то, что вдохновляет - 1
"- Во всяком случае, Рождества я больше не боюсь, - заявил Муми-тролль. - Хемуль с Гафсой и со своей теткой, должно быть, чего-то недопоняли" (Янссон Т. "Ель")
В этом году Рождество удалось, и это было так, как раньше ещё не было - Адвент, и Йул, и само Рождество, и его всяческое празднование, и все святочные дни, и сейчас это состояние продолжается.
Мудрые наши предки (особенно, например, эльфийские, ирландские и японские) завещали нам прочувствованное переживание сезонов, потому что подобны сезонам и события нашей жизни. Там, где случается что-то серьёзное (хорошее и плохое), они становятся, прошу прощения, соломкой, которую так хорошо подстелить, т.е. реальным опытом, дающим понимание: «мы это проходили, мы к этому готовы». Они научили нас читать книгу жизни по снежинкам и лепесткам цветов, и по унылым ноябрьским облакам и по восходу солнца на пике лета, чтобы события эти были не как удары молотка в стенку, а как удары барабана. Грозные, но музыкальные, обещающие что-то, зовущие, воодушевляющие; к которым подсаживается робкая флейта, а там уж подтягиваются арфы и скрипки, пока не соберётся целый оркестр, который играет нам симфонию нескольких жизней. И все эти обычаи, один за другим, складываясь в череду, превращают банальность - в поэзию. Шум - в музыку. Месяц за месяцем, год за годом, век за веком - единый поток, снова и снова, но каждый раз под новый мотив летят лепестки и снежинки, хмурится и проясняется небо, а мы вычитываем в них многотомные комментарии к новым эпизодам наших жизненных повестей.
В этот год Рождество было таким, каким ещё не было. Оно было выношенным, прожитым и вжитым, оно было прекрасным, а собрания были по-настоящему добрыми, тесными и домашними. Если уж говорить сурово, впервые за многие годы все эти дни были не гаупвахтой, не выступлением и не ответственным мероприятием. Именно теперь они стали по-настоящему ответственными и важными, но в сердечном смысле. И пришло то состояние, когда не надо «как надо» и чтобы всем угодить, а надо - чтобы хорошо и тепло, чтобы дружно, чтобы не вспоминать па, а танцевать вслед за биением сердца, одного на всех. Это «тепло» и это «хорошо» - состояние потока, который создавался поколениями людей и веками традиций. Для тех, кто проживал когда-то живую традицию, все обычаи, все нормы - всё это было рекой воды напояющей, потоком - наполняющим, а не опустошающим, посохом, а не дубиной, потому что всё шло естественным образом, своим чередом, само собой разумеющимся. Для нас же, строящих всё заново, он был суетой Хемуля, очень тревожной, трудной, порой жестокой. Всё было правильно, ведь за любой лёгкостью стоит тяжёлый труд. Музыканту нужно мучительно отрабатывать пассажи, чтобы потом сыграть пьесу так, как будто он её дышит. Художнику нужно десятилетиями писать, чтобы потом одним взмахом создать идеальную живую линию. Всё это нужно было выстрадать. И теперь в этом Рождестве я вижу, наконец, не «успех», не «хорошую работу», а поток и сладкий плод живого дерева.
Через двадцать лет после того, как я действительно серьёзно заинтересовалась всем этим, наконец, начинает рождаться практика, в которой ритуалы и обычаи - это не мероприятия. И - с другой стороны - не что-то эпизодическое, для галочки, скажем так, что вдруг врывается в жизнь, надо как-то отметить и забыть до следующей даты. Ведь именно непонимание сути делает современные празднества высасывающими силы. Так люди, увлекшиеся однажды мифом, миром Толкина, фольклором и традиционными культурами (в том числе и церковными) обретают не подлинное бытие, а очередную телегу, которую надо тянуть, и которую рано или поздно приходится бросить, потому что больше нет ни сил, ни вдохновения. Любое хорошее дело требует затрат, порой слёзных и кровных, но итог этих усилий - грудь, полная воздуха, а не та тряпочка, лежащая на диване и не желающая шевелиться ещё неделю-другую, какой бывает каждый ответственный современный организатор. Ритуалы - не выступления, не действа. Они должны быть такими каковы распускающиеся цветы, каково восходящее солнце, собирание урожая, танец в чане с виноградом... (вместе спляшем, вместе и пить будем). Они - место силы, принятия и щедрости, а не место гордыни и самодемонстрации.
