Утраты. Скончался Михаил Светин. Последнее интервью актёра

Sep 05, 2015 01:18



Мы виделись с ним в начале весны. Я приехала в Питер специально ради этого интервью. До этого мы с Михал Семенычем час разговаривали по телефону, он еще не сказал "Я согласен с вами встретиться", но и не сказал "Нет". Обсуждали наши города, кино и читателей нашего журнала, которые хотели встречи со Светиным. Наконец, он произнес:
- Знаете, а приезжайте! ВАМ я интервью дам.
Честно скажу, было приятно, потому что знала, к нему уже стучались телевизионные каналы в преддверии грядущего юбилея, а он отказывался.
Не потому что зазнался, а потому что "звонит  девочка, судя по разговору, не видевшая ни одного фильма с моим участием. Ну про что нам беседовать?", - объяснил мне  Светин свою позицию.
      Мы встретились у театра, за десять минут до назначенного времени он уже подошел к главному входу.  Маленького роста, смешливый, подвижный. Увидев. что лифт не работает, сказал: "Тогда пешком. Догоняйте!" и быстро пошел наверх, на 4й этаж. Я поразилась, ему ведь 85. Нашу беседу несколько раз прерывали телефонные звонки -  друзья, жена, дочка из Америки... Позвонил врач, подтвердить его завтрашний приход на обследование (побаливало сердце).
       Он играл в трех спектаклях, это для пожилого актера немало... Рассказывал про планы на следующий год. Расставаясь, подписал мне свою книгу и произнес: "Пообещайте приехать еще раз, посмотреть мой спектакль". - "Конечно," - сказала я ему и запланировала вернуться в мае. Но не случилось.
Это последнее его интервью - про то, почему он скрывал  возраст, как случайно выжил и чем смертельно обидел Данелию
Про «Афоню», «Чародеев» и другие роли

- Популярность ко мне пришла поздно, только после 45 лет, когда я снялся в комедии Гайдая «Не может быть!», а затем у Данелии - в «Афоне».
«Афоня» - это трагедия и грусть всей моей жизни... Георгий Николаевич  пригласил меня, неопытного киноактера,  на небольшую роль шофера Воронкова,  а до этого я сыграл всего в паре картин. Съемки  проходили в Ярославле. Данелия встретил меня в гостинице и повел  к себе в номер, говорит, сейчас  сбегаю за бутылочкой.  Никогда больше я не сталкивался с таким трепетным отношением режиссера: «Миша, Миша, Миша…».
Он вообще ко всем своим артистам так относился.
Мне предстояли всего две сцены - с Лёней Куравлевым под ливнем и на собрании, где обсуждают поведение Афони.    Начали с ливня. На площадку подъехала пожарная машина,  все бегают, шланги раскручивают, готовятся…
Начинаем снимать - дубль за дублем - пока под струями холодной воды окончательно с Куравлевым не продрогли.  Данелия  принес нам водки, чтобы согреться  и  обратился ко мне: «Миша, за три дня не успею тебя снять, придется на день задержаться». И тут что-то на меня нашло, до сих пор не могу понять с чего вдруг… «Никак не могу! В Питере завтра съемка, я обещал приехать».
А мне предстояла эпизодическая роль в телеспектакле,  и  конечно, я, мог бы перенести, поскольку проект был долгоиграющий, но  понес:  «Меня ждут, мы договорились, я не могу».  Данелия взвился:  «У тебя значит важные съемки, мать-твою! А у меня что?!». Развернулся и ушел.
     В итоге  он поднял  всю группу, человек сорок,  еще до восхода солнца. Все вышли на площадку недовольные, злые… Сцену на собрании, правда,  отсняли быстро, я уехал, и больше мы с   Георгием Николаевичем   никогда не виделись. И озвучил меня в итоге другой актер. Наверное, Данелия уже видеть меня не мог. И это справедливо…
     Я потерял близкого мне по духу режиссера,  сильно его обидел.  И это заноза торчит в душе всю жизнь.  До сих пор стыдно за совершенную  глупость... И ведь не спишешь на молодость, мне было уже за сорок! Почему я  начал вдруг вести себя как капризная звезда, не понимаю. Конечно, надо  было  поехать к Данелии, встать на колени и извиниться. Но я  этого не сделал,  не смея надеяться на прощение.  И сейчас… Спустя ровно сорок лет,  говорю: «Георгий Николаевич, простите меня».
Я часто вел, да и до сих пор веду себя как  глупец… Например,  отказался сниматься у Гайдая, в его  последнем фильме  «На Дерибасовской хорошая погода…», причем съемки проходили в Америке,  где я к тому времени ни разу  не был.  Прочел сценарий, расстроился. Звоню Гайдаю:  «Леонид Иович,  что ж такое! В предыдущем фильме, в «Частном детективе»,  я, висел на крюке и говорил дочери:  «Надо прощаться». А здесь, опять: «Надо сдаваться». Снова  та же  эмоциональная краска!».  И Леонид Иович Гайдай, у которого большие актеры с радостью снимались в маленьких эпизодах, после долгой паузы спросил: «Миша, а что бы вы  хотели  сыграть?»  - «Надо подумать» - важно ответил  я. «Тогда до лучших времен», - сказал мне Гайдай и повесил трубку. Это был, конечно,  наш последний с ним разговор…. Каца в итоге сыграл Джигарханян.

