"Участники блокады свидетельствуют"
Немного опоздала к дате начала блокады (8 сентября 1941 года) Ленинграда, закрутилась в делах и работе, да и вообще совсем вылетело из головы, но лучше немного позже, чем никогда. Мой дед, Алексеев Владимир Васильевич (09.07.1923-30.11.1998), блокадник, инициатор (достойно забытый) памятника на Дороге Жизни, на Ладоге, и член комитета Общества жителей блокадного Ленинграда, в свое время написал несколько страниц заметок своих воспоминаний о днях блокады в Ленинграде и за несколько месяцев до начала самой войны. Это не объемные фолианты с план-схемами и размашистыми мемуарами. Просто скромные и сухие записи, как вспышки воспоминаний человека, чья жизнь уже двигалась к концу, а в стране наступали масштабные перемены. Я не верю, я знаю, что все в этих записях, от начала и до конца - правда. Хотя уже успела столкнуться с оскорблениями в адрес своего усопшего деда, утверждавшими, что изложенные исторические моменты - это его вранье и бред. Но честно, дрожь пробирает от этих заметок, от их отрешенного и сухого изложения. Да и не может быть никакого пафоса у тех, кто видел ад своими глазами.
Участники блокады свидетельствуют:
Я, Алексеев Владимир Васильевич, родившийся в г. Ленинграде 9 июля 1923 г., в начале войны 1941 года работал на Кировском заводе лекальщиком 2-го Механического цеха (начальник цеха т. Титов, мастер участка т.Сорокин П.), проживал по адресу: канал Грибоедова д.170 кв.28, настоящим свидетельствую о пережитых мною фактах в довоенном, военном и блокадном Ленинграде.
1. Считаю, что существующее мнение о том, что никто в Ленинграде не ожидал войны, не готовился к ней - ошибочно. Работая на Кировском заводе, я почти два года занимался в школе снайперов, организованной кировским Райвоенкоматом. Стрельбы и занятия проводились в тире Осоавиахима у Нарвских ворот. Лагерные сборы по несколько дней (10-15 дней) с освобождением от работы, проходили под Ленинградом, где мы жили в палатках и занимались снайперскими полевыми стрельбами из простых и оптических винтовок. Ходили в дневные и ночные походы. Но ни в Ленинграде, ни потом на Волховском фронте никто не интересовался моей военной специальностью и все мое довоенное обучение оказалось напрасным. Другие ребята из нашего цеха обучались на радистов, шоферов и т.п.
2. Однажды, в конце 40-го или начале 41-го года в переполненном большом зале Дворца Культуры им.Горького состоялась лекция о Международном положении. Лектор - очень эрудированный и знающий человек, открыто говорил об опасности войны с Германией в ближайшее время, несмотря на на факт подписания договора о дружбе и ненападении.
3. На Кировском заводе весной 41-го были введены обязательные занятия по ПВО. Мы работали в противогазах от 0.5 до 1 часа и ходили в противогазах маршем, как по территории завода, так и по ул. Стачек.
4. Физкультурная молодежь завода на Первомайской демонстрации 40-го или 41-го года была сформирована в колонну, одеты мы были в красные шелковые футболки, белые трусы и белые резиновые туфли. С деревянными (макетами) винтовками наперевес мы строем проходили по Дворцовой площади. Этому предшествовали многие строевые занятия на стадионе им. Лесгафта.
5. Во многих домах, в том числе и в д.170 по каналу Грибоедова в подвале было обурудовано еще в 40-м году, как тогда называли, газоубежище. Были поставлены массивные металлические двери на засовах, сделаны бетонные стены и полы, проведен водопровод, воздуховод. Во время учебных воздушных тревог люди заполняли убежища с интересом и волнением. Но с начала налетов немецкой авиации и бомбежкой города мы воспользовались этим убежищем 1 или 2 раза. Боялись завалов и затопления убежища при разрушении домов. Пятиэтажный дом на углу ул. Маклина и канала Грибоедова был наполовину разрушен, убежище затоплено было поврежденным водопроводом. Двое же пьяных, что оказались напротив при взрыве бомбы, обнявшись пели - «Любимый город может спать спокойно...». Было обидно и страшно.
6. Работая весной 41-го года в ИМО (инструментально-механическом отделении) 2-го Механического цеха Кировского завода мы, слесаря-лекальщики, все время работали по чертежам со штампом «КВ». Сначала мы не знали что это такое, но потом, когда увидели выходящие из ворот цеха большие танки под названием «Клим Ворошилов» - все поняли. Для изготовления скоб и шаблонов были срочные ночные вызовы из дома на завод. За мной раз или два ночью приезжала машина М1 и увозила меня на завод, чтобы к утру сделать тот или другой шаблон. Мать всегда с тревогой провожала меня.
7. Почти с первых дней войны крыши цехов завода были закрашены разводами зеленой, желтой и голубой краски. Это изображались полянки, трава и водоемы. В качестве кустов, на крыши поднимались кучи стальной стружки, окрашенной в зеленый цвет. Окна цехов, их стекла, окрашивались синей краской. Однажды немецкий самолет сбросил над заводом листовки, в которых писалось, чтобы мы прекратили раскрашивать крыши цехов, т.к. им все видно и понятно, а синие стекла окон нужно вымыть, поскольку трудно работать без света.
