Будущая эволюция советского общества: взгляд Ильи Эренбурга в 1932 г.
В первый раз читаю повесть Эренбурга "День второй", она написана в начале 1930х. Люблю Эренбурга, особенно стихи и мемуары, но из довоенных произведений его читала немногое. Ценю этого писателя за то, что он был необыкновенно чувствителен к духу времени, к социальным событиям и отражал их по-своему, пропускал их через себя, а не следовал тому, что в тот момент считалось комильфо,
В "Дне втором" Эренбург пишет о строительстве Кузнецкого металлургического комбината и города Новокузнецка в начале 1930х. Строительство шло в рамках первой пятилетки: лихорадочное, грандиозное, почти нечеловеческое. Строили комбинат и город энтуазиасты - комсомольцы и партийцы, раскулаченные, молодые крестьяне, которые хотели стать горожанами, иностранные специалисты, тунгусы и шорцы.
Жили все в невероятно тяжелых условиях и работа тоже была тяжелейшая - куда там ГУЛАГу.
Важнейшим фактором строительства был энтузиазм, непреклонная воля, вера в мечту. Строили, как воевали - на пределе физических и душевных сил. Советская индустриализация была самой быстрой в мире. Принимая во внимание северный климат нашей страны, отсутствие колониальных прибылей, масштаб этого достижения еще больше впечатляет.
Однако, все было далеко от идиллии, на которую, казалось бы, намекают эти слова. Живая действительность была предельно противоречива: братство существовало одновременно с подозрительностью, вера с неверием, энтузиазм с ненавистью. Жизнь была полна конфликтов, размежеваний и разоблачений. Завязывались самые прочные дружбы - навеки, с близостью до последнего предела и верностью до смерти, и разрывались связи дажи между родными.
"День второй" это второй день творения, с его хаосом, болью, кровью, грязью и рожденим нового мира.
Эренбург написал об этом не обычную повесть, а философски-поэтическую книгу. Кое-что ему удалось угадать так верно, что даже удивительно. Скептик говорит у него о том, что безъязыкие заговорили - революция открыла путь в культуру миллионам, которые до этого не умели читать, не умели даже говорить на отвлеченные темы. Их в повести олицетворяет Сенька-шахтер, который стал учиться на рабфаке и писать стихи:
" Сенька говорит. Он на рабфаке. Он будет красным профессором. Он научится носить галстуки и цитировать Маркса по первоисточнику. Его сын будет выбирать галстуки, сообразуясь с цветом пиджака, и цитировать не только Маркса, но даже Канта. Спрашивается, что будет делать его внук? Писать поэмы о галстуках? Опровергать Маркса с помощью Ницше? Нюхать кокаин от мировой тоски?"
Кое-что из этого я видела. Видела, как в 1980х люди легко, не напрягаясь, цитировали на память Канта. Эрудиция ценилась и уважалась. Видела, как в 1990х опровергали Маркса с помощью Ницше и других "не наших" философов, захлебываясь от радости сказать что-то опальное и испить новой (на самом деле старой, но для нас новой) мудрости. А теперь нюхают кокаин от мировой тоски, пьют до чертиков и садятся за руль. Что же будет завтра?
В "Дне втором" Эренбург пишет о строительстве Кузнецкого металлургического комбината и города Новокузнецка в начале 1930х. Строительство шло в рамках первой пятилетки: лихорадочное, грандиозное, почти нечеловеческое. Строили комбинат и город энтуазиасты - комсомольцы и партийцы, раскулаченные, молодые крестьяне, которые хотели стать горожанами, иностранные специалисты, тунгусы и шорцы.
Жили все в невероятно тяжелых условиях и работа тоже была тяжелейшая - куда там ГУЛАГу.
Важнейшим фактором строительства был энтузиазм, непреклонная воля, вера в мечту. Строили, как воевали - на пределе физических и душевных сил. Советская индустриализация была самой быстрой в мире. Принимая во внимание северный климат нашей страны, отсутствие колониальных прибылей, масштаб этого достижения еще больше впечатляет.
Однако, все было далеко от идиллии, на которую, казалось бы, намекают эти слова. Живая действительность была предельно противоречива: братство существовало одновременно с подозрительностью, вера с неверием, энтузиазм с ненавистью. Жизнь была полна конфликтов, размежеваний и разоблачений. Завязывались самые прочные дружбы - навеки, с близостью до последнего предела и верностью до смерти, и разрывались связи дажи между родными.
"День второй" это второй день творения, с его хаосом, болью, кровью, грязью и рожденим нового мира.
Эренбург написал об этом не обычную повесть, а философски-поэтическую книгу. Кое-что ему удалось угадать так верно, что даже удивительно. Скептик говорит у него о том, что безъязыкие заговорили - революция открыла путь в культуру миллионам, которые до этого не умели читать, не умели даже говорить на отвлеченные темы. Их в повести олицетворяет Сенька-шахтер, который стал учиться на рабфаке и писать стихи:
" Сенька говорит. Он на рабфаке. Он будет красным профессором. Он научится носить галстуки и цитировать Маркса по первоисточнику. Его сын будет выбирать галстуки, сообразуясь с цветом пиджака, и цитировать не только Маркса, но даже Канта. Спрашивается, что будет делать его внук? Писать поэмы о галстуках? Опровергать Маркса с помощью Ницше? Нюхать кокаин от мировой тоски?"
Кое-что из этого я видела. Видела, как в 1980х люди легко, не напрягаясь, цитировали на память Канта. Эрудиция ценилась и уважалась. Видела, как в 1990х опровергали Маркса с помощью Ницше и других "не наших" философов, захлебываясь от радости сказать что-то опальное и испить новой (на самом деле старой, но для нас новой) мудрости. А теперь нюхают кокаин от мировой тоски, пьют до чертиков и садятся за руль. Что же будет завтра?