- С Гайдаем я встречался трижды: первый раз он снимал меня в «Фитиле»,  затем - «Не может быть!» и третья наша с ним работа и последняя, «Операция кооперация».
В образе Виталия Борисовича - соседа Горбушкина  -  этого маленького воришки -  много импровизации, Гайдай ее поощрял. Помните сцену, когда Невинный отсылает Гребешкову разводиться с Горбушкиным? Она убегает, а мы  молча  смотрим ей вслед. Пауза… Гайдай говорит: «Ребята, тут надо что-то придумать, нет репризы,  нечем закончить сцену, идите,  думайте, даю час. С меня - бутылка». Мы втроем - я,  Слава, и Нина Гребешкова -  разбрелись в разные стороны. И тут   меня осенило!  После того, как герой Невинного таскал меня за шкирку, он должен повернуться ко мне, и почти плача, сказать: «Береги ее».
Возвращаемся  на площадку, Гайдай выслушал меня, говорит - отлично, снимаем. Но сцена удалась лишь с четвертого дубля, потому что первые три Невинный   не мог договорить эту фразу, прыскал от смеха.  «Береги ее… Ха-ха-ха, ой, не могу!». Гайдай кричит: «Слава, соберись, у меня осталось мало пленки».
Стыдно в этом признаться, но почему-то в то время я слишком много о себе думал и вел себя вызывающе, часто раздавал «ценные указания» и даже самому Гайдаю!  Слышу, как тот  говорит оператору: «Здесь бери Светина крупно», а я, выходя из другой комнаты,  и замечаю: «Нет, что вы! Тут надо снять мой выход издалека». Видимо, чтобы со мной, дураком, не связываться, не препираться, не объяснять правил  кино, он согласился.  И получилось черт те что…Я же не знал, что все артисты борются за крупный план, и  пытался играть как в театре. Почему  он вообще меня не выгнал? Не знаю….  
   Но то, что я снялся у Гайдая, сыграло однажды против меня. Как-то пробовался в «Гараж» Рязанова, но худсовет  утвердил  не меня, а Фараду, заметили: «Смешно-то смешно, но пахнет Гайдаем!». С Рязановым  не сложилось... До «Гаража» он приглашал меня в «Служебный  роман»  на роль мужа секретарши Верочки, мы даже репетировали с Ахеджаковой. Ну а потом сообщили, что моего персонажа из сценария вырезали…
- Давайте вспомним «Чародеев», фильм по которому вас знает нынешнее молодое поколение.
- Снимался фильм легко, но, на мой взгляд, скучно.  Никому из нас даже  в голову не приходило, что фильм станет  народным, полюбится миллионам и проживет такую длинную жизнь. Натуру снимали в Суздале, а остальное - в телецентре Останкино. Главное, что там была чудесная  столовая, где мы пропадали целыми днями.  Вкусно, дешево! Слава Богу, режиссер  позволял импровизировать и нас с Виторганом не трогал, мы делали что хотели.   Перед началом съемок я решил, что на голове моего героя непременно должна быть  бело-черная заячья шапка, и тогда реквизиторы сбились с ног, но смешную шапку достали. Помните, она приподнимается  на моей  голове?
- В «Любимой женщине механика Гаврилова» вы снимались с Людмилой Марковной Гурченко.  Какой она вам запомнилась?
-  Она гениальная и необыкновенно профессиональная актриса. Съемки шли в Одессе несколько месяцев,   мы жили, если не ошибаюсь, в гостинице речного порта.  Совершенно неожиданно, Людмила Марковна вдруг повела со мной доверительные беседы.  После съемок предлагала посидеть у нее в номере, поговорить. Я больше слушал, а она рассказывала про   обиды  на мужчин, переживания. Часто  вспоминала Кобзона, мне показалось, что их развод   оставил в ее душе не затягивающуюся  рану. Людмила Марковна была очень одиноким человеком... И умная и красивая и талантливая, а словом перекинуться  - не с кем. Одиночество, видно, частый спутник гениальных людей.
Гурченко  была очень эмоциональной. На съемочной площадке спорила с Тодоровским  так, что искры летели!  Он был очень добрым, а она - резкой, и порой я не выдерживал, вмешивался, заступаясь за Петра Ефимовича. И тогда от Гурченко перепадало и мне:  «Миша! Не лезь!».
Про войну:
- В 41м году я  совершенно неожиданно заболел туберкулезом. Был  здоровый крепкий ребенок и вдруг, такое… Видно, где-то заразился. Мама  пробила для меня путевку в детский санаторий в Алупку.  Туда я приехал 30-го мая 41-го года, а 21 июня благодаря целебному воздуху и прекрасным врачам, уже был здоров. Рентген показал, что легкие зарубцевались, пора выписываться. И тут началась война.  И немцы уже подходили  к Киеву… Родители сели в поезд  и уехали в Ташкент, к отцовской родной сестре Нюре. Уже оттуда мама  бомбардировала телеграммами санаторий, умоляла  выслать ребенка обратно. Но  как?!  В это время  всех нас спешно эвакуировали  в Карачаево-Черкесию, под  Теберду. На  громадном  пароходе, с пулеметом на палубе, мы  плыли  через Керченский пролив. В памяти осталась такая картинка:  нас, детей,  спустили в трюм, раздали по дольке лимона, чтобы  не укачивало, и заперли в темноте. Страшно не было, мы болтали, веселились, пока где-то  вдали  что-то бухало.  Это я потом понял, что нас бомбили… До Теберды  добрались без потерь, разместились   в здании местной школы. Туда-то и пришло новое письмо от мамы с мольбой прислать меня к ней.
И вот в один прекрасный день молоденькие воспитательницы сшили мне  синюю бархатную безрукавку и шапочку с ушками и сказали:  «Миша, ты отправляешься в Ташкент, к своей семье». Пока ехали  на вокзал, они беспрерывно плакали, а я не понимал почему, ведь я еду к маме!  Сажая в  теплушку, они сунули мне в руки мешочек с сахаром и  200 рублями  и попросили каких-то тетенек за мной присмотреть, нам предстояло ехать целый месяц.  Когда, наконец, добрались  до Ташкента, те женщины провели меня по указанному на бумажке адресу. Мама упала  в обморок.
Став старше, я узнал, что через две недели после моего отъезда,  в Теберду пришли немцы и первым делом расстреляли главврача с женой,  уничтожили всех детей нашего  санатория и  воспитателей.
В Ташкенте мы  прожили четыре года, об этом городе я могу рассказывать сутками!   Сейчас сложно представить, как мы ютились вчетвером, мама, папа, я и младший брат, в  7-метровой комнатке  с земляным полом.  Папа болел,  поэтому все больше время проводил дома. Он был очень талантливым. Не зная нот, но имея абсолютный слух,  играл на любом инструменте. А еще уморительно показывал сценки, поэтому его часто звали на свадьбы и другие торжества.   А мама  выучилась переплетному делу и зарабатывала на жизнь этим.  Денег не хватало, и мама наладила «бизнес». Покупала пустой матрас, аккуратно набивала  его хлопковыми женскими чулками и  передавала перекупщикам. Это называлось спекуляцией и грозило расстрелом, но пронесло…
Хотя меня никто не гнал работать, я с утра до вечера  торчал на рынке и торговал папиросами, которые сам же и крутил,  хлопковыми платками, которые ткали наши соседи - набожные евреи, женскими  чулками, и даже - в жаркий летний день - холодной водой! Знаете, что такое ташкентская жара? Я брал громадный цинковый чайник, размером в половину меня самого, шел на колонку, наливал ледяную воду и тащился  на рынок, где изнывали от зноя торговцы.
Про юность:
Окончив киевское музыкальное училище,  отправился в Москву, поступать в театральный.  Но никуда не прошел. Одна преподавательница   так мне сказала: «Вы способный молодой человек, но ваши два верхних зуба широко расставлены,  ветер будет свистеть! Не стоит вам поступать».
Вышел на улицу, вижу - афиша Райкина - моего кумира. Выяснил, что он живет в гостинице «Москва» и я немедленно отправился  прямо туда. Позвонил из вестибюля в номер Аркадию Исааковичу. Трубку подняла его супруга: «Он будет поздно, звоните завтра». И так -  шесть  дней подряд…
На седьмой - захожу в гостиницу, а  по лестнице спускается Райкин. Кинулся, перегородил ему дорогу: «Возьмите меня к себе в театр!».
- Будь вы хоть  трижды талантливы, не возьму, у меня ни одной свободной штатной единицы, - отвечает Мастер и пытается меня обойти, но не на того нарвался! Выныриваю снова:
- Вы меня хотя бы послушайте! Это займет не больше трех минут
- Ну,  хорошо, приходите завтра в театр Маяковского к часу дня.