8. В сентябре 41-го года нас организовали на заводе в истребительные батальоны по борьбе с диверсантами. Через сутки мы дежурили на заводе, находясь на казарменном положении. В качестве оружия нам было выдано каждому по финскому ножу. Однажды утром, приехав трамваем на завод, я увидел прямо на ул. Стачек у проходной завода и по дороге в цех, гнутые стальные трубы диаметром примерно 100 или более мм, разбросанные в беспорядке то там, то здесь. Стекла в цехах заводы были разбиты, а две деревянные большие двери (ворота) 2-го механического цеха были сорваны с петель и валялись тут же. Оказалось, что ночью при бомбежке города на завод была сброшена на паршюте большая бомба (говорили, что это была морская торпеда), когда она летела, ее освещали прожекторы и ребята с истребительных батальонов, думая, что это летит диверсант, устремились к месту ее приземления. Но прикоснувшись к металлическим трубам, бомба взорвалась, были убиты и ранены ребят, и произведены сильные разрушения, снесены двери, выбиты окна на большой территории завода.
9. Агитируя ребят нашего цеха записываться добровольцами в Кировскую дивизию народного ополчения, я был удивлен, что меня долго не вызывают в военкомат, хотя заявление я подал вместе со всеми. Я пошел к начальнику цеха Титову, он сидел в своем кабинете за большим столом под зеленым сукном. И когда я у него спросил почему меня не берут в ополчение, он достал несколько заявлений из ящика стола. Среди этих заявлений было и мое. Прочитал его и строго сказал: - Иди, работай, когда нужно - вызовут. Так я и не попал добровольцем на фронт. Тем же, кому «посчастливилось» попасть в кировское ополчение, примерно через неделю по-одиночке вернулись, встали к своим станкам и нехотя рассказывали, как их отправили эшелоном в новом в новом диагоналевом обмундировании и с противогазами под Лугу. Винтовок им не выдали. А там, не успев выгрузиться из вагонов, немецкие самолеты расстреливали ополчение на бреющем полете, и бомбили эшелоны. Так бесславно закончилось первое ополчение кировцев. Много людей из ополчения тогда погибли. Возвратившиеся тихо и молча работали, ничего и некому не рассказывая.
10. С утра 22 июня 1941 года, в воскресенье, должны была по радио прозвучать музыкальная передача «Ответственный съемщик квартиры номер шесть». Она шла по воскресеньям уже несколько месяцев и люди с интересом ее слушали, но вот, вместо этой передачи в 10 часов утра стали передавать, что делать по объявлении воздушной тревоги и т.п. И тогда я понял, что произошло что-то необычное, а в 12 или позже диктор сообщил о начале войны. Но это был Молотов В.М. - он выступал.
11. Однажды, в июле 1941 года моя бабушка Алексеева Феодосия Осиповна, 99-летняя старушка, возвратилась из церкви, куда она изредко ходила и объявила, что сегодня батюшка молил о здравии Сталину и его сподвижникам, а также молил в церкви о удаче русскому воинству. Я был удивлен.
12. Во время воздушных тревог, особенно ночью, мы, члены дворовой команды ПВО, вылезали на крышу нашего 5-этажного дома и наблюдали, за небом. В одну из таких тревог, в начале июля, я, сидя в створе слухового окна, вдруг увидел как с крыш соседних домов взвиваются в небо разноцветные ракеты. Стреляли ракетами из нашего дома - с флигеля через двор. Только потом мы узнали, что это были ракетчики, указывающие цели немецким летчикам. С нашего и других ближних домов ракеты летели в сторону Судостроительного завода им. Марти.
13. В один из дней, в начале сентября 1941 г., в нашем цеху была дана команда домать фунтаменты и снимать станки. С утра небольшая небольшая группа рабочих нехотя занималась этим делом. Но вот, во время обеденного перерыва, ко мне подошел пожилой усатый рабочий и сказал:
- Бросай лом. Пусть, кто хочет бежать из Питера - сам и занимается этой работой.
К нам подошел мастер. Рабочий тоже высказал ему. Немного подумав, я бросил лом и сел на свое рабочее место. Назавтра я прочитал приказ о своем увольнении. Пошел к мастеру. Он сказал, что ничего не знает. Пошел в Октябрьский райвоенкомат. Там сказали, чтобы приходил вечером на занятия на стадион им. Лесгафта. Нас стали готовить к уличным боям. Через несколько дней я устроился на завод № 278, что у Казанского собора. Работал до 14 января 1942 года, откуда и ушел в Армию.
14. 6 ноября 1942 года. Я лежу на топчане в подвале - убежище завода № 278. Я на казарменном положении. И вдруг, до этого молчавший репродуктор заговорил. Передавали выступление Сталина по поводу годовщины Октябрьской революции. Значит Москва не сдана. На душе стало легче.
15. В ночь на 5 ноября я стоял на крыше завода. Здание было 5 или 6-этажное и с верхней площадки был выход на смотровую башенку. Иногда уходил с этой башенки греться на лестницу, где еще были теплые радиаторы отопления. Прозвучали сигналы воздушной тревоги. Через некоторое время в звездном небе вспыхнули лучи прожекторов и в перекрестье этих лучей серебристо двигался самолет. Наверное, бомбардировщик - мы узнавали их по звону - вернее, звенящему шуму моторов. И вдруг в это пятно света, из темноты, влетает с хвоста бомбардировщика маленький самолетик. Мгновенное касание и оба самолета летят вниз, уйдя из прожекторных лучей. Все сразу погасло. На следующий день в газете прочитал - «Таран над городом». Летчик Севастьянов обрезал хвост немецкому бомабрдировщику. Севастьянов приземлился на парашюте. Немцы тоже. Но были пленены.
