Феномен
Я в силу специфики того, чем занимаюсь последние лет пятнадцать - социальными кризисами и катастрофами - волей-неволей отмечаю и специфическую реакцию немалого числа людей, которые (кто с горечью, кто со злорадством) повторяют в разных вариациях один и тот же аргумент про бесконечно терпеливый народ. Которым режим помыкает, а люди покорно сносят все унижения, оскорбления и всё вот это. Существует вполне устойчивое убеждение, что народ может отстоять свое право исключительно через миллионные митинги и протестные акции. Дескать, выйдет сто тысяч - и власть испугается. Миллион - и она убежит, роняя тапки.
Не выйдет. В силу многих причин. И не убежит - и этому тоже есть причины.
Однако это ни о чем не говорит и ничего не значит.
У каждого времени, у каждого исторического периода есть свои особенности. Никого не удивляет, что время многомиллионных армий ушло в прошлое. И даже если кому-то придет в голову напасть (или наоборот - обороняться) в духе сражений Первой или Второй мировой, то у него это просто не получится. Хотя, как ни странно, но в основном генералы и политики продолжают мыслить категориями именно прошедших войн.
Революции в том виде, в котором мы привыкли их видеть (в основном в кино) рудиментарно проявляются на глубоких перифериях мировой цивилизации, но и они уходят в прошлое. Возникает феномен, который ранее был невозможен. Значение приобретает личная позиция отдельного конкретного человека и общий контекст объективных процессов. Когда личные позиции миллионов людей независимо друг от друга вписываются в этот контекст - исчезает необходимость в физическом ощущении локтя, которое возникало во время массовых акций протеста, неповиновения или революционного энтузиазма. Что, впрочем, не отменяет их.
Информационная среда, в которой мы живем последние буквально два десятилетия, заменила физическую сопричастность. Это не плохо и не хорошо, это необычно. Но это уже так. И развитие социальных процессов в когнитивной и информационной среде происходит очень быстро. Настолько быстро, что человеческая психика не успевает отрефлексировать происходящее.
Как всегда, критерием истины становится практика. А что может практичнее глобального кризиса, который одномоментно сдвигает привычное в область невероятного. А невероятное делает привычным. И мы волею судьбы (а также вполне объективных исторических процессов) сегодня находимся в таком глобальном кризисе. Мы называем его «пандемией», хотя медицинская часть этого кризиса мизерна. Ее вообще можно не принимать в расчет в силу ее микроскопичности и виртуальности.
Это называется «острый опыт». То есть, эксперимент, который проводится в самых жестких и совершенно нелабораторных условиях. С огромным количеством сопутствующих и противодействующих обстоятельств. В чем и заключается его ценность - мы исследуем не идеализированную и оторванную от действительности модель, а самую что ни на есть настоящую. Это непросто, так как непросто вычленить второстепенное, зато очень жизненно, так как мы сразу видим, как эта модель взаимодействует с реальным миром.
В силу обстоятельств, о которых мы можем лишь догадываться, власти разных стран синхронно друг с другом отбрасывают все ранее работавшие механизмы достижения согласия и грубейшим образом через насилие навязывают однотипные решения, вызывающие как минимум недоумение адекватностью заявленных целей и применяемых методов их достижения. И одновременно с этим можно видеть, как социумы самых разных культур и цивилизационных особенностей реагируют на это насилие.
Парадокс происходящего в том, что тот социум, который безропотно сменит нормальность «старую» на «новую», не особенно интересуясь ни причинами, ни целями такого перехода, в буквальном смысле слова обречен. Проблема в том, что нормальное поведение любой системы - сохранение своей устойчивости (за что отвечает консерватизм и даже в некотором смысле косность и сопротивление новому) с одновременной готовностью к изменчивости и развитию. Если у социума нет одной из этих составляющих - он болен. И, скорее всего, фатально.
В этом смысле приводимый в пример Китай, который «справился» с «пандемией» через жесткий и безоговорочно принятый обществом террор властей - он как раз говорит о серьёзнейших проблемах Китая. Система, которая прошла через кризис без потерь, вообще-то говоря, смертельно больна. Как долго она будет болеть - вопрос интересный, но если у нее нет иммунного ответа, то чем всё в итоге закончится, предугадать несложно.
Другая крайность - категорическое нежелание меняться - оно тоже не выглядит показателем здоровья. Неизменным может быть только постоялец кладбища - он в полном гомеостазе с окружающей средой. Ему меняться тоже уже нет смысла. А вот у промежуточных вариантов шанс на новую жизнь есть. Вопрос лишь - какую именно?
Россия у меня в этом смысле начинает вызывать всё больший оптимизм. У нас нет массовых выступлений, которые в условиях наступившего фашизма обречены. Но при этом сопротивление социума навязываемому сценарию стерилизации общества находится на одном из самых высоких уровней в мире. И чем хуже дела идут у кремлевских фашистов, тем больший оптимизм происходящее у меня вызывает.
Личная позиция десятков миллионов человек, осознающих откровенную ложь, которой их пытаются накормить по поводу «пандемии» синхронизирована между ними. Безо всяких митингов и хождений по улицам десятки миллионов человек понимают, что вопрос поставлен ребром - жить им или умереть. И дело не в каких-то зловредных свойствах аналогов не имеющих вакцин - вместо них вообще может быть просто соленая водичка. Здесь вопрос стоит совершенно иначе - идея насильственной вакцинации подразумевает, что проведя эту кампанию, в рамках которой будут отброшены все законы, конституция, права человека (включая и его право на жизнь), права наших детей, власть в будущем сможет точно так же проводить десятки иных кампаний, не утруждая себя объяснениями и разъяснениями.
