Глава 1. Сердоликовые бусы

[elenhild]

Деревня горела. Никсы не сжигают селений и никогда не уводят всех подряд, они всегда помнят, что надо бы оставить людишек на развод, чтобы в следующий набег снова вернуться с добычей. Но эти, вопреки старым обычаям своего разбойного племени, подожгли Выхин выселок со всех сторон. Мужиков побили, похватали девок и баб помоложе, а самого Выху чудом не убили - сшибли щитом, опрокинули, да приняли за мертвого. Ивка в лесу был, оттого и уцелел.
Дом их с матерью был к лесу крайний, и до него огонь не добрался. А вот никсы побывали - все было разбросано, побито, даже козу и ту зарубили, и мать лежала у хлева. Крови не было, и Ивка сперва подумал, что может, обойдется, но нет, просто удар пришелся по голове, прямо в висок. Кругом материной головы валялись сердоликовые бусины - видно, никс углядел бусы на шее, дернул через голову, а нитка и разошлась. Ивка сел рядом и стал собирать их, как будто это было самое важное на свете.
Так его выхин племянник и нашел, над матерью мертвой и с полной горстью бусинок. Покачал головой, поднял за плечо и повел к себе на двор, ну, то, что от двора осталось. Там уже все собрались, кто живой. Выха сидел на бревне, кривясь на бок, лицо было как у неупокойника - наполовину красное, как сырое мясо, наполовину синее, ободрал об забор, когда падал.
- Ты, Ивка, бери-ка каштанку, да дуй в замок, к лорду Эдьярду. А ты, Вилька, пехом беги напрямки в Ольховку, пущай прячутся, скотину бросают, все бросают, абы сами уцелели.
Вилька - здоровенный малый, средний выхин внук, скривился:
- А чего мне-то? Вон пусть Ивка туда бежит, а я в замок.
Выха бы отвесил внуку оплеуху, чтоб не умничал, но ему было не встать, так что только плюнул:
- Дурачина! ты вон какой здоровый, а Ивка легкий, кого каштанка снесет?
- А что в замке-то говорить? - спросил Ивка. - Зачем в Ольховку бежать? Никсы если до нас добрались, то они по реке спустились, а Ольховка вовсе в другой стороне.
Выха скривился весь, дернул себя за пегие волосы.
- Скажешь, что никсы спелись с бастардовыми разбойниками, видать, потому что конные пришли. И снеки их там, к западу от озера - мыслю, на Заводях они. Ты там бывал с матерью, тропки знаешь, проведешь.
Так Ивка и оказался гонцом. Забрался на выхину чудом уцелевшую каштанку, пятками пришпорил и поскакал через перелесок.
Замок стоял над озером, на холме, и видно его было издалека. Однако Ивка основательно отбил задницу без седла, пока добирался до ворот.
Всю дорогу он удивлялся - надо же, чурбан я какой, мне б по матери убиваться, а я голову ломаю, где никсовы снеки причалили, да зачем им бастардова шайка. Ровно на себя со стороны смотрел. Оно и к лучшему оказалось - в замке Ивка все толково обсказал, даром что с собственным лордом виделся первый раз в жизни. Правда, и лорд Эдьярд - Эдверд, конечно, но по-здешнему так - оказался ничуть не страшным. Крепкий с виду, но пожилой уже и седоватый, глаза голубые - и ясные, как у молодого. С ним рядом стоял высокий русый парень с такими же голубыми глазами, и Ивка, пока говорил, все посматривал на него. Ясно же, что сам лорд давно уж воевать не выезжает, едва ходит, вон и палка у него, а всюду ездит молодой лорд Рэй, вот ему и надо будет показывать короткий путь к Заводям. Только когда подошло время командовать, у старого лорда из-за спины выдвинулся совсем другой парень. Ивка аж рот раскрыл. Этот был невысокий и черный - волосы аж синевой отливают, и лицо смуглое. Нездешний. А чего удивляться, говорили же, что жену лорд Эдьярд привез с юга, а там все такие черные, не то что в северных пределах, тут все русые да белобрысые. Вот молодой лорд, видать, в мать и пошел, по южанскому крою, невысокий ростом, чернявый и быстрый, что твой стриж. А тот голубоглазый - тот молодого лорда молочный брат, Дуглас. А мать молодого лорда давно умерла, южане - они на севере долго не живут.
