Текстильные капиталисты

[el_nikit]

Особняк в «испано-мавританском» стиле, построенный в 1890-х годах на Воздвиженке архитектором
В. А. Мазыриным для А. А. Морозова, двоюродного племянника Саввы Тимофеевича Морозова.
Арсений Морозов заказал возвести для себя этот«средневековый замок»
(декор фасада - раковины,корабельные канаты и др.), побывав в Португалии.
После Октябрьской революции здесь был Дом Пролеткульта,
с 1959 года - Дом дружбы с народами зарубежных стран


Текстильные капиталисты
(из книги Валерий Чумакова /bonif/ "Русский капитал. От Демидовых до Нобелей")

Уж так повелось в России, что о наиболее популярных в народе личностях здесь слагают легенды. По одной из них, первый из купцов Морозовых, Савва Васильевич, выкупился из крепости у помещика Рюмина, запла­тив ему за себя и за четырех своих сыновей 17 000 рублей ассигнациями, оказавшимися потом фальшивыми. Крестьянин так ловко срисовал денежки, что помещик сначала ничего не заметил и только на следующий день разглядел, что на бумажках нет водяных знаков. В по­лицию он заявлять не стал, поскольку сам был когда-то крепостным, а только договорился с Саввой, что тот по­том расплатится с ним по-настоящему.

Согласно второй легенде основу финансового благо­получия семьи составило пятирублевое приданое жены Саввы Васильевича, мастеровой девки, дочки никулин­ского красильщика, Ульяны Афанасьевны. К тому же, она сообщила мужу секрет необыкновенно стойкой кра­ски для ткани.

По третьей легенде, уже выкупившийся на волю Сав­ва, приобретя в 1823 году у того же Рюмина участок зем­ли на правом берегу Клязьмы длиной 2,3 версты и шири­ной 2 версты, мигом увеличил свои владения в 11 раз, приписав на фальшивой карте к одной двойке еще одну.

Ну да легенды легендами, а факты не менее интерес­ны.

Кому война, а кому…

Самое большое влияние на судьбу первого из Моро­зовых оказал… император Франции Наполеон Бонапарт. После поражения под Аустерлицем и подписания унизи­тельного Тильзитского мира России пришлось закрыть свои границы для английских товаров, а значит, и для дешевого «англицкого» сукна, в которое тогда была оде­та чуть ли не вся страна. Почувствовав отсутствие кон­куренции, отечественная текстильная промышленность заработала на полную мощность. Заработали и все ма­стерские, так или иначе с текстилем связанные. Одной из таких мастерских была мастерская крепостного кре­стьянина из села Зуево Владимирской губернии Саввы Морозова. Станок, на котором он ткал ленты, бахрому и кружева, останавливался лишь на то время, когда хо­зяин ходил в Москву, чтобы сбыть продукцию. Согласно легенде ходил за восемьдесят верст пешком, пускаясь в путь засветло, чтобы к вечеру доставить товар в сто­лицу. Да так там прославился, что вскоре уже ему навстречу стали выходить перекупщики, желавшие ску­пить все разом.

Второй раз Наполеон помог крестьянину в 1812 году, когда после устроенного к его вступлению в Москву по­жара в Первопрестольной сгорели все ткацкие фабри­ки. Оказавшаяся в условиях острейшего текстильного дефицита вторая российская столица с жадностью по­глощала квадратные километры сукна, производившего­ся ткачами-кустарями. Не воспользоваться столь благо­приятной ситуацией было просто грешно. Уже вскоре после окончания войны Савва открыл на территории родного села Зуева, естественно, с разрешения помещи­ка, четыре фабрички: прядильную, ткацкую, белильную и красильную. Теперь он владел предприятием по произ­водству тканей полного цикла, оставаясь при этом кре­постным крестьянином. Возможно, он оставался бы им и дальше, если бы в 1820 году интересы развития бизне­са не потребовали его перехода в купеческое сословие. Вот тут и пришлось идти к барину на поклон за вольной.

