я хочу исчезнуть,
когда вечером солнце садится (с)
Электрическим проводам, тянущимся через посёлок от просеки, помешала сорокалетняя черёмуха.
Здоровое дерево с коричнево-серой, вечно молодой корой, большими тёмно-зелёными листьями, с которых получались лучшие раздутые паруса для корабликов, и богатыми гроздьями чернильных, крупных ягодных бусин в июне. Как минимум неделю сбора богатого урожая не отмыть было подушечки пальцев и губы от синевы.
И тут помешала.
Часть срубили.
А она - обиделась.
Не сразу распознали.
Она припозднилась с цветением. Но к началу июня обернулась белым кружевом такой пышности, отчаянной роскоши, что разбирать её на букеты никто не решился. А в тёплые летние вечера вплетался шёлковой лентой дурманящий её аромат. И окрестные собаки боялись встревожить плотный пьяный воздух лаем, провожали прохожих и проезжающие повозки внимательными взглядами и настороженно поднятыми ушами. В черёмуховый запах как в плед кутались влюблённые. Бабушки шептали перед сном заученный рецепт черёмухового пирога.
Приближалась Троица. В полуденном мареве дрожал посёлок, воздух дрожал ожиданием грозовой развязки, развязки ждала и черёмуха.
Белым конфетти ветер как калейдоскоп укладывал на земле узоры, собирал в мозаику то старческое лицо, то бабочку, летящую в сачок. И Он раскладывал на мне геометрию чувств этими нежными, легчайшими лепестками, похожими на пайетки на свадебных платьях.
В грозу, в Троицу облетели последние.
Но вязать плоды черёмуха не стала. Свернула свои листья, будто сотканные в манере пэтчворк в трубочки. Побросала некоторые с макушки бурыми и жёлтыми. Её облепила тля. Стачивая в паутину веточки.
За дерево боролись всем посёлком, но не спасли. Спилили в октябре.
На пне оставили кораблик. Из бумаги. На бурой стороне зелёного листа ещё раньше написали "Прости".
Электрическим проводам, тянущимся через посёлок от просеки, помешала сорокалетняя черёмуха.
Здоровое дерево с коричнево-серой, вечно молодой корой, большими тёмно-зелёными листьями, с которых получались лучшие раздутые паруса для корабликов, и богатыми гроздьями чернильных, крупных ягодных бусин в июне. Как минимум неделю сбора богатого урожая не отмыть было подушечки пальцев и губы от синевы.
И тут помешала.
Часть срубили.
А она - обиделась.
Не сразу распознали.
Она припозднилась с цветением. Но к началу июня обернулась белым кружевом такой пышности, отчаянной роскоши, что разбирать её на букеты никто не решился. А в тёплые летние вечера вплетался шёлковой лентой дурманящий её аромат. И окрестные собаки боялись встревожить плотный пьяный воздух лаем, провожали прохожих и проезжающие повозки внимательными взглядами и настороженно поднятыми ушами. В черёмуховый запах как в плед кутались влюблённые. Бабушки шептали перед сном заученный рецепт черёмухового пирога.
Приближалась Троица. В полуденном мареве дрожал посёлок, воздух дрожал ожиданием грозовой развязки, развязки ждала и черёмуха.
Белым конфетти ветер как калейдоскоп укладывал на земле узоры, собирал в мозаику то старческое лицо, то бабочку, летящую в сачок. И Он раскладывал на мне геометрию чувств этими нежными, легчайшими лепестками, похожими на пайетки на свадебных платьях.
В грозу, в Троицу облетели последние.
Но вязать плоды черёмуха не стала. Свернула свои листья, будто сотканные в манере пэтчворк в трубочки. Побросала некоторые с макушки бурыми и жёлтыми. Её облепила тля. Стачивая в паутину веточки.
За дерево боролись всем посёлком, но не спасли. Спилили в октябре.
На пне оставили кораблик. Из бумаги. На бурой стороне зелёного листа ещё раньше написали "Прости".