И вот как подумал Ивка про покойную лордову жену, стрижову матушку, так его и попустило. Тут и обрыдался, рукавом драным слезы утирая. Долго так сидел, пока не сунули ему в руку чашку с молоком да ломоть хлеба с сыром. Вздохнул Ивка, молоко выхлебал, от хлеба откусил.
Пока Ивка ел да переодевался - лорд Эдьярд ему одежу пожаловал, раз уж с дружиной пойдет, - он все поглядывал, как молодой лорд что-то показывает на карте и говорит, тихо, но твердо. Потом лорд Эдьярд покивал, и кряжистый мужик со шрамом поперек лица покивал, видать, решили дело. Лорд Рэй повернулся к лорду Эдьярду, поклонился. Тот помедлил, потом махнул рукой, благословляя, и все пошли. Проходя мимо, Дуглас сцапал Ивку за плечо и потащил с собой. Рука у него была крепкая, жесткая что твоя доска, и хватка - не вывернешься. Да Ивка выворачиваться не хотел. Охота ему было поглядеть, как стриж коршунов обойдет. Это у никсов значок такой, и на знамени его рисуют, и на щитах. Мол, летят на добычу и когтят с лету.
Ивка опомниться не успел, как ему сунули в руки повод статного поседланного гнедка, а вокруг толпились торнихолдские дружинники - кто в старинной кольчуге да шлеме, кто в вареной коже, а кто и в тусклом вороненом нагруднике. Только не стали в седла садиться, а повели коней в поводу во дворик какой-то, а там были ворота в высокой стене, что выходила на обрыв над озером, темные от времени. Дуглас и еще один парень вытянули из ушек огромные засовы и с усилием распахнули окованные бронзой тяжелые створки под белой аркой.
И опять Ивка не заметил, откуда взялся лорд Рэй - в темной тонкой кольчуге, со шлемом в руке, при мече и двух пистолетах. Все смолкли. А он обвел своих людей темным взглядом - ох, нехорошо у него блестели глаза! - и вошел под арку.
- Ну, чего встал? - услышал Ивка и увидел рядом Дугласа. - Иди!
За аркой был ветер. Внизу темнела вода, зажатая между двумя скалами, а над ней висел мост под двойной высоченной аркой. Каменный. Широкий - верховой проедет. Справа бортик высотой повыше колена, пониже задницы, слева такой же. И стрельчатые воротца через равные промежутки, и на каждой в вершине розетка с громовым цветком вырезана - должно быть, опоры такие для кровли, а кровли и нет. Ивка поежился и пошел, ведя гнедка в поводу и стараясь глядеть под ноги. На черный камень без трещин и стыков. Словно бы мост этот цельный, высеченный из одного куска. Снизу, от ворот, мост казался положенной между башнями тростинкой. А далеко-далеко внизу серое зеркало и в нем две башни с дугой между ними отражаются.
Шаг за шагом - вот и другая арка, черная. А за ней такой же дворик, только заброшенный, заросший весь, вон и на стене между зубцами березка выросла.
Лорд Рэй оглядел своих - четыре десятка всего, а у бастарда, болтают, вся сотня будет, да никсы еще... Так вот, оглядел и Ивку к себе поманил.
- Мы срежем дорогу через Каменный лес, - сказал он. - Ты говорил, что знаешь там тропу?
Ивка закивал.
- Знаю. Ходил с матушкой к мертвому колодезю.
- Зачем?
- Вода там такая, что ежели ей рану промыть, то не гноится.
Ивка посмотрел на молодого лорда и встретил темный, внимательный взгляд.
- Как твое имя? - спросил лорд Рэй.
- Ивкой кличут.
- Я спрашиваю не как тебя зовут, а каково твое имя, - терпеливо объяснил тот.
"Какая разница-то? - подумал Ивка. - Может, ему по-простому-то называть невместно, неужто будет по полному имени звать, как взрослого мужика?"
- Ну, Ивьян.
- То есть Ивейн, - поправил молодой лорд. - Поедешь рядом с мной, будешь показывать дорогу.

В Каменном лесу стоят деревья неведомых пород без листьев, все из слоистого камня, которого больше нигде нет. Ни травинки там не растет, и ни одна живая тварь не живет. Лес этот клином спускается с плоскогорья, и его обходят за версту все, даже самые лихие головы.