Сумма в 17 000 рублей, которую заломил за освобож­дение молодого капиталиста и четырех его сыновей - Елисея, Абрама, Захара и Ивана - помещик Рюмин, была просто фантастической. За такие деньги можно было купить небольшую деревеньку в два десятка душ. Однако деваться было некуда, и деньги пришлось запла­тить (возможно, фальшивыми ассигнациями). Сразу по­сле выхода из крепости Савва записался в богородские третьей гильдии купцы, затем быстренько перескочил во вторую гильдию, а позже прочно обосновался в первой.

В 1823 году Савва производит, как сейчас бы сказали, полную реструктуризацию своей компании. У того же помещика Рюмина за 500 рублей он покупает участок на берегу реки Клязьма, куда спустя небольшое время были перенесены из Зуева все морозовские предприя­тия. Первая фабрика на новом месте заработала в день Николы Чудотворца, потому-то местечко и получило на­звание - село Никольское.

В том же 1823 году в семье Морозовых родился по­следний и любимый сын Тимофей.

Труд и капиталрабочих напитал

Между тем дело росло. К 1840 году тогда уже почет­ный потомственный гражданин, купец первой гильдии миллионщик Савва Морозов отстроил четыре крупней­шие в России ткацкие мануфактуры: одну в Богородске, одну в Твери и две в Никольском. Несомненным центром семейной фирмы было Никольское, в каменных казар­мах которого жило уже около 10 000 рабочих. Это был первый в России специально созданный заводской посе­лок, а Морозовские мануфактуры являлись «градообра­зующими» предприятиями.

Вместе с делом росли и сыновья. Иван Саввич, же­нившись, вытребовал у отца свою долю в наследстве и вышел с нею из семейного дела. Остальные же дети вошли как полноправные соучредители в созданный 90-летним Саввой Васильевичем в 1860 году Торговый дом «Савва Морозов с сыновьями». Директором товари­щества, в обход возрастной иерархии, был назначен млад­ший Морозов - Тимофей. В полном объеме товарище­ство просуществовало всего несколько месяцев: после смерти Саввы Васильевича в том же 1860 году братья по завещанию растащили компанию на четыре самосто­ятельные мануфактуры: Захар получил Богородско - Глуховскую, Абрам - Тверскую, а Елисей с Тимофеем раз­делили между собой Никольские, причем большая часть при дележе отошла к Тимофею.

Между братьями началось здоровое (почти спортив­ное) соперничество. Каждый пытался превзойти других и доказать, что его мануфактура - лучше. Когда строив­шаяся Нижегородская железная дорога подошла к владе­ниям братьев, за нее взялись сразу с трех сторон. Захар требовал провести ее через Богородск, Елисей - слева от Никольского, а Тимофей - справа. Как гласит широ­ко распространенная в те времена народная легенда, Тимофей якобы специально внедрил в ряды строителей-железнодорожников своих рабочих, чтобы они под шумок провели дорогу так, как нужно хозяину.

Так это было или нет, а дорога в 1861 году прошла че­рез владения Тимофея Саввича Морозова. В том же году страна впервые узнала о селении Никольском из книж­ки ученого-краеведа К. Н. Тихонравова. «Каменный дом для дирекции фабрик, девять одноэтажных флигелей для иностранцев и других служащих, деревянный двух-этажный флигель для конторских служащих, 11 двухэтажных и 19 одноэтажных казарм для рабочих, камен­ная баня, двухэтажный дом для больницы на 56 кроватей и один вольнопрактикующий врач…» - таким было вла­дение Морозовых. А вот выдержка из газеты «Влади­мирские губернские ведомости»: «Никольское состоит исключительно из построек, принадлежащих фабри­кантам Морозовым. Здесь вы не найдете ни одного гвоз­дя, ни одной щепки, которые бы не принадлежали Мо-розовым. Минимальная цифра народонаселения в местечке простирается ежегодно до 15 тыс. человек и состоит из людей, пришлых сюда ради куска насущного хлеба».

