Недавно в память Екатерины Фурцевой - бывшего министра культуры СССР хрущевского периода - установили мемориальную доску на ее доме. Это о ней сказал Ю.Любимов: «Дура - но хоть живая». «Живая дура» долгие годы выполняла роль птичницы в курятнике, всполошенно опекавшей одних несушек и поносившей других, проштрафившихся, или попросту немилых ее сердцу «простой бабы-ткачихи», далекой от культуры и понимания истинных масштабов личности зависимых от нее художников. При этом себя не обижала - брала взятки в валюте (свидетельство Г.Вишневской, сунувшей ей 400$), отстроила себе дачу, на которой и погорела.
В чем причина волны теплого внимания и едва ли не обожания, ощущаемая в ряде прошедших телесюжетов, к этому давно казалось бы ушедшему в небытие персонажу?
Это шестидесятники ностальгируют.
Это они задним числом сводят счеты со своим прошлым - выдавливают из себя по капле раба весьма причудливым способом. Дабы оправдать свое позорно-холопье пресмыкательство перед «живой дурой» (серия фото-ий - тут и расплывшийся в улыбке Растропович, тянущийся к ней с рюмкой и, кажется, даже с поцелуем, тут и Рихтер в похожей дамской позе подчинения), на каком-то из домашних журфиксов придумали: а давайте-ка увековечим ее память в виде доски? Будет не так стыдно вспоминать свои ужимки и прыжки.
И порешили.
И навесили «дуре» доску.
И надписали: "Выдающийся деятель культуры".