Ивка Каменного леса не боялся. Ну, не так боялся, чтобы за версту обходить. Мать туда ходила каждый год, приносила кувшин мертвой воды из стеклянного колодезя, потому-то на выселках у всех раны быстро заживали, без гною. Он три раза уже бывал в Каменном лесу и знал, что не так там жутко, как болтают. Хотя, конечно, страху каждый раз они с матерью набирались.
Пока ехали через холмы, Ивка опять весь зад отбил с непривычки об седло. Хорошо хоть гнедок был послушный, не чета вредной выхиной каштанке.
Солнце стало уже спускаться пониже, тени заметно удлинились, когда впереди встала стена Каменного леса. У первого дерева - кряжистого, с торчащими в стороны перекрученными голыми ветками, Ивка остановился.
Тропы дальше не было, а под перекрученными, словно обугленными ветвями, царил сумрак.
- Ну, чего там? - нетерпеливо сказал Дуглас.
- Я счас первым поеду, - сказал Ивка, - а вы за мной. Под ветками пригибайтесь, чего я делаю, то и вы делайте. И никто чтоб слова не проронил. Не любит лес человечьего голоса.
И посмотрел на лорда Рэя, как бы извиняясь, что указывает.
Но тот не хмурился вовсе, а слушал. Потом Дугласу велел всем повторить.
Ивка нашарил за пазухой узелок с материными бусами, подержался за него, вздохнул, как будто нырять собирался, и направил гнедка вперед.
До середины пути приметы Ивка помнил глазами - где на ветку ленточка навязана, где камень приметный, где стрелка из веточек привешена, указывает, куда дальше идти. У меченого полусколотой руной валуна Ивка остановился. Здесь надо было повернуть к западу, здесь кончался путь, который он знал глазами, и начинался тот, который надо было искать по приметам, по стрелкам да чутью. Подумав, Ивка сунул руку за пазуху, вытащил из узелка круглый сердолик с дырочкой, бросил под камень. Есть же и в Каменном лесу свои обережницы, пусть примут в дар.
Дальше смотреть пришлось во все глаза, Ивка взмок, но ничего, только раз чуть не сбился, да сумел по солнцу сообразить, куда ехать. В горле першило, пот градом катился, позади стучали по слежавшейся, закаменелой земле копыта, звякало железо, скрипела кожа. Ивка не оглядывался, чтобы не потерять путь. И так жутко-то, вон, лежит камень, весь черный, Ивке по пояс будет, с виду жаба жабой, только зубастая. Небось, по ночам прыгает тут да жрет кого попадется. Оглядываться еще на нее - не, нету таких дураков.
Кончился лес внезапно. Просто расступились каменные стволы, а дальше луг с редкой травкой, и за ним настоящие уже перелески. И солнце-то недалеко ушло, а казалось, что целый день ехали.
Ну, а от того конца Каменного леса до дорожки, по которой никсы шли, совсем близко. И никаких следов обратных, значит, обогнал их стриж, переймет по дороге.
Вот так и вышло, что пошли никсы по шерсть, а постригли-то их. Не ждали они, что переймут их у самого схрона, где две снеки стояли с малой охраной. Охрану вмиг перерезали, а налетчиков чуть подале встретили, и засаду торнихолдские поставили по всем разбойничьим правилам.
Ивку вообще с лошадьми оставили - так что он и боя не видел. Из налетчиков только трое уцелело, остальных стрелами посекли, да многих с лошадями. Лошадей было жалко, а никсов не очень. Те три девки да пара молодаек, которых с выселок утащили, все зареванные, растрепанные, кланялись да кланялись молодому лорду, благодарили за спасение. Добро все, которое пограбили, на двух телегах уместилось, рухлядь зимняя да железо - а что еще в Выселках было брать? А ольховские в лес успели попрятаться, грабить же у них нечего, одни горшки, в горшках щи с крапивой...
Никсов сволокли к берегу, двое дружинных с помощью баб споро обдирали с них пригодное в хозяйстве. Дружинным, конечно, оружие ихнее да гривны всякие пойдут, а что в замок не нужно, то деревенским ох как сгодится, и плащ добротный, и ремни кожаные. Среди белобрысых покойников, у которых не у каждого и кольчуга-то была, попались и другие - волосом потемнее, одежкой попривычнее. У одного рыжие волосы заплетены были в косы и рубаха застегнута бронзовой скорлупкой с тремя завитками. Здешний, разбойник из гайлов. Из троих уцелевших никс был только один, молодой совсем, долговязый, вертел головой и ругался по-своему, пока ему рот тряпкой не завязали. А другие двое были в добрых куртках зеленого сукна, с капюшонами-худами, а так, известное дело, бастардовы люди одеваются, да прочая лесная вольница, беглые да убийцы с ворами и браконьерами.