Так закалялась сталь

Я вовсе не сторонник марксизма, но факт остается фактом: такого злого капиталиста, каким был Тимофей Саввич Морозов, найти сложно. Рабочие на его заводах получали минимально возможную плату, да и ту боль­шей частью выдавали «чеками», отоварить которые мож­но было только в морозовских же магазинах. Рабочий день составлял 12-14 часов, при этом дирекция ча­стенько объявляла рабочими даже дни общероссийских и главных церковных праздников. Любой «проступок» облагался значительным штрафом, на эти штрафы ухо­дило иногда до половины заработка. Штрафовали за пес­ни на рабочем месте (это в ткацких-то цехах, где своего голоса не услышишь), за грязную обувь, за непосещение церковного богослужения в заводской церкви, за то, что зазевался и не снял шапку перед мастером… Люди жили в казармах по три семьи в комнате, да и комнаты-то были фиктивные, образованные фанерными перегородками. Целый этаж отапливался одной буржуйкой, от которой по комнатам расходились чуть теплые трубы. В кабинете Тимофея Саввича никто из служащих компании не имел права сидеть даже во время многочасовых совещаний.

В народе Тимофея Саввича не любили и слагали о нем особые легенды. Говорили, что крыша его дома выложе­на золотыми листами. По другой версии, золотым в его доме был нужник. Говорили, что он продал душу дьяво­лу, и теперь его пуля не берет. Говорили, что он собствен­норучно замучил 40 человек, которых закопали в под­вале заводоуправления. В общем, могильщиков себе Тимофей воспитал - хоть куда. Решительных, озлоблен­ных, голодных и, главное, таких, каким, по меткому вы­ражению Ленина, «нечего было терять, кроме своих цепей». Так стоит ли удивляться, что первая в России крупная стачка произошла именно на фабриках Тимо­фея Саввича Морозова?..

Началось все с того, что дирекция Товарищества Ни­кольской мануфактуры 5 января 1885 года объявила 7 января, великий праздник Крещения Господня, рабо­чим днем. Такого в России еще не было. Вечером того же дня в местном трактире собрались наиболее рьяно на­строенные рабочие, которые поклялись 7 января остано­вить фабрику. Забастовку планировалось провести мир­но, без шума, просто собраться всем у проходной завода, предъявить свои требования администрации и разой­тись по домам. Однако об этих планах стало известно дирекции завода, которая снарядила из грузчиков, сторожей и дворников ударную группу численностью 400 человек, вооружила ее дубинками, ломами и огло­блями и приказала загонять подходящих к проходной рабочих в здание силой. Загнать людей внутрь у админи­страции получилось, а вот заставить их начать работу - нет. Рабочие остановили станки, закрутили газовые кра­ны и вновь вышли на улицу. Вовремя: охрана как раз избивала группу решительно настроенных ткачих. Тру­дящиеся, возмущенные таким обращением с женщи­нами, мигом показали обидчикам, на чьей стороне сила, и прогнали их вплавь на другую сторону Клязьмы.

Депутация рабочих отправилась к дому управляюще­го фабриками Дианова, но тот предусмотрительно сбе­жал, отправив в Москву телеграмму с просьбой о по­мощи. Не застав его на месте, толпа жутко расстроилась и разгромила дом. Затем были разгромлены дома ди­ректоров фабрик, харчевная лавка и хлебопекарня. Зда­ние конторы стачечники пожалели и только повыбивали в нем стекла.

В ночь с 7 на 8 января в Никольское, по личному рас­поряжению Александра III, прибыли два пехотных ба­тальона и отряд конницы. Весь поселок был оцеплен патрулями. Днем из Москвы приехал Тимофей Саввич. Посовещавшись с администрацией, он сделал рабочим мелкие уступки и уехал. Рабочих такое положение не устроило. Вечером следующего дня они выдвинули свои требования: возвратить изъятые за прошедший год штрафы, повысить зарплату до приемлемого уровня, оплатить все дни стачки, не задерживать выдачу харчей, уволить наиболее ненавистных мастеров и служащих. Кроме того, рабочие требовали (теперь уже от государ­ства) издать закон о максимальных штрафах, о найме фабричных рабочих, ввести государственный контроль над зарплатой, обязать хозяев оплачивать вынужденный простой рабочих, разрешить рабочим самостоятельно выбирать себе старост и так далее. Всего семь требо­ваний к хозяину и восемнадцать - к правительству. Стачка переросла в политическое выступление.

