Театр абсурда (печальные случаи из практики Доброго Психа). Окончание
Эпизод «Трудный мальчик».
На днях меня пригласили в школу, где учатся мои дети. Я забеспокоилась: кто и что начудил? Наш 19-летний Костя напустил на себя делано-грозный вид, он вообще изо всех сил старается быть образцовым старшим братом (хотя сам был единственным ребенком в семье). Начудить могли только двое - Антон и Денис, они у нас гиперактивные (кстати, в прошлом - записные хулиганы и воришки, но именно в прошлом, теперь вся эта шелуха отсеялась и осталась самая добрая сердцевина). Серега же просто родился степенным и серьезным маленьким мужчиной, а Ксюша - леди от рождения. Как выяснилось, никто ничего на начудил, дело было сугубо бумажным, а заодно - меня хотели поблагодарить за таких хороших детей.
Дети как дети, - подумала я про себя, хотя, конечно же, было очень приятно. -Да, хорошие. Но ведь это нормально! Кого они, интересно, собирались увидеть? Озлобленных волчат-хулиганов?
Как школьный психолог я очень хорошо понимала, в чем дело. Но сначала немного информации. Система так называемых приемных семей появилась у нас недавно, а детские дома стали закрываться или резко сокращать численность детей. Если в 90-е годы детдома были переполнены, то сейчас в них остались, цинично говоря, только те, которых по каким-то причинам «не взяли». Однако нововведение оказалось из серии «Хотели, как лучше, а получилось, как всегда». И вот почему.
В настоящее время приемные семьи можно очень условно разделить на три типа. Первый, самый благополучный: родители взяли детей себе, то есть на всю жизнь, и относятся к ним, как с своим родным. По моим наблюдениям, в таких семьях обычно есть хотя бы один усыновленный ребенок (усыновление в нашей стране осуществляется через суд, ребенок приобретает статус родного со всеми вытекающими психологическими и юридическими последствиями). Жизнь в этих семьях практически не отличается от жизни в любой «кровной» семье. По существу, это и есть родная семья.
Второй тип семьи: приемные родители относятся к делу как к своей работе. Чаще всего - вполне добросовестно. Очень ошибаются те люди, которые думают, что на этом можно «сделать деньги». По максимуму, и то если в семье двое родителей - отец и мать - им можно не работать, а жить на зарплату приемного родителя. Если ребенка берет одинокая женщина, то ни о каком «делать деньги» речь вообще идти не может. В таких семьях воспитанников «выпускают» - по достижении ими 18 или даже 16 лет (в случае поступления в колледж) подросток отправляется в самостоятельное плавание. Он значительно лучше социализирован, чем его ровесник - выпускник детдома: умеет ходить в магазин, понимает, что необходимо работать и самому себя обеспечивать. И все же такие семьи по психологической атмосфере скорее напоминают филиал детдома. Нет полного слияния в единую семью, дети, как бы это сказать, недолюблены и недосогреты настолько, чтобы убрать травмы из прошлой жизни. При самом лучшем раскладе отношения между детьми и приемными родителями сохраняются теплыми и после «выпуска», родители их морально поддерживают в самостоятельной жизни, но… грустная статистика показывает, что много «выпускников» возвращаются в «исходную среду» - либо к своим кровным родителям-алкоголикам, где тоже спиваются, либо сами по себе повторяют родительский образ жизни.
Третий тип… Ну, о нем я даже писать подробно не хочу. Это те семьи, где эксплуатируют труд приемных детей, жестоко обращаются с ними, где умышленно набирают детей-инвалидов не с целью помочь, спасти, а с целью получить намного бОльшую зарплату приемного родителя плюс бОльшие выплаты плюс пенсию самого инвалида. Ну их! Говорить о таком - и то больно. К сожалению, именно этот последний тип приводит к распространению мифов о том, что все приемные родители таковы и что у них иной цели нет, как получить «немалые деньги».