Уже к вечеру я растрезвонил своей украинской родне, что поступил к самому Райкину!  На следующий день поехал в театр, Аркадий Исаакович привел меня на сцену, велел что-нибудь почитать.  Я сложил руки на животике, и подражая чтецам, начал с рассказа Чехова.
- Погуляйте в фойе, -  сказал мне Райкин, когда я закончил.  Я был очень собой доволен, уверен, что дело в шляпе.  Ко мне подошла  помощница режиссера и начала: «Знаете, вы понравились Аркадию Исааковичу…».
- Это понятно,  как у вас с жильем?», - прерываю я ее.
Она странно на меня посмотрела, но промолчала.
Через некоторое время вышел Аркадий Исаакович и попросить еще почитать.  «Вы -  безусловно способный.  Я приму вас в театр. Надо будет сидеть на репетициях и просто смотреть. А еще мы пригласим вам  педагогов - по гриму, актерскому мастерству - надо освобождаться от южного говора». Я же провинциальный мальчик и говорил «милитсия, провинсия»…
Учеником  быть не очень хотелось,  я рвался сразу играть.   Съездил в Киев за вещами, вернулся обратно,  поселили меня в гостинице Центральной.  Райкин выбил для меня место ученика, а  также  суточные - 26 рублей, в месяц набегала  приличная сумма.   И со мной вдруг стало твориться нечто невообразимое.   Крыша поехала!  Я начал гулять по ресторанам -  выпивка, девочки, все как полагается… Если не пускали в кабак: кричал: «Я ученик Райкина!» и открывались любые двери.  Популярность  Аркадия Исааковича была  фантастической, сейчас некого привести в пример, чтобы вы поняли, что это была за величина.  Но я этого не осознавал. Репетиции начинались рано, в 11 Райкин был уже на сцене, а я еще с гулянки не вернулся.   Молодой здоровый, сутками не спал! Он вызывал меня в кабинет и пытался привести в чувство.
«Миша, у нас так не делают, не опаздывают, не прогуливают, не курят, не приходят с похмелья», - говорил он  мне тихим голосом.
      Дошло до того, что я совсем совесть  потерял и, как позже Гайдаю,  начал  делать замечания…ему самому!  Аркадий Исаакович -  интеллигентный спокойный человек,  возился со мной четыре месяца.  Чаша терпения лопнула, когда я устроил драку с одним актером и  довел  его супругу, Руфь Марковну, до белого каления.  Тогда мне в мягкой форме указали на дверь.
Про жену:
   Мы с Броней (актриса Бронислава Проскурнина)
познакомились в театре города Камышина. Ей было всего 17.   Красивая невероятно! Фигурка - глаз не оторвать. А я любвеобильным был,  красивых женщин не пропускал. Через два месяца говорю ей: «Давай поженимся!».
- Нет, я должна подумать - отвечает мне Броня.
- Ах, не хочешь? Тогда я женюсь на другой!
- Я согласна!
- Михаил Семенович, не может быть! Неужели поставили жесткий ультиматум любимой девушке?
- Клянусь.  Я никогда не вру!  Расписались. Через год она мне говорит: «Все, разъедемся с тобой». Провоцирует! Намекает, что актеры -ветреные, сезон закончился - любовь прошла. Я говорю: «Броня, как тебе не стыдно, я же порядочный человек». И вот уже  55 годков мы вместе...
   мы с ней очень много работали, но наш квартирный вопрос никак не решался… Жили трудно, годами снимали углы в подвалах. Свою первую жилплощадь - большую комнату в коммуналке - я получил лишь после «Чародеев». Из-за этого  наша с Броней дочь Светлана почти до школы жила в Киеве, у моей мамы. Нам просто было некуда ее забрать.
Света с  мужем-программистом и двумя дочками живет в Америке. Аня, старшая внучка, стала художницей.  Сашка, младшая, наверное,  будет актрисой, Ей 13 лет, но уже видны задатки. В школьной постановке играет  главную роль, птичку. Это хорошо, значит, жизнь продолжается…

Про обман:
- Откровенно говоря, втихаря юбилей уже случился. По паспорту я моложе на год. Война, эвакуация, потеря  документов,  в метрику  случайно написали 1930 год вместо 29го….В декабре мы с женой  собрали близких друзей, отметили это событие в ресторанчике.  Все долго и высокопарно говорили про мою гениальность, о том, что я единственный и неповторимый. Пришлось терпеть.

image Click to view

актёры, утраты

Previous post Next post
Up