа, словно каким-то образом смывшего всю мерзость, со страниц льется только бесконечный свет. Причем по нарастающей, финальный заснеженный город, в котором герою видятся статуи - это уже невозможное сияние, от которого глаз не отвести, которое не развидеть, в котором искрятся и переплетаются любые миры. И я правильно помнила, что у вернувшегося в мир - Пиранези? Мэтью? - того, кто больше их обоих, словно контур светящийся появился, он больше не смешивается ни с одним миром, он озаряет оба.
В общем, примерно поэтому мне не нравится книга, примерно поэтому я очень люблю ее, поэтому она мне отвратительна, поэтому она невероятная концентрация света.
П.С. Другой, конечно, совсем олух. Разгадка этого самого искомого знания у него была под рукой, а он ее, его, человека, ставшего этим знанием, использовал, чтобы гвозди им забивать. Конечно, иначе и не мог, чужой шкурой могущество, которое утолило бы твой черный голод, не обретёшь. Но хомяк в колесе может остановить колесо и взлететь. И тогда.
Ладно, а то я пойду на новый круг, умолкаю. Это прекраснейшая, ужасная, сияющая книга.