В конце концов в поселок ввели еще три пехотных ба­тальона и шесть казачьих сотен. К 23 января стачка была подавлена, а ее организаторы арестованы, однако за­ставить народ вернуться к работе было еще сложно. По воспоминаниям тогдашнего владимирского губернатора Судиенко, руководившего правительственными войсками, «народ охотнее шел под арест, увещевания особых результатов не приносили…»

На судебном процессе над организаторами стачки Тимофей Саввич выступал как свидетель. Когда его вы­звали для дачи показаний, он поднялся и на совершенно ровном месте, в проходе между креслами, упал и в кровь разбил нос. Из зала тут же закричали: «Это тебя Бог наказывает, кровопийца!» Большинство обвиняемых на процессе были оправданы, лишь несколько человек при­говорили к трем месяцам тюрьмы и тут же, в зале суда, отпустили, поскольку они уже провели в предваритель­ном заключении около года.

После стачки Тимофей Саввич отменил штрафы, уво­лил ненавистных рабочим мастеров, дал полный расчет тем, кто пожелал уйти с фабрики и… полностью отошел от управления мануфактурой. Он так и не смог за все оставшиеся ему четыре года жизни оправиться от шока и, по воспоминаниям близких, часто рассказывал, что видел во сне надвигающихся на него грязных, оборван­ных и злых рабочих. А к управлению фирмой приступил, пожалуй, самый знаменитый из Морозовых - Савва Тимофеевич.

Саввушка

В церкви села Нестерово близ Орехово-Зуева слева от иконостаса до недавнего времени висела икона Саввы Стратилата. На бронзовой доске в нижней части иконы были слова: «Сия святая икона сооружена служащими и рабочими в вечное воспоминание безвременно скон­чавшегося 13 мая 1905 г. незабвенного директора прав­ления, заведовавшего ф-ми Товва Саввы Тимофеевича Морозова, неустанно стремившегося к улучшению быта трудящегося люда». Нет, бывает, конечно, что яблоко от яблони падает далековато, но чтоб его уж так далеко забросило…

Для того чтобы вступить в директорскую должность, молодому Савве Тимофеевичу (родился он в 1862 году) пришлось покинуть Кембридж, где он обучался химии после того, как с отличием окончил Московский универ­ситет. Вернувшись в родные края, Савва Тимофеевич решил обзавестись семьей и тут же отбил у своего двою­родного племянника Сергея Викуловича (сына Викулы Елисеевича, соседа по Никольскому) молодую краса­вицу жену, Зинаиду Григорьевну, урожденную Зимину. И для семьи Морозовых, и для семьи Зиминых развод Зинаиды и женитьба Саввы на разведенной были страш­ным позором. Отец Зины (на самом деле ее звали Зино­вией, на светский манер она нарекла себя сама) говорил дочери: «Мне бы, дочка, легче в гробу тебя видеть, чем такой позор терпеть».

Про Зинаиду Григорьевну в народе была сложена от­дельная легенда. Говорили, что она сама из «заводских», что работала на никольской фабрике Елисея Саввича «присучальщицей», то есть следила за тем, чтобы не рва­лась нить, что там-то ее и заметил младший из клана Елисеевичей, который и взял ее в барские хоромы. На са­мом же деле Зина была дочкой купца второй гильдии Зимина, хозяина «Зуевской мануфактуры И. Н. Зимина».

На отцовских предприятиях Савва провел полней­шую модернизацию и реструктуризацию: поставил но­вые станки, оборудовал все фабрики мощными паровы­ми машинами, провел электрическое освещение, сокра-тил управленческий аппарат и ввел твердые расценки. Создал первое в стране общество трезвости, открыл «сад отдыха», в котором для рабочих по вечерам играл специ­ально нанятый оркестр, а по выходным на летней эстра­де выступали приглашенные из столицы артисты (даже Шаляпин пел иногда) и в котором рабочим бесплатно раздавали чай и сладости. На территорию сада запреще­но было проносить спиртные напитки (однако, по воспо­минаниям местных жандармов, они все равно умудрялись перебрасывать завернутые в толстые тряпки бутылки через высокую ограду). Построил трехэтажные камен­ные общежития для семейных рабочих и дома дешевых квартир, перевел товарищество на 9-часовой рабочий день и открыл в Никольском первый публичный театр.

