Вместо рецензии на роман Дмитрия Данилова «Саша, привет!»
Вместо рецензии на роман Дмитрия Данилова «Саша, привет!» эссе на тему «Антиутопия, в которой мы живем»
Роман выложен на сайте «Нового мира» (номер 11, 2021 год)
Есть особое удовольствие читать роман, в котором, как кажется, всё на поверхности: аллюзии, реминисценции, прецедентные тексты, филологические игры с отсылками, стихи Хармса и Анны Логвиновой, включенные в повествование, но есть тайна открытого финала и послесловия, которое заставляет вздрогнуть. Оговорюсь, что не претендую на разгадку всех.
В эссе присутствуют спойлеры.
Роман Дмитрия Данилова «Саша, привет!» продолжает ряд антиутопий Замятина и Оруэлла. В нем есть реминисценции замятинского «всеобщего счастья», когда по бесконечной дороге уходит герой романа Сережа, Сергей Петрович Фролов, и его охранник Антон, Антон Сергеевич Калашников (аллюзия на оружие, которое становится все совершеннее, например, «Доброе возвращение»*). Им вслед машут другие герои романа, и все они счастливо улыбаются.
Бесконечная дорога и беседа двух путников - это еще одна реминисценция. Она топонимически продолжает московский ряд прощания главного героя со свободой: Красная площадь (Спасская башня - мольба о спасении?); Пушкинская площадь («наше всё», которое отзовется именем расстреливающего преступников пулемета - Саша); булгаковские Чистые пруды; Скотопрогонная улица, станция Бойня - «привет, Оруэлл!», Микояновский мясокомбинат, имени деятеля, выжившего при Сталине и дожившего до Брежнева, в отличие от расстрелянного Бориса Пильняка.** Далее маршрут героя лежит через станции метро «Ленинский проспект», «Площадь Гагарина», «Белокаменная», у которой «…дорожка обрывается, аккуратные фонари заканчиваются, и все, и все, и все». И это Москва стала «частью убивающей (убившей) его реальностью».
В той реальности спорить с машиной, вынесшей смертный приговор, бессмысленно: преступна связь со студенткой, не достигшей 21 года, Илоной Мещерской («и лоно», или все-таки бунинская Оленька, или симбиоз?), и неважно, что «…на добровольной основе…без применения насилия…по предварительному сговору…с согласия потерпевшей…».
Кстати, если учесть дату рождения героини, действие романа происходит не позже 2024 года, а скорее всего, даже раньше, практически, в наши дни, с проездным «Тройка», с лекциями по Zoom, Фейсбуком. Инстаграмом, волонтером Дашей, оплатой алкоголя в номере смертника по карте.
Сергей Фролов, теперь уже Сергей Петрович, не только в университетской аудитории, но и в вежливо-обходительном общении охранников, теряет субъектность, хотя об этой категории рассуждает его жена Света совсем в другой ситуации и в отношении совсем другого «субъекта», «писателя Виталия», опять же «живущего». А мать героя, услышав его голос по телефону «уже не летом, уже поздней осенью, почти зимой», теряет сознание, а потом после больницы говорит так, как будто Альцгеймер уже поселился в ее доме.
Оставим разговоры героя со священнослужителями, хотя они и составляют немаловажную часть романа. Именно православный священник приоткрывает «занавесу молчания»: в этом Комбинате человек оказывается под дамокловым мечом. Священник призывает жить одним днем. Но этот день сливается в бесконечное повторение одних и тех же эпизодов: завтрак, проход под дулом пулемета Саши (Саша, привет!), прогулки в саду, сидения на лавочке, синего автобуса, который подъезжает к светофору, долго ждет, неуклюже поворачивает и уезжает в пространство, «про которое Сережа уже мало что понимает».
Скорбное бесчувствие как «естественная стадия в положении героя». Что там говорит Википедия, к которой Сергей Петрович и его жена, Светлана Игоревна, университетские преподаватели, отсылают студентов?*** Средневековый медицинский диагноз, название фильма Александра Сокурова, с его замечанием, что есть «…грань, за которой люди перестают болеть человеческими болезнями и заболевают как звери. Неизлечимо». А может быть буквальное прочтение названия пьесы Бернарда Шоу, по мотивам которой снят фильм? И уже Света, вернувшись с моря, сидит на лавочке с виски, смотрит в одну точку, и не отвечает на звонок Сережи, нажимает отбой и снова смотрит в одну точку. И потом в эту точку превращаются Антон и Сергей, которые идут по бесконечной дороге.
На тюремной белой футболке смертника красная широкая диагональная полоса посередине. Провели одну, а вторую, перечеркивающую, кто проведет? «Мы тут уже все умерли», - говорит Человек в черном, который подойдет к Сереже в саду, чтобы объяснить, что не надо общаться с постояльцами этого заведения. Повторяющийся рефрен: «Мертвое тело». (Продолжим ряд: «Живой труп»; «Черный человек»; «Мой черный человек»). Когда человек перестает занимать место. Остается пустое место, если не сказать: мокрое.
В финале пулемет Саша будет палить по пустому месту: «…кафельная плитка пола разлетается во все стороны».
* «Доброе возвращение», или ДВ - система, возвращающая беглеца, когда человек бежит в свою тюрьму и может сказать только: «Извините меня, извините меня, извините меня!»