16. Однажды, в конце октября или начале ноября месяца 1941 года, получив на 278-ом 3-ю зарплату (она тогда составляля 800 рублей в месяц), я пошел по заснеженному Невскому и остановился возде кинотеатра «Барикады». На афише значилось - «Большой вальс». Кассы (одна) были открыты. Купил билет, прошел в зал. Кроме меня в холодном зале был еще один зритель. Я уже хотел уходить, но тут погас свет и начался фильм. Очаровательная музыка Штрауса, изумительная героиня - все это отвлекло от голода и от войны. Полтора часа фильма унесли меня в мир фантастики. Когда фильм закончился, снова Невский - страшный и жуткий, и снова война. Да, чудо - искусство кино даже в ту ужасную пору.
17. Когда я приходил с работы домой, что было изредка, и, проходя во двор, я в первую очередь всегда смотрел на окна нашей комнаты. И вот, ноябрьским днем, уже в сумерки, я увидел рабитые стекла наших окон. Испугался за мать и поспешил домой. Оказалось, матери дома не было. Но в окно 3-го этажа, над нами, влетел снаряд, пробил потолок и коридорную стену, и взорвался на 1-ом этаже. Был ранен сосед внизу - дядя Дима. Дворник дал нам ключи от другой комнаты, что выходила окном на канал Грибоедова. Это была комната студента КИЖа - Бочкарева.
18. В конце ноября или в начале декабря я получил зарплату - около 600 рублей, и мы пошли с матерью на Троицкий рынок, он располагался в скверике и на площади возле Троицкой церкви, между Фонтанкой и Измайловским проспектом. Народу - уйма. Продают все: и кольца золотые, продукты и прочие вещи. Купили булку черного блокадного хлеба за 400 рублей. Еще купили за 200 рублей поллитровую бутылку прованского масла. Когда пробовал - ощутил вкус шпрот. Ночью домой пришел брат из РУ и почти все это масло выпил. Его всю ночь рвало.
19. В это же декабрьское время у нас была кошка. Как-то смотрю на нее и говорю матери: всех кошек уже везде съели. А что мы ждем? Мать отвечает - подождем немного, может будет легче. Наутро иду на работу и вижу во дворе шкурку от нашей кошки. Сказал матери. Она плакала - было жалко кошку.
20. В декабре мать тяжело болела. Опухли ноги, опухоль подбиралась к сердцу. Она не вставала с кровати. И вот, придя однажды в 6 часов вечера домой с завода, я увидел, что одеяла и фанера, которыми были завешаны окна - все сорвано, стекла выбиты, в комнате - мороз, на кровати, в ногах у матери, сверху одеяла лежит гранитный бут, размером примерно 50х40х30 см. Выглянул в окно. Набережная канала Грибоедова, со стороны пр. Римского - Корсакова, разрушена попаданием бомбы или крупного снаряда. И это все против наших окон на 2-ом этаже дома 170. Наверно, от взрыва кусок гранита влетел в наше окно, ударился о стену, где были ноги матери, и упал на одеяло, никого не задев.
21. В конце ноября 1941 года брат принес в мешке жженый сахар, перемешанный с землей и грязью. Говорит, что скалывали ломиками с мостовой возле Бадаевских складов.
22. В декабре месяце, в обеденный перерыв, выхожу на Невский. На углу Грибоедова и Невского - аптека. В ней пусто. А до этого я там покупал пивные дрожжи. Стоят на полках коробки. Написано «Папиросы Астаматол». Ну, думаю, будем курить. Купил пять пачек. Вышел из аптеки, закурил. От кашля еле избавился. Пришел в цех, угостил ребят и дядю Сашу - старого лекальщика. Обругали меня. Папиросы выбросили.
23. Дядя Саша - слесарь нашего участка, пожилой человек, на чем свет ругает Сталина и все правительство. Все кругом слушают, поддакивают, а выхода никто не видит. Голод, разруха.
24. Получил в декабре повестку из Военкомата. До этого я тоже получал повестки, но все их относил в отдел кадров. На этот раз сам пошел в Военкомат на Мойке, сдал паспорт и повестку, и получил предписание явиться 14 января 42-го года для отправки в часть. Кадровик страшно ругался - почему я ему не сдал повестку. Я ему объяснил, что хочу на фронт. Здесь, на заводе, победы не добьешься.
25. 14 января 42-го года группой в человек 20 мы шли пешком от Октябрьского РВК на Мойке до Московских казарм на проспекте К.Маркса. проходя мимо памятника Петру и Исакия, увидели в небе низко летящий самолет, грязно-белый с крестом на флюзеляже. Рядом, задрав голову, смотрели на него и зенитчики. «Почему не стреляете?» - спросил я. «А чем стрелять? Х***, что-ли?» - ответил один из зенитчиков. Вокруг зенитного орудия были разбросаны пустые гильзы и ящики от снарядов.