Классификация эта сугубо моя собственная, очень и очень условная. Есть разные переходные типы. Надеюсь, энтузиасты движения за подлинное приемное родительство - сами, как правило, очень добрые и опытные мамы и папы - не обидятся на то, что я написала. Случай, который я здесь изложу, относится ко второму типу приемных семей - тех, которые работают «на выпуск», причем работают вполне добросовестно.
Итак, однажды, когда я волею судеб оказалась в глубинке и устроилась в школу, администрация обратилась ко мне по вопросу очень трудного мальчика Алика. Алик жил в приемной семье, причем на первой встрече он рассказал мне, что мама (приемная) по достижении им 16 лет усыновит его. Мальчик был открыто доброжелателен, мы много говорили о его маме. Он мечтал, что, когда она усыновит его, он они заведут домашних любимцев, а пока он довольствовался тем, что кормил бездомных кошек и собак. Как-то все это не вязалось с образом «отпетого хулигана». Да, он был отказником (мать отказалась от него в роддоме), что накладывает неизгладимый отпечаток на психическое развитие ребенка, к тому же наблюдались явные признаки гиперактивности. Ну, и что же? Веселый (может быть, чересчур), непоседливый подросток 14 лет, он был, выражаясь языком Гоголя, «историческим человеком» - постоянно попадал в истории. Не так уж редко для гиперактивного паренька. Почему же педагоги считают его самым-самым трудным?
Походила к нему на уроки - мальчик реально неуправляем. Он бегает во время урока по классу, лазит под парту и кукарекает там, пытается в качестве дразнилки задирать девочкам юбки и расстегивает им (пардон) лифчики, приносит в школу сигареты и приучает к курению сверстников и младших. Но у меня в кабинете он веселый и добрый ребенок! Что за метаморфозы?
Вызвала маму: у той сплошные жалобы на его поведение - мол, не справляюсь, не знаю, что делать. Раньше был вроде как ничего, а теперь - как с цепи сорвался. Что за диво?
Алик одним из первых записался в мой волонтерский отряд. Именно он раздавал в выходной день у ворот городского базара овчарят - случай, который я описала в рассказе «Граница». Не вылезал из приюта для бездомных животных, созданного местным зоозащитником: сколачивал собакам будки, выгуливал их, расчесывал шерсть - в общем, помогал, как мог. Когда у меня умерла старая кошка, помог похоронить ее и тут же привез мне подобранного с улицы очаровательного пушистого котенка.
А в школе хулиганил отчаянно. После того, как он прямо на уроке шлепнул молодую учительницу ниже спины, встал вопрос о его переводе на домашнее обучение. Последней каплей оказалась его жестокая драка с Игорем, его сверстником и одноклассником, сравнительно недавно попавшим в ту же самую приемную семью, к той же маме.
Итак, Алик был переведен на домашнее обучение и перестал посещать школу. Вместе с тем он продолжал быть волонтером и неоднократно заходил ко мне домой. Один и вместе с другими ребятами. Играл со щенком и котенком. И вел себя как совершенно нормальный подросток его лет (ему к тому времени было уже 15). Единственное, что изменилось: вместо трогательной любви к маме в его речах стала проскальзывать какая-то злоба. Наконец, он сказал, что слушаться ее не будет, потому что ненавидит (!) и все ее замечания посылает на… по известному адресу. Я была тяжело удивлена, а вскоре все же обнаружила, «где собака зарыта». Благодаря одному случаю.
