Доколе? (1)
На фоне творящегося в стране перманентного состояния, определение которого может быть адекватно озвучено только ненормативной азбукой, безусловно возникает два вопроса: «Доколе?» и вытекающий из него «Да сколько можно сидеть по углам?». Соответственно, возникает теория про народ-раба, который генетически предрасположен к вечному унижению и рабской покорности. Дескать, тут уже ничего не исправить, жги, господь!
Всё не совсем так и даже всё совсем не так.
Европейская традиция выйти на улицу и выразить свое негодование для России неактуальна. И, наверное, вообще никогда актуальной не будет. Для России совершенно нехарактерен европейский механизм разрешения проблем и противоречий. И не потому, что мы рабы, просто мы живем не в Европе.
В свое время много шума наделала книга Андрея Паршева «Почему Россия не Америка». Пересказывать, надеюсь, не нужно, но суть идеи книги - в сопоставлении экономико-географических особенностей России с аналогичными особенностями развитых (и не только) стран. Андрей Паршев достаточно публицистично и понятно пояснил, что география, климат России формируют специфический тип ведения хозяйства, которое создает принципиально иной тип экономики, базирующийся на ином источнике развития. Примерно на сто лет раньше выдающийся российский исследователь Александр Нечволодов в книге «От разорения к достатку» описывал специфику российской экономики, указывая на неприемлемость внедрения у нас западных механизмов развития в силу неизбежного разорения страны в случае их применения и использования.
Собственно, катастрофа, которую мы наблюдаем прямо перед своими глазами, лишь подчеркивает, что всевозможные гайдары и чубайсы, введя в нашей стране «рынок», только подтвердили сказанное умными людьми - это здесь работать не будет. По глупости они это сделали или по злому умыслу - пусть разбираются следователи трибунала, который, надеюсь, рано или поздно, но состоится. Сейчас вопрос вот в чем.
Экономическая и хозяйственная жизнь формирует уклад, а он в свою очередь - то, что называется национальным характером, ментальностью, культурные особенности. Это, конечно, гораздо более сложные понятия, чем просто проекция экономики, но база закладывается именно ею.
Климатические особенности страны создали особый тип хозяйственной деятельности - короткий период активного труда и длительный период вынужденного почти что безделья. Если в какой-нибудь Франции уже в феврале можно приступать к сезонным работам, то в России еще в мае на большой территории лежит снег. Плюсом в любой момент могут прийти короткие, но заморозки. В Европе сезон уборки заканчивается ближе к ноябрю, в России уже в октябре непролазная грязь и первый снег. Ну, и урожайность: нормальная урожайность сам-три (на одно посаженное получаем три выращенных зерна) не идет ни в какое сравнение с европейскими сам-пять, а то и сам-семь.
Соответственно, за гораздо более короткий сезон нужно выполнить почти такой же объем работ, да еще успеть подготовиться к зиме - куда как более суровой, чем европейская. В итоге формируется чисто российский тип ведения хозяйственной деятельности - аврал, перемежающийся длительным периодом низкой трудовой активности.
Естественно, что в таких условиях создается совершенно особый национальный характер плюс совершенно специфический тип разрешения проблем и противоречий. В природе существует два источника развития - конкуренция и кооперация. Логично, что российская специфика востребует баланс, сильно смещенный в сторону кооперации. Иначе просто не выжить.
В скобках скажу, что как раз поэтому на юге страны - на Кубани, в Ставрополье - возник особый тип южнорусской ментальности, который называют «кубаноидным» - здесь всегда жили единоличники и «кулачье» (с точки зрения более северных соседей). Климат теплый, хозяйственные условия другие, поэтому потребность в жесткой кооперации сдвигается в сторону конкуренции.
Характерным социальным «кирпичиком» для России является община. Что логично: именно сообща люди выстраивают механизмы преодоления трудностей. В одиночку выжить практически нереально. А если и выживают, то ни о каком развитии, понятно, речи быть не может: на это уже нет ресурса. Община - это всегда небольшая группа-кластер, живущая на локальной местности. Почему небольшая? Да потому что управлять группами численностью более чем 30-50 человек непросто. Происходит качественный скачок, требующий выделения управляющего контура, не занимающегося ничем, кроме управления. В условиях, когда каждая пара рук на счету, это почти невозможно.