26. В конце декабря 41-го иду по Невскому. Перехожу с одной его стороны на другую. Посредине проспекта навстречу идет женщина, одетая в валенки, меховую шубу, подпоясанную толстой веревкой и в платке. Лицо ее худое и темное. Поравнявшись со мной, она останавливается, безразлично смотрит на меня, и расставив ноги чуть пошире, делает свое дело. На снегу появляется красно-желтое пятно. Боже, до чего мы все дожили?! И это посередине Невского проспекта!
27. В Московских казармах вечером 14 января нас кормили. Мучная баланда с кусочками сала в большом тазу на 6 человек. Пока я искал свою столовую ложку, ребята так подъели суп, что мне досталось всего несколько ложек.
28. Я в 287-ом запасном стрелковом полку. Живем в землянках возле поселка Всеволожский. Каждый день ползем на занятия в поле, а в землянках слушаем политбеседы и устройство оружия. Однажды, придя с тактики, я, залезая на верхние нары, обругал какого-то парня, который задел трубу от буржуйки и дым повалил в землянку. Тут же голос старшины - «Кто ругался? Наряд вне очереди!» И я, не успев переодеть уже оттаявшие от снега валенки, натянув на себя тулуп, иду в ночную темень охранять дорогу Ленинград-Всеволожск. Мороз 40 градусов. Говорят, что на этой дороге часто оказываются диверсанты. За полтора часа моего патрулирования валенки примерзают так, что я не могу отодрать портянки. Они снимаются вместе с кожей ног. Ложусь в санчасть. Обморожение. Старшину, пославшему меня в наряд, слегка наказывают.
29.Однажды утром наш полк поднимают по тревоге и мы, забрав из землянки все свои шмотки с вещмешками, и потушив огонь в буржуйке, выходим спешно строиться. Идем на поляну, недалеко от расположения полка. Строимся по-батальонно буквой П. Стоим и ждем более получаса. Наконец появляется начальство, выносят стол, накрывают его зеленым сукном. Затем выводят троих ребят, без шапок, в накинутых на плечи шинелях, без ремней. За ними выходит отделение солдат с карабинами. Военный трибунал оглашает приговор. Телефонист, дизертир и ракетчик из нашего полка приговариваются к расстрелу. Первого - за передачу сведений немцам, второго - за то, что отлучился в Ленинград и там его поймали, и третьего - говорят, пускал ракеты из расположения полка. Стоя к нам спиной, приговоренные после выстрелов упали лицами к лесу. У меня дрожали ноги не то от холода, не то от увиденного.
30.В начале февраля 42-го нас посадили в машины и колонна двинулась. Это был весь полк. Двигались на восток. К ночи были на берегу Ладоги, где всем дали по 100 гр.водки, полбуханки черного хлеба и по пол-котелка супа. В голове защумело. Полк разбрелся кто-куда. Мы с Сашей Черновым оказались в одной из землянок,где пригрелись и сидя уснули. Кругом были люди: гражданские и военные. Вдруг, в дверях голос - «Запасной полк, выходи на посадку!» . Вышли,ищем где посадка, не можем найти. Спрашиваем у одного из шоферов,машина которого приготовилась съезжать на лед. - «На ту сторону довезешь?» Отвечает: - «Махорка есть, садитесь.» Отдаем ему спичечную коробку махорки. Я сажусь в кабину, Саша в кузов. На озере ветер и холодно. К утру поднимаемся на пригорок. Надпись - Лаврово. Рядом машина с солдатами. Трое из них замертво приехали в Лаврово. Их трупы скатили ребята из машины на снег. Спрашиваем где наш полк. Стоящий рядом старший лейтенант отвечает - «Ждите здесь, никуда не уходите». Мы ждем, собралось нас человек 20 и через час-два идем пешком в сторону Жихарева, затем поворачиваем по дороге вправо и к вечеру приходим в расположение подразделений 1 отдельной Горнострелковой бригады 8-ой армии Волховского фронта.
За все вышеизложенное отвечаю полностью своей совестью и честью. Все видел и пережил лично. /Алексеев/
16 мая 1994 года.
Лиепая, Латвия.
Дополнения.
До войны у нас в доме 170 по каналу Грибоедова в кв.45 или 46 на 4-ом этаже жили дядя Володя и тетя Мария - супруги. Вся их двухкомнатная квартира, включая и прихожую, была заставлена аквариумами. Свободной оставалась только кухня, где и стояла одна двухспальная кровать и стол.
В аквариумах, оборудованных и электросветом, и подачей воздуха, а также подогревом воды, плавали тысячи разноцветных декоративных рыбок. Летом дядя Володя, ежедневно, после работы ходил на Ладогу с бидончиком и сачком. Там он ловил дафний - рыбий корм. В начале блокады дядя Володя умер, что стало с теми рыбками и аквариумами? Какая глупость - война, какое изуверство - блокада.
Когда в декабре 41-го года топить дома печурку было уже нечем, мы с братом вышли поздно вечером на канал Грибоедова, перешли через мостик, и на проспекте Римского-Корсакова сняли деревянную ставню у гастрономического магазина, который был давно уже закрыт, т.к. в нем продавать было нечего. Ставня же спасала нас от холода два или три дня.
В сентябре и октябре месяце 41-го года пища в Ленинграде исчезала постепенно. Сначала в столовых можно было еще кое-что поесть. Например, суп гороховый, суп картофельный и прочее. Все это за талоны на крупу. В дальнейшем в столовых можно было поесть только дрожжевой суп - это вода, заправленная дрожжами и чуть мукой. И вот за этим супом в октябре уже стояли очереди. В одну из таких столовых на Садовой улице, возле проспекта Майорова я стоял часа два.