Родственники, представители ветви Елисеевичей, вос­приняли социальные преобразования Саввы как личный вызов и тоже ринулись улучшать условия быта рабочих. Ими в короткий срок были выстроены две больницы, школа и читальный зал. Только вот в культуре хозяин «Товарищества Никольской мануфактуры Викулы Ели­сеевича Морозова с сыновьями» Алексей Викулович был не силен. А поэтому он решил бить по спорту и по­строил в поселке футбольный стадион, ставший одним из лучших стадионов России. При стадионе была создана из рабочих Викуловской мануфактуры футбольная ко­манда «Клуб-спорт “Орехово”», неоднократно становив­шаяся чемпионом империи.

Савва Тимофеевич осуществлял свои преобразова­ния лишь как наемный директор: после смерти Тимо­фея Саввича все семейные предприятия перешли к его жене, Марии Федоровне. Отец боялся, что «социалист» Савва пустит по ветру семейное имущество, и оставил ему лишь незначительные паи, приносящие неплохой доход, но не дающие права решающего голоса.

Между тем тревоги отца были напрасны: реоргани­зованные Саввой Тимофеевичем фабрики заработали вдвое продуктивнее, чем прежде. Деньги, которые мо­лодой директор, казалось, просто выбросил, весьма бы­стро вернулись в семью.

Сказать, что Савву Тимофеевича в народе любили, значит не сказать ничего. Его просто обожали и ласково называли Саввушкой. Он ходил по Никольскому в стоп­танных ботинках, запросто разговаривал с людьми. «Вот подождите, - говорил он рабочим, - лет через десять я здесь улицы золотом замастырю». В народе говорили, что Савва часто по вечерам переодевается в крестьянскую рубаху и ходит в таком виде по улицам, а всякого, кто замечен в плохом отношении к рабочему люду, выгоняет без объяснения причин.

Женщины, театр и революция

Всем известна история о том, как в Москве в 1898 го-ду в «Славянском базаре» встретились купец первой гильдии Алексеев, взявший себе потом по бабке псев­доним Станиславский, и дворянин, театральный кри­тик Немирович-Данченко, и что потом из этого вышло. А вот о том, что без помощи другого купца, а именно Саввы Тимофеевича, из этого не вышло бы ровным сче­том ничего, известно гораздо меньше.

По легенде, Савва Тимофеевич как-то посетил спек­такль молодого еще Художественного театра, посмотрел на Москвина в роли царя Федора Иоанновича и так рас­трогался, что тут же пришел на собрание акционеров театра и скупил все его паи. На самом деле Савва был одним из первых купцов, откликнувшихся на просьбу Алексеева и Немировича-Данченко помочь в создании первого в России общедоступного театра. За четыре года Савва Тимофеевич израсходовал на театр более 200 000 рублей. Он отремонтировал под его нужды театр «Эрмитаж», на сцене которого выступала труппа Худо­жественного театра, он покупал костюмы для спекта­клей, а для пьесы «Снегурочка» даже снарядил экспе­дицию за костюмами на Север, он покрывал убытки театра и выступал как главный его поручитель в фи­нансовых вопросах.

Савва Тимофеевич, занимая должность технического директора, лично руководил осветительной службой те­атра. Как-то один из его друзей, придя в особняк на Спи­ридоновке, увидел, как Савва на дорогущем столе красного дерева смешивает какие-то лаки. «Савва, ты бы хоть подстелил что-нибудь, испортишь ведь мебель», - заик­нулся гость. «Стол что, ерунда, - ответил хозяин, - та­кой любой столяр за сто рублей сделает. А вот лунный свет только у меня в театре будет». Главный осветитель Художественного театра (дипломированный химик!) го­товил цветной лак, чтобы сделать световые фильтры для «Снегурочки».

Если за период до 1903 года Савва Тимофеевич истра­тил на театр 200 000 рублей, то за один 1903 год его рас­ходы по той же статье составили 300 000 рублей. Связано это было с тем, что он нашел для театра в Камергер­ском переулке новое здание, которое арендовал на 12 лет и полностью перестроил. А в 1904 году он вышел из «То­варищества для учреждения в Москве Общедоступного театра», безвозмездно передав все свои паи театру. И ви­ной тому была, как это часто бывает, женщина.

Актриса театра Мария Федоровна Андреева (Юрков­ская) стала любовницей Морозова. К этому времени Сав­ва Тимофеевич и Зинаида Григорьевна давно уже жили каждый своей жизнью, слишком уж различны были их интересы. Величественная Зинаида мечтала о велико­светском обществе и дворянском звании, в то время как простоватому Савве было достаточно кабинета и пары друзей.