Весной мы с волонтерами навещали ветеранов. Не только в преддверии 9 Мая. Это был маленький городок, и в нем преобладал частный сектор - собственные дома с приусадебным хозяйством. В силу возраста ветеранам было все труднее убирать свой участок с приходом весны. Вот мои ребята и ходили помогать им по хозяйству - устраивать весенние субботники. Один 91-летний ветеран, которому мы помогали, вообще на энтузиазме былых лет каждый год убирал не только свой участок, но и общественную территорию вдоль дороги, а мои мальчишки - вместе с ним. Алик по весне совершенно погружался в волонтерство такого рода. Однажды мы с прискорбием узнали, что один из наших подопечных ветеранов скончался. Вдова, с которой они прожили вместе 70 с лишним лет (!) была буквально убита горем. Соседи рассказали нам, что она плачет день и ночь. Мои «тимуровцы» выяснили, в каких городах живут взрослые дети, более того - узнали, что она не решается уехать из родного дома, а главное - от могилы мужа к дочери в большой город. А в своей квартире она буквально гасла, как свеча на ветру. И мы собрались пойти проведать ее и убедить переехать к дочери. Решили взять на себя уход за могилой фронтовика. Инициатива привлекла многих школьников, и пока собирались все желающие (более 20 человек) приходилось их ждать на пороге школы. Тем, кто пришел слишком рано, я отдала свой велосипед (ежедневно ездила на нем на работу), и примерно час ребята по очереди катались безо всяких происшествий. Тут появился наш Алик со своим большим мужским велосипедом - и началось. В первые же 10 минут один из его приятелей упал и распорол кожу живота о какую-то железяку. Администрация начала ругать меня, что я «впускаю на территорию школы» опального Алика. Я не виню администрацию, они реально боялись за детей, и это реально был мой недосмотр. Пока мы все вместе провожали пострадавшего в травмпункт, Алик предлагал то одному, то другому пацану прокатиться на его велосипеде. Мальчишки лихачили. Я поняла, что теряю контроль над ситуацией и сказала Алику наполовину в шутку, наполовину всерьез:
- Ты сам бешеный, и «конь» у тебя бешеный. Почему с моего «коня» никто не падает? Не давай никому кататься, веди «в поводу».
Алик ничуть не обиделся и даже выполнил мою просьбу. Но тут нам навстречу из калитки вышла вдова ветерана. Умиляясь и благодаря, начала она обнимать детей, потом плакать. Маленький дворик, более 20 человек ребят, гвалт и суета (без которой никак не может обойтись группа детей) и два велосипеда - мой и Алика - в опасной близости от дороги. Куда мне метнуться - к вдове или к велосипедам - было непонятно мне самой. Кто водил или возил группы детей на какие-то мероприятия, тот меня поймет.
И вдруг Алик, как-то необычно взблеснув глазами, сказал мне:
- Идите спокойно к бабушке в дом. Я покараулю велосипеды. На десять шагов никого не подпущу!
Как он понял мою проблемы, как додумался до одного-единственного верного решения? В этот момент лицо его светилось каким-то совершенно особым, взрослым умом и благородством. Он выполнил свое обещание - никто не посмел взять велосипед, вдова долго плакала и обнимала детей. И реально вскоре уехала к дочери, которая очень хотела забрать мать к себе (городок маленький: все про всех всё знают).
А я призадумалась. В мгновенном взгляде Алика я увидела совершенно другого человека - того, каким он мог бы быть, но почему-то не стал. И весьма решительно отправилась к его приемной маме, чтобы дознаться-таки до причины разительных перемен в когда-то милом, хоть и бесшабашном ребенка.
