Город жизни и смерти / City of Life and Death / Nanjing! Nanjing!
Кино, безусловно, не для всех - и в том числе вряд ли для любителей экранного насилия, столь красноречиво воспетого в анонсах. За исключением грозди давно уже отрубленных голов и беззвучно горящего танкиста, все смертоубийства происходят либо за кадром, либо банальным расстрелом, так что даже черно-белую кровь можно увидеть исключительно в гриме. Масштабы содеянного японцами ужасающи, но китайский режиссер неспроста получил обвинения от соотечественников в предательстве предков. Ничто не может оправдать жестокость захватчиков к гражданскому населению и пленным, но помогая понять их мотивы, Лу Чуань тем самым обличает и партизан, результативно оказавших сопротивление, и женщин, пытавшихся вести привычный образ жизни в окружении озлобленных самцов. Что ж - будем надеяться, что выводы из случившегося никому не придется больше применять на практике, но в их надуманности авторов обвинять бессмысленно. В отсутствие более важных дел разве можно удивляться хитрым уловкам солдат, которым усилия правозащитников мешают окончательно почувствовать себя победителями и хозяевами положения, и чье начальство озабочено лишь угрозой похотливого бунта? Разве что предположить, насколько схожи азиатский и европейский темперамент, и что происходило на самом деле в оккупированных фашистами городах Европы - коcвенных свидетельств вроде “Железного креста” и недавней “Одной войны” предостаточно, как и превратившихся в мемориалы деревень вроде Хатыни.
Еще один сюрприз сюжета - отсутствие зависимости между харизматичностью персонажа и продолжительностью его жизни. В общем-то, главным героем можно считать романтически широкоглазого японца-офицера, постепенно пересматривающего ценность собственной жизни в сравнении с окружающими. Немало внимания уделяется и пытавшемуся “запеть по-волчьи” главе семьи, и проявившему уважение к благородным порывам воину-садисту, и трем американским миротворцам. Изображение подвига последних все ж показалось недостаточным для голливудского финансирования, но здесь нам остается позавидовать китайской специфике съемок - дешевая и разнообразная рабочая сила при развитой технической базе позволили даже на скромном бюджете создать эпическое полотно, великолепно передающее дух времени и весь драматический потенциал, запланированный сценаристами. Обилие в кадре лиц, симпатичных даже по нашим меркам, несколько понижает правдоподобие, но должны же глаза на чем-то отдыхать от созерцания разрухи. Одно непонятно и смущает - привычных для современных фильмов выводов в духе “все участвовавшие в войнах - пострадавшие” здесь я не заметил. Вряд ли ведь “жить тяжелее, чем умирать” можно засчитать таковым?
Еще один сюрприз сюжета - отсутствие зависимости между харизматичностью персонажа и продолжительностью его жизни. В общем-то, главным героем можно считать романтически широкоглазого японца-офицера, постепенно пересматривающего ценность собственной жизни в сравнении с окружающими. Немало внимания уделяется и пытавшемуся “запеть по-волчьи” главе семьи, и проявившему уважение к благородным порывам воину-садисту, и трем американским миротворцам. Изображение подвига последних все ж показалось недостаточным для голливудского финансирования, но здесь нам остается позавидовать китайской специфике съемок - дешевая и разнообразная рабочая сила при развитой технической базе позволили даже на скромном бюджете создать эпическое полотно, великолепно передающее дух времени и весь драматический потенциал, запланированный сценаристами. Обилие в кадре лиц, симпатичных даже по нашим меркам, несколько понижает правдоподобие, но должны же глаза на чем-то отдыхать от созерцания разрухи. Одно непонятно и смущает - привычных для современных фильмов выводов в духе “все участвовавшие в войнах - пострадавшие” здесь я не заметил. Вряд ли ведь “жить тяжелее, чем умирать” можно засчитать таковым?