ανάστασις
Этот пост адресован, в первую очередь, Рите. И еще Яне. Яне в меньшей степени, потому что она и так все понимает. But anyway. Я приехала из Питера вся гнилая - герпес, абсцесс кожи, фурункул и карбункул (звучит как названия драгоценных камней). И непонятным образом поездка и концерт Dead Can Dance стали неразрывными событиями, частями одного процесса. Тело воспалилось - но душа высохла и вытянулась. Высохла и вытянулась! Cмотрите на обложку последнего альбома DCD - там черно-белые подсолнухи. Сухие и вертикальные. Сначала я написала это - "высохла и вытянулась!" - и лишь потом поняла этот синхрон. Это диалектика и вечное верчение солярного и лунного: иссохшие и немые цветы солнца, гнилое тело при сухой душе, золоченые шпили в дожде, и "самое красивое место" посреди пустыря.
В Питере во мне окончательно расшевелились желания, зачатые еще лет в 16, а на концерте они вылупились и стали разевать голодные рты. Раньше я была - неважно каким - поэтиком. С задернутыми наглухо веками и твердокаменным панцирем. А потом меня, как флюгер, стало разворачивать в сторону Тимбукту или типа того. Сначала я так пугалась. Думала, wtf, мои священные двери открываются! Come on, это же солнце, это же планета Земля, какого черта, как я могла?!.. Но, по правде сказать, в глубине души я всегда понимала, что любить в Бодлере лесбиянок и вампиров и проходить мимо Индии и негров - это либо лицемерие, либо поверхностность. Как и любить в DCD Within the Realm of Dying Sun, но не чувствовать Spiritchaser. Это просто аверсы и реверсы, но лицо на монете одно, и оно мое. И мир как-то спокойно и последовательно открывался навстречу, сыпля знаками. Последним был журавлиный клин треугольничком, который я увидела, когда писала за сараем в осеннем Павловске. И этих же журавлей я услышала потом на концерте.
К чему это все. Я много пафосных слов говорю, в основном они об одном и том же. Но и пост, и музыка, и поэзия, - они все об одном и том же, так что моя совесть чиста.
***
Красота не вне нас, но в нас самих. Это свою красоту мы узнаем в изменчивых узорах вечного потока жизни. Свет, форма, движение, блеск, запахи и звуки внезапно предстают перед нами не просто как привычный облик вещей, - в них обретает выражение жизнь, ключом бьющая в нас.
Р. Олдингтон, «Смерть героя».
Я хотела написать о концерте, но получилось не о концерте. У DCD нет концертов в привычном смысле слова - нет шоу, костюмов, интерактива, светомузыки. Мы только свидетельствовали музыку. Присутствовали при родах.
Это было откровением - как «Властелин колец» в 14 лет и первая любовь в 17. Уникальный опыт - восторг и драма узнавания. Так излечившийся вампир впервые видит свое отражение, так излечившийся от амнезии впервые вспоминает свое имя. Так дерево шевелит задубевшими корнями. В день концерта я дочитала «Эндимион» Дж. Китса - о неизбывной любви к Луне, о пути сквозь метерлинковские молчаливые гроты, полные голубых роз, о власти над травами и пчелами, о звездной пыльце. О глубоком, корневом, извечном родстве душ - и о поиске этих душ в слоистых толщах времен и пространств. Оказалось, музыка DCD именно об этом. Обладая безупречной эрудицией, и Китс, и DCD, тем не менее, создают полотна непоследовательные с точки зрения фактографии. Китс вводит в античную канву христианских богов, DCD используют футуристические ханги в средневековых мадригалах. Но тем очевиднее - это синтетическое искусство, синкретизм. Не концепция, но искренний поиск, копошение пальцами в сырых корнях. Сведение мелких листочков к общему знаменателю, единому стволу, ручьев - в поток. Превращение букв в праязык. Попытка слить форму с содержанием.