В этом году Рождество удалось, и это было так, как раньше ещё не было - Адвент, и Йул, и само Рождество, и его всяческое празднование, и все святочные дни, и сейчас это состояние продолжается.
Мудрые наши предки (особенно, например, эльфийские, ирландские и японские) завещали нам прочувствованное переживание сезонов, потому что подобны сезонам и события нашей жизни. Там, где случается что-то серьёзное (хорошее и плохое), они становятся, прошу прощения, соломкой, которую так хорошо подстелить, т.е. реальным опытом, дающим понимание: «мы это проходили, мы к этому готовы». Они научили нас читать книгу жизни по снежинкам и лепесткам цветов, и по унылым ноябрьским облакам и по восходу солнца на пике лета, чтобы события эти были не как удары молотка в стенку, а как удары барабана. Грозные, но музыкальные, обещающие что-то, зовущие, воодушевляющие; к которым подсаживается робкая флейта, а там уж подтягиваются арфы и скрипки, пока не соберётся целый оркестр, который играет нам симфонию нескольких жизней. И все эти обычаи, один за другим, складываясь в череду, превращают банальность - в поэзию. Шум - в музыку. Месяц за месяцем, год за годом, век за веком - единый поток, снова и снова, но каждый раз под новый мотив летят лепестки и снежинки, хмурится и проясняется небо, а мы вычитываем в них многотомные комментарии к новым эпизодам наших жизненных повестей.
В этот год Рождество было таким, каким ещё не было. Оно было выношенным, прожитым и вжитым, оно было прекрасным, а собрания были по-настоящему добрыми, тесными и домашними. Если уж говорить сурово, впервые за многие годы все эти дни были не гаупвахтой, не выступлением и не ответственным мероприятием. Именно теперь они стали по-настоящему ответственными и важными, но в сердечном смысле. И пришло то состояние, когда не надо «как надо» и чтобы всем угодить, а надо - чтобы хорошо и тепло, чтобы дружно, чтобы не вспоминать па, а танцевать вслед за биением сердца, одного на всех. Это «тепло» и это «хорошо» - состояние потока, который создавался поколениями людей и веками традиций. Для тех, кто проживал когда-то живую традицию, все обычаи, все нормы - всё это было рекой воды напояющей, потоком - наполняющим, а не опустошающим, посохом, а не дубиной, потому что всё шло естественным образом, своим чередом, само собой разумеющимся. Для нас же, строящих всё заново, он был суетой Хемуля, очень тревожной, трудной, порой жестокой. Всё было правильно, ведь за любой лёгкостью стоит тяжёлый труд. Музыканту нужно мучительно отрабатывать пассажи, чтобы потом сыграть пьесу так, как будто он её дышит. Художнику нужно десятилетиями писать, чтобы потом одним взмахом создать идеальную живую линию. Всё это нужно было выстрадать. И теперь в этом Рождестве я вижу, наконец, не «успех», не «хорошую работу», а поток и сладкий плод живого дерева.
Через двадцать лет после того, как я действительно серьёзно заинтересовалась всем этим, наконец, начинает рождаться практика, в которой ритуалы и обычаи - это не мероприятия. И - с другой стороны - не что-то эпизодическое, для галочки, скажем так, что вдруг врывается в жизнь, надо как-то отметить и забыть до следующей даты. Ведь именно непонимание сути делает современные празднества высасывающими силы. Так люди, увлекшиеся однажды мифом, миром Толкина, фольклором и традиционными культурами (в том числе и церковными) обретают не подлинное бытие, а очередную телегу, которую надо тянуть, и которую рано или поздно приходится бросить, потому что больше нет ни сил, ни вдохновения. Любое хорошее дело требует затрат, порой слёзных и кровных, но итог этих усилий - грудь, полная воздуха, а не та тряпочка, лежащая на диване и не желающая шевелиться ещё неделю-другую, какой бывает каждый ответственный современный организатор. Ритуалы - не выступления, не действа. Они должны быть такими каковы распускающиеся цветы, каково восходящее солнце, собирание урожая, танец в чане с виноградом... (вместе спляшем, вместе и пить будем). Они - место силы, принятия и щедрости, а не место гордыни и самодемонстрации.