Вот что выяснилось. Оказывается, эта мама лет 13 назад, пройдя обязательную школу приемных родителей, приступила к поиску своего первого ребенка. Одинокая и бездетная, вполне серьезно она мечтала об усыновлении. И вот, наконец, нашла двухлетнего карапуза, буквально влюбилась в этого ребенка, потянулась к нему всей душой (такое бывает сплошь и рядом у усыновителей). Только это был не Алик, а… Игорь. Кинулась было подавать на него документы, но выяснилось, что его уже забирают в другую семью. И тут ей, раздосадованной, в том же доме ребенка предложили другого двухлетку - Алика. Он тоже понравился ей, но все же - нет так, как Игорек. По принципу «на безрыбье и рак - рыба», взяла она Алика и с первых лет совместной жизни начала рассказывать ему свои планы на усыновление. Так и жил ребенок в ожидании и надежде. Однако постепенно, что тоже сплошь и рядом случается, начали проявляться его неожиданные и нежелательные черты: гиперактивность, проблемы с учебой, озорство и непослушание. Казалось бы, ничего особенного - обычный букет отказника. Но ее отношение к приемному сыну изменилось. Не в лучшую сторону. Теперь свое приемное родительство она рассматривала только как работу. Тем более, что вскоре решила стать «профессиональной» приемной мамой и приняла в свою семью еще несколько детей. Алик, привыкший к своему положению единственного ребенка, напрягся, но какое-то время утешался тем, что он для мамы «особенный», что других она «выпустит», а его усыновит. Чем дальше шло время, тем больше - пока на бессознательном уровне - он чувствовал нелюбовь мамы. Лишь мощная и совершенно понятная психологическая защита удерживала его от осознания, что лично он ей не нужен, что он здесь на общих правах и тоже будет «выпущен». И тут в их семье появился новый мальчик - тот самый Игорек. Случайно? Как мама утверждала - случайно. Но все мы понимаем, что за каждой случайностью стоит закономерность. Приемные родители Игоря скончались - и женщина не упустила свой шанс. Игорь оказался на положении любимчика. Бог знает, собиралась ли эта мама его усыновить, но Алик, наконец, все понял. Отчаяние, злость, гнев, боль от предательства - все это вылилось в стихийный протест, в котором он не щадил ни других, ни себя. Былая любовь к приемной маме сменилась ненавистью. Теперь он в каком-то озлобленном упоении ждал своего 16-летия, когда он уйдет от этой… «не-мамы», как он однажды ее назвал, в любой самый захудалый колледж.
Незадолго перед этим, будь он неладен, «выпуском», Алик пришел ко мне с несколькими друзьями, тоже приемными детьми, и предложил посадить в моем саду цветы. Я тогда сидела дома со сломанной ногой. Меня тронула их забота.
- А давайте лучше посадим их вокруг детской площадки! - предложила я.
Мальчик охотно согласились. Я дала деньги, они купили семена, вскопали землю и приступили к посадке. Мне понадобилось ненадолго доковылять до дому, чтобы поставить для них чай. По возвращении я застала местную пьянчужку-многодетную мать, которая диким матом поливала детей за то, что они сажают цветы у детской площадки (где, кстати, будут играть и ее дети). Она со злобой выплевывала грязные слова, посылающие их, скажем так, вдаль. Спорить с ней было бесполезно, и я просто забрала своих ребят в дом пить чай.
- Ребята, - попыталась я как-то восстановить справедливость, - я как взрослый человек приношу вам извинения за другого взрослого человека.
- Да ладно, - отмахнулся Алик. - Мы уже привыкли, что все нас посылают.
И такая боль и обреченность промелькнула в этот момент на его лице, что я запомнила это на всю жизнь. Когда они ушли, мне хотелось крикнуть, имея в виду не столько пьянчужку, сколько несостоявшуюся мать Алика, с видом знатока объяснявшую мне, что ее труд якобы бесполезен, потому что «почти все возвращаются в исходную среду»:
- Люди! Что вы творите?!
Вскоре (а это был май) Алик вместе с другими девятиклассниками выпустился из школы и уехал поступать в первый попавшийся колледж, куда брали с его плохими оценками. Больше мы не виделись. Я не знаю, как сложилась его судьба. Не знаю, усыновила ли эта женщина Игоря. Я уехала в Москву, чтобы самой получить возможность стать усыновителем.
Этот свой рассказ о «театре абсурда» я решила закончить призывом. Он, наверное, будет не совсем ожиданным здесь, но все же душа просит написать здесь финальную фразу из знаменитого «Пикник на обочине» братьев Стругацких: «Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный».
Елена Бекетова