Андреева, бывшая в то время не только актрисой, но и активной революционеркой-большевичкой (Ленин называл ее «товарищ Феномен»), быстро подобрала клю­чи к незанятому сердцу 40-летнего бизнесмена, и через нее в партийную кассу потек денежный ручеек. Ан­дреевой удалось убедить Савву в верности марксистских идей, она познакомила своего нового любовника с Горь­ким, Красиным и Бауманом. И Савва увлекся новой идеей не на шутку: он давал деньги на издание «Искры», покупал теплую одежду для ссыльных, финансировал побеги из тюрем, прятал беглых каторжников в соб­ственном кабинете. Смешно, но факт: Савва Тимофее­вич сам тайно проносил на свои фабрики революцион­ную литературу и распространял ее среди рабочих.

В феврале 1904 года Андреева, недовольная тем, что в театре на первых ролях постоянно фигурирует Книппер-Чехова, уходит из театра и утаскивает за собой Мо­розова и ставшего ее гражданским мужем Горького. Ма­рия Федоровна уговаривает Морозова создать новый театр, в котором она была бы примой. Однако этим пла­нам не суждено было сбыться.

В самый канун революции 1905 года Савва Тимофее­вич потребовал от матери передачи ему фабрик в полное владение. В ответ на это мать не просто отстранила сына от управления фирмой, но объявила его душевно­больным. Собранный по ее инициативе консилиум вра­чей нашел у Саввы Тимофеевича «тяжелое нервное рас­стройство» и посоветовал ему съездить на отдых за гра-ницу. В начале апреля Морозов страхует свою жизньна 100 000 рублей, а полис на предъявителя передает Андреевой. В конце апреля он выезжает с женой в Кан­ны. А 13 мая Зинаида Григорьевна находит мужа застре­лившимся в его гостиничном номере.

Самоубийство Саввы Тимофеевича Морозова сра­зу же породило несколько легенд, одна краше другой. По первой, Морозов не смог пережить того, что Андре­ева предпочла ему Горького. По второй, его застрелил главный большевистский террорист и хороший знако­мый Морозова Красин, которому Морозов отказал в оче­редной порции денег. Согласно этой легенде рядом с те­лом миллионера была найдена записка: «Долг платежом. Красин». По третьей (самой красивой) легенде, Савва Ти­мофеевич вовсе не застрелился. Он бросил весь свой ка­питал, переоделся в простое крестьянское платье и по­шел бродить по России.

Факт самоубийства в России удалось замять. Тело Сав­вы Тимофеевича привезли в закрытом гробу, а в прессе сообщили, что он скончался «в результате сердечного приступа».

Согласно полицейскому акту в 1907 году в Николь­ском объявился мужик, выдававший себя за Савву Ти­мофеевича Морозова. Его привечали в компаниях, поили в кабаках, но потом вычислили и сильно побили.

Вдова Саввы Тимофеевича вскоре вышла замуж в тре­тий раз, за Рейнбота. Сбылась ее давняя мечта о дворян­стве. Однако и этот брак не оказался долговечным: после того как московского градоначальника генерала Рейнбо­та обвинили в казнокрадстве и отправили в отставку, она указала ему на дверь. До самой революции Зинаида Гри­горьевна жила в любимом своем имении Горки, которое превратила в первую в мире индустриальную агропро­мышленную ферму. А после революции в Горках посе­лился Ленин. Хотя Зинаиду Григорьевну из собственно­го имения никто не выживал. Ей отвели под жительство целый флигель.

* * *

Знаете ли вы, что за организация расположена по ад-ресу: Москва, Старая площадь, дом 3? Правильно, Ад­министрация президента Российской Федерации. Ранее этот дом занимал аппарат ЦК КПСС. А до революции в нем располагалась главная контора Морозовской Бого-родско-Глуховской мануфактуры.





Бывший особнякЗ. Г. Морозовой на Спиридоновке
(ныне ул. Алексея Толстого, 17),
построенный в 1890-х годах
по проекту Ф. О. Шехтеля
(так называемая ложная готика, или псевдоготика)