На снеках добра взяли немного - у кого есть серебро да что получше, те не ходят грабить северные земли, удел Ворона, те плавают вдоль морских берегов и на острова, грабят купцов и торговые пристани, и не на плоскодонных речных снеках-змеях, а на крутобоких дреках-драконах. Но и эти хорошие были лодки, длинные, со складной мачтой и змеевыми головами на носах, хотя в хозяйство не годились. Лорд Рэй велел на них сложить убитых никсов и разбойников и сжечь. И то верно - никсы так своих и упокоивают, а разбойников хоронить никто не хотел, хватит с них и такого огня.
И вот после всего, с добычей и пленными, да с тремя ранеными, вернулись они в Выхины выселки.

Это только так говорится, что выселки, ну, лет тридцать назад они и были выселками, когда Выха там жить стал. Женился он убегом, вот и пришлось выселяться. А теперь-то там деревня, и кузница есть, Железная гора недалеко, вот Выха и выбрал то место, он же рудознатец. Говорят, раньше - еще до Поветрия, наверное, - у Железной горы большие поселки были, добывали руду, тут же и кузни стояли, на Рыжем Хребте уголь жгли, возили крицы и всякое готовое на торг в Белоград, летом по реке на ладьях, зимой на волокушах. Ну так тогда и Торны были многочисленны и считались ровней Морнедам, а сейчас вон, всех их старый лорд да его наследник. После Поветрия весь Север опустел, по сю пору народишку мало, а земли много. Только где до Поветрия были села и пашни, нынче лес растет. Вот Выха и решил по старому следу пойти - и не прогадал. Шестерых сыновей поднял, женил, приторговывать начал - не сам в Белоград возит, конечно, купцам крицы продает, работников у него десяток, все с семьями, почет, достаток... А вот в один день пошло прахом.

Поглядев на ряд прикрытых рогожами тел, Ивка решил, что убыло в выселках не меньше половины взрослых душ. Выха, уже умытый, в вытащенной из погребного схрона расшитой рубахе, ходил вокруг, плескал полынной водой, бормоча отходные молитвы. Постоянного священника в выселках не было, приходил два раза в год кто-нибудь из Озерной обители или торнихолдский батюшка, освящал свадьбы, родины да похороны. А так, по-простому, в божнице заправляли либо Выха, либо его вдовая сестра Мелла. Сейчас Мелле было не до отходных, она сидела над убранным уже покойником, простоволосая, с перемазанным сажей лицом, и беззвучно выла, раскачиваясь всем телом. Это ж сын ее, подумал Ивка, он же в кузнице был, они все там были... Неужто всех никсы порубили? Ивка смотрел на старую Меллу, как зачарованный, пока лорд Рэй не тронул его за плечо.
- У тебя кто погиб? - спросил он.
- М-матушка, - трясущимися губами выговорил Ивка. Он понял, что и его мать лежит сейчас под рогожками, и ее надо собирать к похоронам, а сил думать об этом не было, не то что делать.

Длинный летний день изошел почти весь, солнце село за лес, и в посеревшем воздухе противно зазвенело комарье. На жальнике уже выкопали ямы и теперь носили умытых и прибранных покойников, клали на последнюю постель, укрывали лица и засыпали землей. Над засыпанными холмиками складывали срубы для костров - проводить огнем, очистить, чтобы не стал мертвый родич неупокойником, не вылезал из могилы да не сыроядствовал. Срубы клали махонькие, не из бревен, а из веток, уж больно много их было. Старая Мелла вроде как пришла в себя и ушла в божницу за чистым огнем. Уже стемнело, кузнечики надрывались в некошеной траве, над темной кромкой леса зажглись первые звезды, когда из божницы принесли огонь. Первой шла Мелла, держа в руках глиняное блюдо с рдеющими угольями. Ее вели под руки две выхины невестки, обе уже во вдовьих платках. Следом шли все выселковые женщины и ребятишки постарше, бабы тянули жалостный плач, запевая по очереди. Невестки подвели Меллу к Выхе, и тот с поклоном принял блюдо с рдеющей горкой. Стали обходить и зажигать срубы, дошла очередь и до Ивкиной матери. Ивка помог Выхе раздуть огонь, сел рядом и стал смотреть прямо в костер. Сидеть надо пока не прогорит, потом угли прикрыть дерниной и обложить камнями. Тогда мертвый будет спать спокойно и в положенный срок уйдет на Ту Сторону.