На третий день войны, т.е. 25 или 26 июня умер скоропостижно мой дядя, Королев Алексей Андрианович. Он работал то ли главным инженером, то ли коммерческим директором какой-то полотняной фабрики. Умер он сразу, по-моему, не вынес известия о войне. У него по работе был хороший друг - немец. Этого немца сразу же арестовали. И это, наверно, тоже стало причиной смерти дяди Лёни. Мы с матерью были на его похоронах.
Участники блокады свидетельствуют:
Я, Алексеев Владимир Васильевич, родившийся в г. Ленинграде 9 июля 1923 г., в начале войны 1941 года работал на Кировском заводе лекальщиком 2-го Механического цеха (начальник цеха т. Титов, мастер участка т.Сорокин П.), проживал по адресу: канал Грибоедова д.170 кв.28, настоящим свидетельствую о пережитых мною фактах в довоенном, военном и блокадном Ленинграде.
1. Считаю, что существующее мнение о том, что никто в Ленинграде не ожидал войны, не готовился к ней - ошибочно. Работая на Кировском заводе, я почти два года занимался в школе снайперов, организованной кировским Райвоенкоматом. Стрельбы и занятия проводились в тире Осоавиахима у Нарвских ворот. Лагерные сборы по несколько дней (10-15 дней) с освобождением от работы, проходили под Ленинградом, где мы жили в палатках и занимались снайперскими полевыми стрельбами из простых и оптических винтовок. Ходили в дневные и ночные походы. Но ни в Ленинграде, ни потом на Волховском фронте никто не интересовался моей военной специальностью и все мое довоенное обучение оказалось напрасным. Другие ребята из нашего цеха обучались на радистов, шоферов и т.п.
2. Однажды, в конце 40-го или начале 41-го года в переполненном большом зале Дворца Культуры им.Горького состоялась лекция о Международном положении. Лектор - очень эрудированный и знающий человек, открыто говорил об опасности войны с Германией в ближайшее время, несмотря на на факт подписания договора о дружбе и ненападении.
3. На Кировском заводе весной 41-го были введены обязательные занятия по ПВО. Мы работали в противогазах от 0.5 до 1 часа и ходили в противогазах маршем, как по территории завода, так и по ул. Стачек.
4. Физкультурная молодежь завода на Первомайской демонстрации 40-го или 41-го года была сформирована в колонну, одеты мы были в красные шелковые футболки, белые трусы и белые резиновые туфли. С деревянными (макетами) винтовками наперевес мы строем проходили по Дворцовой площади. Этому предшествовали многие строевые занятия на стадионе им. Лесгафта.
5. Во многих домах, в том числе и в д.170 по каналу Грибоедова в подвале было обурудовано еще в 40-м году, как тогда называли, газоубежище. Были поставлены массивные металлические двери на засовах, сделаны бетонные стены и полы, проведен водопровод, воздуховод. Во время учебных воздушных тревог люди заполняли убежища с интересом и волнением. Но с начала налетов немецкой авиации и бомбежкой города мы воспользовались этим убежищем 1 или 2 раза. Боялись завалов и затопления убежища при разрушении домов. Пятиэтажный дом на углу ул. Маклина и канала Грибоедова был наполовину разрушен, убежище затоплено было поврежденным водопроводом. Двое же пьяных, что оказались напротив при взрыве бомбы, обнявшись пели - «Любимый город может спать спокойно...». Было обидно и страшно.
6. Работая весной 41-го года в ИМО (инструментально-механическом отделении) 2-го Механического цеха Кировского завода мы, слесаря-лекальщики, все время работали по чертежам со штампом «КВ». Сначала мы не знали что это такое, но потом, когда увидели выходящие из ворот цеха большие танки под названием «Клим Ворошилов» - все поняли. Для изготовления скоб и шаблонов были срочные ночные вызовы из дома на завод. За мной раз или два ночью приезжала машина М1 и увозила меня на завод, чтобы к утру сделать тот или другой шаблон. Мать всегда с тревогой провожала меня.
7. Почти с первых дней войны крыши цехов завода были закрашены разводами зеленой, желтой и голубой краски. Это изображались полянки, трава и водоемы. В качестве кустов, на крыши поднимались кучи стальной стружки, окрашенной в зеленый цвет. Окна цехов, их стекла, окрашивались синей краской. Однажды немецкий самолет сбросил над заводом листовки, в которых писалось, чтобы мы прекратили раскрашивать крыши цехов, т.к. им все видно и понятно, а синие стекла окон нужно вымыть, поскольку трудно работать без света.
8. В сентябре 41-го года нас организовали на заводе в истребительные батальоны по борьбе с диверсантами. Через сутки мы дежурили на заводе, находясь на казарменном положении. В качестве оружия нам было выдано каждому по финскому ножу. Однажды утром, приехав трамваем на завод, я увидел прямо на ул. Стачек у проходной завода и по дороге в цех, гнутые стальные трубы диаметром примерно 100 или более мм, разбросанные в беспорядке то там, то здесь. Стекла в цехах заводы были разбиты, а две деревянные большие двери (ворота) 2-го механического цеха были сорваны с петель и валялись тут же. Оказалось, что ночью при бомбежке города на завод была сброшена на паршюте большая бомба (говорили, что это была морская торпеда), когда она летела, ее освещали прожекторы и ребята с истребительных батальонов, думая, что это летит диверсант, устремились к месту ее приземления. Но прикоснувшись к металлическим трубам, бомба взорвалась, были убиты и ранены ребят, и произведены сильные разрушения, снесены двери, выбиты окна на большой территории завода.