Драма, пожалуй, лишь в бесконечности пути - и в ней же восторг. Когда Брендан пел, я видела, как Эндимион и Цинтия плывут в ночном небе на вороных конях, сцепившись пальцами. Когда пела Лиза, я видела, как настает первый на Земле рассвет, вызванный богиней с горного пика. Когда играли ханги, я чувствовала скрежет и звон звезд. Светляки на эльфийских лицах, трепетная кора вечнозеленых гигантов, безграничность пустынь - и уникальность человеческих сознания и воображения, которые делают нас всемогущими. Не то чьи-то духи, не то обонятельная галлюцинация, но во время концерта я чувствовала запах, похожий на Womanity от Thierry Mugler, - инжир на фоне чего-то сухого, песчаного.
Этот концерт был опытом чистого познания. Это был эксперимент, рождающий цепи новых экспериментов в наших мозгах. Вирус любопытства и красоты. Будучи ожерельем из жемчужин со всех побережий, плодом слияния сотен идей и ветров, эта музыка, в свою очередь, посеяла в нас зерна столь же буйных и причудливых растений. Если бы мы только могли визуализировать все те фантазии, что плыли в наших глазах под эту музыку, вышла бы Песнь Песней, совершенная книга сказок - душераздирающе прекрасная и потому грустная.
Впрочем, такие книги уже существуют: «Эндимион» Китса, «Пьяный корабль» Рембо (только ли?), «Путешествие» Бодлера (сколько лет я возвращаюсь к одним и тем же именам). Все они - о поиске под белыми крыльями, белыми парусами. Вот почему от этой музыки так остро зудит в сердце, как от журавлиного клика, - потому что не терпится жить.
Sometimes
I feel like I want to fly
Reach out to the painted sky
A prisoner to the wind
A bird on the wing
Не терпится отправиться в путь. Спуститься в Аид, вознестись к Авроре, слушать прибой в чистилище. Познание мира и познание себя - это одно и то же. Одно и то же. Их музыка - медитативное само- и миросозерцание. Это одновременно пророчество и воспоминание, восторг и драма. Ритуал алхимического исследования. Ритуал - потому что поиск священен (как у Китса: «и тот не спит, кто думает, что спит»). Как священно все то, что называется самыми простыми на свете словами: солнце, вода, земля. Как самые простые звуки, несуществующий детский язык, на котором поет Лиза, - и мы понимаем. Потому что это общий язык, это общее Солнце.
We are ancients
As ancient as the sun
Я наконец поняла, что значит Dead Can Dance. Раньше я считала, что это средневековая миниатюра со скелетами в стиле dance macabre. Теперь понимаю, что тут мертвые - это те же радужные души, что обитают в живом соке Эйвы из «Аватара» и осязают нас своими теплыми нитями. И они не только танцуют.
И я сидела и качалась, вся в слезах, - как Пифия на треноге над ядовитыми парами (Opium!)
Her song blind tears
And now those tears leave taste on my tongue
Like the warm rush you get from
Black opium
Она бредит или просвещает? Спит или бодрствует? В прошлом или будущем? Это как в «Фонтане» Аранофски - нет никакой разницы между космическими столкновениями и химическими реакциями: I feel the ocean in my blood. Это сеанс откровения: All roads look the same/ They lead nowhere.
Вот за что я благодарна Dead Can Dance - за знание, за снятие завесы, за саму себя и каждый вздох всего, что вокруг. Фактически, за столько лет я так срослась с этой музыкой, что сама являюсь подтверждением всего написанного выше - нет никакой разницы между мной и ней.
Throughout the ages
Of iron, bronze and stone
We marveled at the night sky
And what may lie beyond
We burned offerings
To the elemental ones
Made sacrifices
For beauty, peace and love.
***
Так вот, возвращаясь к эпиграфу Олдингтона. Меня интересуют изменчивые узоры вечного потока жизни. «Куда больше, чем слова о мире, который тебя окружает, значит сам этот мир» - это сказал он же. А он знал толк в смерти и войне. И поэтому я скоро приеду в Омск - делать загранпаспорт.
P.S.: все, что курсивом, - тексты с последнего альбома DCD.