Костерок прогорел быстро, да и другие не дольше. Высельчане потянулись обратно, к наполовину разоренному, но живому селению. Ивку никто не заметил, и он остался сидеть на жальнике. Ему было совсем пусто. Отца он не помнил, тот помер от болотной лихорадки, когда Ивка был совсем маленьким. Он был пришлым в Выхиных выселках, и после его смерти Ивка с матерью жили сами по себе. Мать была знахаркой, лечила скотину и детишек, так что не бедствовали. А теперь Ивка совсем один остался, дом пустой, козу - и ту никсы порубили. Как теперь жить, Ивка не знал и думать не хотел. Как-нибудь.
Сидеть надоело, и Ивка лег в траву. Рубаху и плащ ему дали в замке, вместо той в которой он прискакал, драной и перемазанной сажей, так что ему было тепло. Даже сердоликовые бусы, которые Ивка снова снизал на суровую нитку, согрелись под рубахой. Окружавшие жальник деревья стояли черной стеной, а над ними опрокинулось небо, и было оно не черным, а темно-темно-синим, и в нем висел над иззубренной черной кромкой леса золотой месяц и лился Млечный путь. Звезды были как серебряные льдинки, намерзшие из росинок на паутине, мерцали и едва слышно звенели. Ивка придремал, но глаз словно бы и не закрывал - видел, как стелется над луговиной туман и поворачивается наверху звездный круг. Лес сонно бормотал, ухала вдалеке сова, шуршали в траве полевки. Ивке чудились на грани слуха тихие голоса и дальний плач. Сначала он решил было, что это в выселках кто-то все не может успокоиться и изливает боль и горе бессвязными причитаниями, но нет, не должно здесь быть слышно, не долетает до жальника шум живых, не тревожит умерших. Туман свивался лентами, полз между кустов и в зарослях полыни, и мысли текли неторопливо, плавно. Куда уходят упокоившиеся с миром, куда уносит их дыхание дым поминального костра? Смотрят ли они оттуда на живых? Может, мать там найдет отца, они обнимутся и будут смотреть, как Ивка тут живет? Может, даже сейчас смотрят... Ивке казалось, что в полупрозрачном тумане проступают два силуэта, стоят над ним. Тонко, тихо пела свирель, выводя коленце за коленцем, похожие на птичьи трели, вздыхала, жаловалась, провожала уходящих по млечной тропе на Ту Сторону, откуда нет возврата и куда нет ходу живым.
Очнулся Ивка от того, что на него смотрели. Люди. В предрассветных сумерках он увидел молодого лорда Рэя и Дугласа. Они стояли над ним и смотрели, а как подошли - Ивка и не заметил. У молодого лорда была в руке свирель - странная, из светлого металла, с клапанами над дырочками, но, несомненно, свирель. Это она так жаловалась в тумане, понял Ивка.
Они переглянулись, и Дуглас шагнул к Ивке. Нагнулся, ухватил за плечи и поставил на ноги. Ивка высвободился, встряхнулся. В отсыревшей от росы одежде его пробрало дрожью.
Небо стремительно светлело, темный, бесцветный ночной мир наливался красками, наполнялся обрывками птичьих трелей, немолчным гомоном дня. Брызнуло из-за темной кромки леса солнечными лучами - и кончилась ночь.

В выселки тропа лежала мимо божницы. Там возилась Мелла, бормотала себе под нос, мела полынным веником глиняный пол. Молодой лорд поклонился ей, она и не заметила. Ну что - вздохнул, да пошел дальше.
На выселках народ уж суетился, растаскивали обгорелые бревна, тащили из схронов, у кого были, утварь. Выха, умытый и более благообразный, чем вчера, сидел у сорванных ворот, присматривал и руководил. Лорд Рэй пошел к нему побеседовать, а Дуглас отвел Ивку в сторонку и спросил:
- У тебя остался кто?
Ивка помотал головой.
- Хочешь в замок? Лорду Рэю нужен оруженосец.
Ивка пожал плечами. Оруженосец так оруженосец. Это ж не батрачить у чужих людей за сиротский кусок.
Погладил материны бусы под рубашкой да согласился.




Продолжение следует...