9. Агитируя ребят нашего цеха записываться добровольцами в Кировскую дивизию народного ополчения, я был удивлен, что меня долго не вызывают в военкомат, хотя заявление я подал вместе со всеми. Я пошел к начальнику цеха Титову, он сидел в своем кабинете за большим столом под зеленым сукном. И когда я у него спросил почему меня не берут в ополчение, он достал несколько заявлений из ящика стола. Среди этих заявлений было и мое. Прочитал его и строго сказал: - Иди, работай, когда нужно - вызовут. Так я и не попал добровольцем на фронт. Тем же, кому «посчастливилось» попасть в кировское ополчение, примерно через неделю по-одиночке вернулись, встали к своим станкам и нехотя рассказывали, как их отправили эшелоном в новом в новом диагоналевом обмундировании и с противогазами под Лугу. Винтовок им не выдали. А там, не успев выгрузиться из вагонов, немецкие самолеты расстреливали ополчение на бреющем полете, и бомбили эшелоны. Так бесславно закончилось первое ополчение кировцев. Много людей из ополчения тогда погибли. Возвратившиеся тихо и молча работали, ничего и некому не рассказывая.
10. С утра 22 июня 1941 года, в воскресенье, должны была по радио прозвучать музыкальная передача «Ответственный съемщик квартиры номер шесть». Она шла по воскресеньям уже несколько месяцев и люди с интересом ее слушали, но вот, вместо этой передачи в 10 часов утра стали передавать, что делать по объявлении воздушной тревоги и т.п. И тогда я понял, что произошло что-то необычное, а в 12 или позже диктор сообщил о начале войны. Но это был Молотов В.М. - он выступал.
11. Однажды, в июле 1941 года моя бабушка Алексеева Феодосия Осиповна, 99-летняя старушка, возвратилась из церкви, куда она изредко ходила и объявила, что сегодня батюшка молил о здравии Сталину и его сподвижникам, а также молил в церкви о удаче русскому воинству. Я был удивлен.
12. Во время воздушных тревог, особенно ночью, мы, члены дворовой команды ПВО, вылезали на крышу нашего 5-этажного дома и наблюдали, за небом. В одну из таких тревог, в начале июля, я, сидя в створе слухового окна, вдруг увидел как с крыш соседних домов взвиваются в небо разноцветные ракеты. Стреляли ракетами из нашего дома - с флигеля через двор. Только потом мы узнали, что это были ракетчики, указывающие цели немецким летчикам. С нашего и других ближних домов ракеты летели в сторону Судостроительного завода им. Марти.
13. В один из дней, в начале сентября 1941 г., в нашем цеху была дана команда домать фунтаменты и снимать станки. С утра небольшая небольшая группа рабочих нехотя занималась этим делом. Но вот, во время обеденного перерыва, ко мне подошел пожилой усатый рабочий и сказал:
- Бросай лом. Пусть, кто хочет бежать из Питера - сам и занимается этой работой.
К нам подошел мастер. Рабочий тоже высказал ему. Немного подумав, я бросил лом и сел на свое рабочее место. Назавтра я прочитал приказ о своем увольнении. Пошел к мастеру. Он сказал, что ничего не знает. Пошел в Октябрьский райвоенкомат. Там сказали, чтобы приходил вечером на занятия на стадион им. Лесгафта. Нас стали готовить к уличным боям. Через несколько дней я устроился на завод № 278, что у Казанского собора. Работал до 14 января 1942 года, откуда и ушел в Армию.
14. 6 ноября 1942 года. Я лежу на топчане в подвале - убежище завода № 278. Я на казарменном положении. И вдруг, до этого молчавший репродуктор заговорил. Передавали выступление Сталина по поводу годовщины Октябрьской революции. Значит Москва не сдана. На душе стало легче.
15. В ночь на 5 ноября я стоял на крыше завода. Здание было 5 или 6-этажное и с верхней площадки был выход на смотровую башенку. Иногда уходил с этой башенки греться на лестницу, где еще были теплые радиаторы отопления. Прозвучали сигналы воздушной тревоги. Через некоторое время в звездном небе вспыхнули лучи прожекторов и в перекрестье этих лучей серебристо двигался самолет. Наверное, бомбардировщик - мы узнавали их по звону - вернее, звенящему шуму моторов. И вдруг в это пятно света, из темноты, влетает с хвоста бомбардировщика маленький самолетик. Мгновенное касание и оба самолета летят вниз, уйдя из прожекторных лучей. Все сразу погасло. На следующий день в газете прочитал - «Таран над городом». Летчик Севастьянов обрезал хвост немецкому бомабрдировщику. Севастьянов приземлился на парашюте. Немцы тоже. Но были пленены.