** Лекцию о Борисе Пильняке Сергей Петрович пытается прочитать своим студентам, уже будучи в Комбинате.
***Здесь должен быть смайл, преподаватели меня поймут.
Роман выложен на сайте «Нового мира» (номер 11, 2021 год)
Есть особое удовольствие читать роман, в котором, как кажется, всё на поверхности: аллюзии, реминисценции, прецедентные тексты, филологические игры с отсылками, стихи Хармса и Анны Логвиновой, включенные в повествование, но есть тайна открытого финала и послесловия, которое заставляет вздрогнуть. Оговорюсь, что не претендую на разгадку всех.
В эссе присутствуют спойлеры.
Роман Дмитрия Данилова «Саша, привет!» продолжает ряд антиутопий Замятина и Оруэлла. В нем есть реминисценции замятинского «всеобщего счастья», когда по бесконечной дороге уходит герой романа Сережа, Сергей Петрович Фролов, и его охранник Антон, Антон Сергеевич Калашников (аллюзия на оружие, которое становится все совершеннее, например, «Доброе возвращение»*). Им вслед машут другие герои романа, и все они счастливо улыбаются.
Бесконечная дорога и беседа двух путников - это еще одна реминисценция. Она топонимически продолжает московский ряд прощания главного героя со свободой: Красная площадь (Спасская башня - мольба о спасении?); Пушкинская площадь («наше всё», которое отзовется именем расстреливающего преступников пулемета - Саша); булгаковские Чистые пруды; Скотопрогонная улица, станция Бойня - «привет, Оруэлл!», Микояновский мясокомбинат, имени деятеля, выжившего при Сталине и дожившего до Брежнева, в отличие от расстрелянного Бориса Пильняка.** Далее маршрут героя лежит через станции метро «Ленинский проспект», «Площадь Гагарина», «Белокаменная», у которой «…дорожка обрывается, аккуратные фонари заканчиваются, и все, и все, и все». И это Москва стала «частью убивающей (убившей) его реальностью».
В той реальности спорить с машиной, вынесшей смертный приговор, бессмысленно: преступна связь со студенткой, не достигшей 21 года, Илоной Мещерской («и лоно», или все-таки бунинская Оленька, или симбиоз?), и неважно, что «…на добровольной основе…без применения насилия…по предварительному сговору…с согласия потерпевшей…».
Кстати, если учесть дату рождения героини, действие романа происходит не позже 2024 года, а скорее всего, даже раньше, практически, в наши дни, с проездным «Тройка», с лекциями по Zoom, Фейсбуком. Инстаграмом, волонтером Дашей, оплатой алкоголя в номере смертника по карте.
Сергей Фролов, теперь уже Сергей Петрович, не только в университетской аудитории, но и в вежливо-обходительном общении охранников, теряет субъектность, хотя об этой категории рассуждает его жена Света совсем в другой ситуации и в отношении совсем другого «субъекта», «писателя Виталия», опять же «живущего». А мать героя, услышав его голос по телефону «уже не летом, уже поздней осенью, почти зимой», теряет сознание, а потом после больницы говорит так, как будто Альцгеймер уже поселился в ее доме.
Оставим разговоры героя со священнослужителями, хотя они и составляют немаловажную часть романа. Именно православный священник приоткрывает «занавесу молчания»: в этом Комбинате человек оказывается под дамокловым мечом. Священник призывает жить одним днем. Но этот день сливается в бесконечное повторение одних и тех же эпизодов: завтрак, проход под дулом пулемета Саши (Саша, привет!), прогулки в саду, сидения на лавочке, синего автобуса, который подъезжает к светофору, долго ждет, неуклюже поворачивает и уезжает в пространство, «про которое Сережа уже мало что понимает».
Скорбное бесчувствие как «естественная стадия в положении героя». Что там говорит Википедия, к которой Сергей Петрович и его жена, Светлана Игоревна, университетские преподаватели, отсылают студентов?*** Средневековый медицинский диагноз, название фильма Александра Сокурова, с его замечанием, что есть «…грань, за которой люди перестают болеть человеческими болезнями и заболевают как звери. Неизлечимо». А может быть буквальное прочтение названия пьесы Бернарда Шоу, по мотивам которой снят фильм? И уже Света, вернувшись с моря, сидит на лавочке с виски, смотрит в одну точку, и не отвечает на звонок Сережи, нажимает отбой и снова смотрит в одну точку. И потом в эту точку превращаются Антон и Сергей, которые идут по бесконечной дороге.
На тюремной белой футболке смертника красная широкая диагональная полоса посередине. Провели одну, а вторую, перечеркивающую, кто проведет? «Мы тут уже все умерли», - говорит Человек в черном, который подойдет к Сереже в саду, чтобы объяснить, что не надо общаться с постояльцами этого заведения. Повторяющийся рефрен: «Мертвое тело». (Продолжим ряд: «Живой труп»; «Черный человек»; «Мой черный человек»). Когда человек перестает занимать место. Остается пустое место, если не сказать: мокрое.
В финале пулемет Саша будет палить по пустому месту: «…кафельная плитка пола разлетается во все стороны».
* «Доброе возвращение», или ДВ - система, возвращающая беглеца, когда человек бежит в свою тюрьму и может сказать только: «Извините меня, извините меня, извините меня!»
** Лекцию о Борисе Пильняке Сергей Петрович пытается прочитать своим студентам, уже будучи в Комбинате.
***Здесь должен быть смайл, преподаватели меня поймут.