(Кстати, примерно схожая проблема встречается у всех иррегулярных партизанских формирований. В новейшей истории она была у ИГИЛ, у ополчения Донбасса - младший командный состав (сержанты) формировался стихийно, уровень взводного командира тоже возникал относительно без проблем, а вот дефицит квалифицированного среднего звена управления (рота-батальон) не позволяла создавать крупные соединения. Поэтому характерной организационной единицей для иррегулярных групп является подразделение численностью примерно в 50 человек. Соответственно, в тактике партизаны могли на равных противостоять регулярному противнику, но уже на оперативном уровне шансов у них почти не было. Безуспешные попытки Исламского государства взять город Кобани, где впервые ИГИЛ потерпел крупное поражение и понес тяжелейшие потери, а командующий группировкой чеченский командир Абу Умар Шишани получил прозвище «Абу Мясо» - как раз прямое следствие полного провала на среднем уровне командования)
Подобный тип хозяйствования и соответствующего ему социального устройства формирует весьма специфический национальный характер. Две ключевые особенности: невероятная (с точки зрения европейца) ригидность (то есть, склонность к застою) и в то же время способность переходить к сверхусилию, к авралу. Сетевая структура внутри общины плюс сетецентрическая структура групп общин (в самом простом виде она выглядит как система «станица-хутор», «село-выселки») для России была и остается характерной особенностью социального устройства. Даже урбанизация 20 века, превратившая страну в полноценное городское государство, не слишком изменила это устройство. Видоизменила - да, но в основе оставила прежним. Просто теперь центр жизни городского человека сместился из квартиры на рабочее место, где точно так же быстро и достаточно устойчиво формируются локальные группы
В Европе можно найти некоторый аналог такой социальной организации - цеховые объединения. Но это очень приблизительный аналог: человек, выпавший из цеха и лишившийся его защиты, практически был обречен на маргинализацию и десоциализацию. Община, напротив, сама формировала поток выходцев, которые становились зародышами новых общин (потолок управляемости численностью общины в 30-50 человек просто вынуждал выходить из нее «лишних» людей и создавать свои собственные отдельные поселения-хутора-выселки). В этом смысле динамическая подвижность русской общины была ее отличительной особенностью от европейских профессиональных цехов. Плюс община была универсальной и почти самодостаточной с точки зрения хозяйственной деятельности, цех - нет. Цеховому устройству для достижения устойчивости требовался конгломерат профессиональных объединений, управление которыми было просто невозможно без наличия профессиональных управленцев.
Сказанное означает, что в Европе и России в силу разности хозяйственного и социального устройства возникли и разные механизмы самоуправления на низовом уровне.
Вообще, книга Паршева «Почему Россия не Америка» буквально требует написания параллельной ей книги с тем же названием (только вместо Америки можно будет вставить еще и Азию и Европу), в которой так же популярно объяснялось бы принципиальное отличие социального устройства России от других стран, территорий, регионов и цивилизаций. И положить такую книгу вместе с книгой Паршева под руку любому губернатору и президенту, приносящему присягу, вместе с конституцией или уставом региона. Просто потому, что они зачастую понятия не имеют о стране и народе, которым желают управлять.
Так вот вернемся к самому началу. К вопросу «Доколе?» и «Когда народ перестанет прятаться по углам?»
(продолжение следует)
Всё не совсем так и даже всё совсем не так.
Европейская традиция выйти на улицу и выразить свое негодование для России неактуальна. И, наверное, вообще никогда актуальной не будет. Для России совершенно нехарактерен европейский механизм разрешения проблем и противоречий. И не потому, что мы рабы, просто мы живем не в Европе.
В свое время много шума наделала книга Андрея Паршева «Почему Россия не Америка». Пересказывать, надеюсь, не нужно, но суть идеи книги - в сопоставлении экономико-географических особенностей России с аналогичными особенностями развитых (и не только) стран. Андрей Паршев достаточно публицистично и понятно пояснил, что география, климат России формируют специфический тип ведения хозяйства, которое создает принципиально иной тип экономики, базирующийся на ином источнике развития. Примерно на сто лет раньше выдающийся российский исследователь Александр Нечволодов в книге «От разорения к достатку» описывал специфику российской экономики, указывая на неприемлемость внедрения у нас западных механизмов развития в силу неизбежного разорения страны в случае их применения и использования.
Собственно, катастрофа, которую мы наблюдаем прямо перед своими глазами, лишь подчеркивает, что всевозможные гайдары и чубайсы, введя в нашей стране «рынок», только подтвердили сказанное умными людьми - это здесь работать не будет. По глупости они это сделали или по злому умыслу - пусть разбираются следователи трибунала, который, надеюсь, рано или поздно, но состоится. Сейчас вопрос вот в чем.
Экономическая и хозяйственная жизнь формирует уклад, а он в свою очередь - то, что называется национальным характером, ментальностью, культурные особенности. Это, конечно, гораздо более сложные понятия, чем просто проекция экономики, но база закладывается именно ею.
Климатические особенности страны создали особый тип хозяйственной деятельности - короткий период активного труда и длительный период вынужденного почти что безделья. Если в какой-нибудь Франции уже в феврале можно приступать к сезонным работам, то в России еще в мае на большой территории лежит снег. Плюсом в любой момент могут прийти короткие, но заморозки. В Европе сезон уборки заканчивается ближе к ноябрю, в России уже в октябре непролазная грязь и первый снег. Ну, и урожайность: нормальная урожайность сам-три (на одно посаженное получаем три выращенных зерна) не идет ни в какое сравнение с европейскими сам-пять, а то и сам-семь.