16. Однажды, в конце октября или начале ноября месяца 1941 года, получив на 278-ом 3-ю зарплату (она тогда составляля 800 рублей в месяц), я пошел по заснеженному Невскому и остановился возде кинотеатра «Барикады». На афише значилось - «Большой вальс». Кассы (одна) были открыты. Купил билет, прошел в зал. Кроме меня в холодном зале был еще один зритель. Я уже хотел уходить, но тут погас свет и начался фильм. Очаровательная музыка Штрауса, изумительная героиня - все это отвлекло от голода и от войны. Полтора часа фильма унесли меня в мир фантастики. Когда фильм закончился, снова Невский - страшный и жуткий, и снова война. Да, чудо - искусство кино даже в ту ужасную пору.
17. Когда я приходил с работы домой, что было изредка, и, проходя во двор, я в первую очередь всегда смотрел на окна нашей комнаты. И вот, ноябрьским днем, уже в сумерки, я увидел рабитые стекла наших окон. Испугался за мать и поспешил домой. Оказалось, матери дома не было. Но в окно 3-го этажа, над нами, влетел снаряд, пробил потолок и коридорную стену, и взорвался на 1-ом этаже. Был ранен сосед внизу - дядя Дима. Дворник дал нам ключи от другой комнаты, что выходила окном на канал Грибоедова. Это была комната студента КИЖа - Бочкарева.
18. В конце ноября или в начале декабря я получил зарплату - около 600 рублей, и мы пошли с матерью на Троицкий рынок, он располагался в скверике и на площади возле Троицкой церкви, между Фонтанкой и Измайловским проспектом. Народу - уйма. Продают все: и кольца золотые, продукты и прочие вещи. Купили булку черного блокадного хлеба за 400 рублей. Еще купили за 200 рублей поллитровую бутылку прованского масла. Когда пробовал - ощутил вкус шпрот. Ночью домой пришел брат из РУ и почти все это масло выпил. Его всю ночь рвало.
19. В это же декабрьское время у нас была кошка. Как-то смотрю на нее и говорю матери: всех кошек уже везде съели. А что мы ждем? Мать отвечает - подождем немного, может будет легче. Наутро иду на работу и вижу во дворе шкурку от нашей кошки. Сказал матери. Она плакала - было жалко кошку.
20. В декабре мать тяжело болела. Опухли ноги, опухоль подбиралась к сердцу. Она не вставала с кровати. И вот, придя однажды в 6 часов вечера домой с завода, я увидел, что одеяла и фанера, которыми были завешаны окна - все сорвано, стекла выбиты, в комнате - мороз, на кровати, в ногах у матери, сверху одеяла лежит гранитный бут, размером примерно 50х40х30 см. Выглянул в окно. Набережная канала Грибоедова, со стороны пр. Римского - Корсакова, разрушена попаданием бомбы или крупного снаряда. И это все против наших окон на 2-ом этаже дома 170. Наверно, от взрыва кусок гранита влетел в наше окно, ударился о стену, где были ноги матери, и упал на одеяло, никого не задев.
21. В конце ноября 1941 года брат принес в мешке жженый сахар, перемешанный с землей и грязью. Говорит, что скалывали ломиками с мостовой возле Бадаевских складов.
22. В декабре месяце, в обеденный перерыв, выхожу на Невский. На углу Грибоедова и Невского - аптека. В ней пусто. А до этого я там покупал пивные дрожжи. Стоят на полках коробки. Написано «Папиросы Астаматол». Ну, думаю, будем курить. Купил пять пачек. Вышел из аптеки, закурил. От кашля еле избавился. Пришел в цех, угостил ребят и дядю Сашу - старого лекальщика. Обругали меня. Папиросы выбросили.
23. Дядя Саша - слесарь нашего участка, пожилой человек, на чем свет ругает Сталина и все правительство. Все кругом слушают, поддакивают, а выхода никто не видит. Голод, разруха.
24. Получил в декабре повестку из Военкомата. До этого я тоже получал повестки, но все их относил в отдел кадров. На этот раз сам пошел в Военкомат на Мойке, сдал паспорт и повестку, и получил предписание явиться 14 января 42-го года для отправки в часть. Кадровик страшно ругался - почему я ему не сдал повестку. Я ему объяснил, что хочу на фронт. Здесь, на заводе, победы не добьешься.
25. 14 января 42-го года группой в человек 20 мы шли пешком от Октябрьского РВК на Мойке до Московских казарм на проспекте К.Маркса. проходя мимо памятника Петру и Исакия, увидели в небе низко летящий самолет, грязно-белый с крестом на флюзеляже. Рядом, задрав голову, смотрели на него и зенитчики. «Почему не стреляете?» - спросил я. «А чем стрелять? Х***, что-ли?» - ответил один из зенитчиков. Вокруг зенитного орудия были разбросаны пустые гильзы и ящики от снарядов.
26. В конце декабря 41-го иду по Невскому. Перехожу с одной его стороны на другую. Посредине проспекта навстречу идет женщина, одетая в валенки, меховую шубу, подпоясанную толстой веревкой и в платке. Лицо ее худое и темное. Поравнявшись со мной, она останавливается, безразлично смотрит на меня, и расставив ноги чуть пошире, делает свое дело. На снегу появляется красно-желтое пятно. Боже, до чего мы все дожили?! И это посередине Невского проспекта!
27. В Московских казармах вечером 14 января нас кормили. Мучная баланда с кусочками сала в большом тазу на 6 человек. Пока я искал свою столовую ложку, ребята так подъели суп, что мне досталось всего несколько ложек.