Соответственно, за гораздо более короткий сезон нужно выполнить почти такой же объем работ, да еще успеть подготовиться к зиме - куда как более суровой, чем европейская. В итоге формируется чисто российский тип ведения хозяйственной деятельности - аврал, перемежающийся длительным периодом низкой трудовой активности.
Естественно, что в таких условиях создается совершенно особый национальный характер плюс совершенно специфический тип разрешения проблем и противоречий. В природе существует два источника развития - конкуренция и кооперация. Логично, что российская специфика востребует баланс, сильно смещенный в сторону кооперации. Иначе просто не выжить.
В скобках скажу, что как раз поэтому на юге страны - на Кубани, в Ставрополье - возник особый тип южнорусской ментальности, который называют «кубаноидным» - здесь всегда жили единоличники и «кулачье» (с точки зрения более северных соседей). Климат теплый, хозяйственные условия другие, поэтому потребность в жесткой кооперации сдвигается в сторону конкуренции.
Характерным социальным «кирпичиком» для России является община. Что логично: именно сообща люди выстраивают механизмы преодоления трудностей. В одиночку выжить практически нереально. А если и выживают, то ни о каком развитии, понятно, речи быть не может: на это уже нет ресурса. Община - это всегда небольшая группа-кластер, живущая на локальной местности. Почему небольшая? Да потому что управлять группами численностью более чем 30-50 человек непросто. Происходит качественный скачок, требующий выделения управляющего контура, не занимающегося ничем, кроме управления. В условиях, когда каждая пара рук на счету, это почти невозможно.
(Кстати, примерно схожая проблема встречается у всех иррегулярных партизанских формирований. В новейшей истории она была у ИГИЛ, у ополчения Донбасса - младший командный состав (сержанты) формировался стихийно, уровень взводного командира тоже возникал относительно без проблем, а вот дефицит квалифицированного среднего звена управления (рота-батальон) не позволяла создавать крупные соединения. Поэтому характерной организационной единицей для иррегулярных групп является подразделение численностью примерно в 50 человек. Соответственно, в тактике партизаны могли на равных противостоять регулярному противнику, но уже на оперативном уровне шансов у них почти не было. Безуспешные попытки Исламского государства взять город Кобани, где впервые ИГИЛ потерпел крупное поражение и понес тяжелейшие потери, а командующий группировкой чеченский командир Абу Умар Шишани получил прозвище «Абу Мясо» - как раз прямое следствие полного провала на среднем уровне командования)
Подобный тип хозяйствования и соответствующего ему социального устройства формирует весьма специфический национальный характер. Две ключевые особенности: невероятная (с точки зрения европейца) ригидность (то есть, склонность к застою) и в то же время способность переходить к сверхусилию, к авралу. Сетевая структура внутри общины плюс сетецентрическая структура групп общин (в самом простом виде она выглядит как система «станица-хутор», «село-выселки») для России была и остается характерной особенностью социального устройства. Даже урбанизация 20 века, превратившая страну в полноценное городское государство, не слишком изменила это устройство. Видоизменила - да, но в основе оставила прежним. Просто теперь центр жизни городского человека сместился из квартиры на рабочее место, где точно так же быстро и достаточно устойчиво формируются локальные группы
В Европе можно найти некоторый аналог такой социальной организации - цеховые объединения. Но это очень приблизительный аналог: человек, выпавший из цеха и лишившийся его защиты, практически был обречен на маргинализацию и десоциализацию. Община, напротив, сама формировала поток выходцев, которые становились зародышами новых общин (потолок управляемости численностью общины в 30-50 человек просто вынуждал выходить из нее «лишних» людей и создавать свои собственные отдельные поселения-хутора-выселки). В этом смысле динамическая подвижность русской общины была ее отличительной особенностью от европейских профессиональных цехов. Плюс община была универсальной и почти самодостаточной с точки зрения хозяйственной деятельности, цех - нет. Цеховому устройству для достижения устойчивости требовался конгломерат профессиональных объединений, управление которыми было просто невозможно без наличия профессиональных управленцев.
Сказанное означает, что в Европе и России в силу разности хозяйственного и социального устройства возникли и разные механизмы самоуправления на низовом уровне.
Вообще, книга Паршева «Почему Россия не Америка» буквально требует написания параллельной ей книги с тем же названием (только вместо Америки можно будет вставить еще и Азию и Европу), в которой так же популярно объяснялось бы принципиальное отличие социального устройства России от других стран, территорий, регионов и цивилизаций. И положить такую книгу вместе с книгой Паршева под руку любому губернатору и президенту, приносящему присягу, вместе с конституцией или уставом региона. Просто потому, что они зачастую понятия не имеют о стране и народе, которым желают управлять.
Так вот вернемся к самому началу. К вопросу «Доколе?» и «Когда народ перестанет прятаться по углам?»
(продолжение следует)