28. Я в 287-ом запасном стрелковом полку. Живем в землянках возле поселка Всеволожский. Каждый день ползем на занятия в поле, а в землянках слушаем политбеседы и устройство оружия. Однажды, придя с тактики, я, залезая на верхние нары, обругал какого-то парня, который задел трубу от буржуйки и дым повалил в землянку. Тут же голос старшины - «Кто ругался? Наряд вне очереди!» И я, не успев переодеть уже оттаявшие от снега валенки, натянув на себя тулуп, иду в ночную темень охранять дорогу Ленинград-Всеволожск. Мороз 40 градусов. Говорят, что на этой дороге часто оказываются диверсанты. За полтора часа моего патрулирования валенки примерзают так, что я не могу отодрать портянки. Они снимаются вместе с кожей ног. Ложусь в санчасть. Обморожение. Старшину, пославшему меня в наряд, слегка наказывают.
29.Однажды утром наш полк поднимают по тревоге и мы, забрав из землянки все свои шмотки с вещмешками, и потушив огонь в буржуйке, выходим спешно строиться. Идем на поляну, недалеко от расположения полка. Строимся по-батальонно буквой П. Стоим и ждем более получаса. Наконец появляется начальство, выносят стол, накрывают его зеленым сукном. Затем выводят троих ребят, без шапок, в накинутых на плечи шинелях, без ремней. За ними выходит отделение солдат с карабинами. Военный трибунал оглашает приговор. Телефонист, дизертир и ракетчик из нашего полка приговариваются к расстрелу. Первого - за передачу сведений немцам, второго - за то, что отлучился в Ленинград и там его поймали, и третьего - говорят, пускал ракеты из расположения полка. Стоя к нам спиной, приговоренные после выстрелов упали лицами к лесу. У меня дрожали ноги не то от холода, не то от увиденного.
30.В начале февраля 42-го нас посадили в машины и колонна двинулась. Это был весь полк. Двигались на восток. К ночи были на берегу Ладоги, где всем дали по 100 гр.водки, полбуханки черного хлеба и по пол-котелка супа. В голове защумело. Полк разбрелся кто-куда. Мы с Сашей Черновым оказались в одной из землянок,где пригрелись и сидя уснули. Кругом были люди: гражданские и военные. Вдруг, в дверях голос - «Запасной полк, выходи на посадку!» . Вышли,ищем где посадка, не можем найти. Спрашиваем у одного из шоферов,машина которого приготовилась съезжать на лед. - «На ту сторону довезешь?» Отвечает: - «Махорка есть, садитесь.» Отдаем ему спичечную коробку махорки. Я сажусь в кабину, Саша в кузов. На озере ветер и холодно. К утру поднимаемся на пригорок. Надпись - Лаврово. Рядом машина с солдатами. Трое из них замертво приехали в Лаврово. Их трупы скатили ребята из машины на снег. Спрашиваем где наш полк. Стоящий рядом старший лейтенант отвечает - «Ждите здесь, никуда не уходите». Мы ждем, собралось нас человек 20 и через час-два идем пешком в сторону Жихарева, затем поворачиваем по дороге вправо и к вечеру приходим в расположение подразделений 1 отдельной Горнострелковой бригады 8-ой армии Волховского фронта.
За все вышеизложенное отвечаю полностью своей совестью и честью. Все видел и пережил лично. /Алексеев/
16 мая 1994 года.
Лиепая, Латвия.
Дополнения.
До войны у нас в доме 170 по каналу Грибоедова в кв.45 или 46 на 4-ом этаже жили дядя Володя и тетя Мария - супруги. Вся их двухкомнатная квартира, включая и прихожую, была заставлена аквариумами. Свободной оставалась только кухня, где и стояла одна двухспальная кровать и стол.
В аквариумах, оборудованных и электросветом, и подачей воздуха, а также подогревом воды, плавали тысячи разноцветных декоративных рыбок. Летом дядя Володя, ежедневно, после работы ходил на Ладогу с бидончиком и сачком. Там он ловил дафний - рыбий корм. В начале блокады дядя Володя умер, что стало с теми рыбками и аквариумами? Какая глупость - война, какое изуверство - блокада.
Когда в декабре 41-го года топить дома печурку было уже нечем, мы с братом вышли поздно вечером на канал Грибоедова, перешли через мостик, и на проспекте Римского-Корсакова сняли деревянную ставню у гастрономического магазина, который был давно уже закрыт, т.к. в нем продавать было нечего. Ставня же спасала нас от холода два или три дня.
В сентябре и октябре месяце 41-го года пища в Ленинграде исчезала постепенно. Сначала в столовых можно было еще кое-что поесть. Например, суп гороховый, суп картофельный и прочее. Все это за талоны на крупу. В дальнейшем в столовых можно было поесть только дрожжевой суп - это вода, заправленная дрожжами и чуть мукой. И вот за этим супом в октябре уже стояли очереди. В одну из таких столовых на Садовой улице, возле проспекта Майорова я стоял часа два.
На третий день войны, т.е. 25 или 26 июня умер скоропостижно мой дядя, Королев Алексей Андрианович. Он работал то ли главным инженером, то ли коммерческим директором какой-то полотняной фабрики. Умер он сразу, по-моему, не вынес известия о войне. У него по работе был хороший друг - немец. Этого немца сразу же арестовали. И это, наверно, тоже стало причиной смерти дяди Лёни. Мы с матерью были на его похоронах.