Даже фашизм нуждается в добровольном согласии населения с действиями режима. Насилием можно добиться каких-то точечных целей, но управлять насилием невозможно. «Вакцинация» - это по сути, легитимизация права власти действовать сейчас и в будущем без какой-либо оглядки на что-либо. Согласившись с требованием власти о принудительной вакцинации себя и своих детей (а осенью вопрос о детской вакцинации будет поставлен вне всяких сомнений), люди должны будут добровольно (и это ключевое слово) согласиться с правом власти проводить над ними любые эксперименты.
Было буквально несколько единичных случаев, когда евреи, которых вели в газовые камеры, сопротивлялись своим убийцам. Эти случаи настолько редки, что перечислены одним списком. Очень коротким. Во всех остальных случаях люди покорно раздевались и заходили в камеры, понимая, что их ждет.
В России народ (во всяком случае пока) не проявляет готовности к добровольному посещению камер смерти. Напротив - сопротивление достаточно велико и что самое любопытное - нарастает. И это очевидно вызывает ненависть власти, которая совершенно не рассчитывала на происходящее. Режим Путина подготовился к масштабным массовым бунтам и выходам на улицу. Росгвардия, численно больше чем армия, готова к подавлению выступлений. В случае необходимости есть армии частных карателей, которые уже прошли тренировку в Сирии, ЦАР, на Украине, и которые не дрогнув убьют, отрежут голову, сожгут живьем. На самый крайний случай есть прошедшие учения соколы Путина, умеющие бомбить больницы и школы ковровым бомбометанием. Именно поэтому зачищены любые потенциальные центры кристаллизации протестных организационных структур - тот же Навальный. Власть выжигает все напалмом, готовясь именно к сопротивлению на улицах.
Но что делать с людьми, которые просто отказываются заходить в газовую камеру, Путин и его клика не понимают. У них нет инструмента, с помощью которого можно с помощью насилия загнать в них миллионы людей. Весь расчет исключительно на добровольность. Точнее - на обречённость. И этот расчёт полностью провалился.
Феномен, который мы наблюдаем в России, заключается в том, что народ России умудряется без массовых акций неповиновения поставить режим в тупик. Причем в такой, из которого неясно, куда и как выходить. Насилие не работает, а ничего другого у фашистов нет. Можно безо всяких проблем предполагать, что Путин со своей кликой в отсутствие иных способов будет решать задачу приведения народа к покорности по принципу: «Если насилие не работает, значит, нужно больше насилия». И уже осенью мы точно столкнемся с новой волной террора. Возможно, гораздо более сильного и серьезного.
И вот это и внушает оптимизм. Хотя, конечно, ничего не закончилось. И будет еще сложнее. Однако парадокс «новой нормальности» в том, что она играет в обе стороны. Наши враги пытаются сломать прежний порядок и создать огромный на весь мир концлагерь. Но и мы защищаем свое право на жизнь по-новому. Так, как наши враги (в том числе и кремлевская братва) от нас никак не ожидали. Мы меняемся, и меняемся очень быстро, что снимает с нас подозрение в том, что мы неспособны к переменам.
Не выйдет. В силу многих причин. И не убежит - и этому тоже есть причины.
Однако это ни о чем не говорит и ничего не значит.
У каждого времени, у каждого исторического периода есть свои особенности. Никого не удивляет, что время многомиллионных армий ушло в прошлое. И даже если кому-то придет в голову напасть (или наоборот - обороняться) в духе сражений Первой или Второй мировой, то у него это просто не получится. Хотя, как ни странно, но в основном генералы и политики продолжают мыслить категориями именно прошедших войн.
Революции в том виде, в котором мы привыкли их видеть (в основном в кино) рудиментарно проявляются на глубоких перифериях мировой цивилизации, но и они уходят в прошлое. Возникает феномен, который ранее был невозможен. Значение приобретает личная позиция отдельного конкретного человека и общий контекст объективных процессов. Когда личные позиции миллионов людей независимо друг от друга вписываются в этот контекст - исчезает необходимость в физическом ощущении локтя, которое возникало во время массовых акций протеста, неповиновения или революционного энтузиазма. Что, впрочем, не отменяет их.
Информационная среда, в которой мы живем последние буквально два десятилетия, заменила физическую сопричастность. Это не плохо и не хорошо, это необычно. Но это уже так. И развитие социальных процессов в когнитивной и информационной среде происходит очень быстро. Настолько быстро, что человеческая психика не успевает отрефлексировать происходящее.
Как всегда, критерием истины становится практика. А что может практичнее глобального кризиса, который одномоментно сдвигает привычное в область невероятного. А невероятное делает привычным. И мы волею судьбы (а также вполне объективных исторических процессов) сегодня находимся в таком глобальном кризисе. Мы называем его «пандемией», хотя медицинская часть этого кризиса мизерна. Ее вообще можно не принимать в расчет в силу ее микроскопичности и виртуальности.
Это называется «острый опыт». То есть, эксперимент, который проводится в самых жестких и совершенно нелабораторных условиях. С огромным количеством сопутствующих и противодействующих обстоятельств. В чем и заключается его ценность - мы исследуем не идеализированную и оторванную от действительности модель, а самую что ни на есть настоящую. Это непросто, так как непросто вычленить второстепенное, зато очень жизненно, так как мы сразу видим, как эта модель взаимодействует с реальным миром.
В силу обстоятельств, о которых мы можем лишь догадываться, власти разных стран синхронно друг с другом отбрасывают все ранее работавшие механизмы достижения согласия и грубейшим образом через насилие навязывают однотипные решения, вызывающие как минимум недоумение адекватностью заявленных целей и применяемых методов их достижения. И одновременно с этим можно видеть, как социумы самых разных культур и цивилизационных особенностей реагируют на это насилие.
Парадокс происходящего в том, что тот социум, который безропотно сменит нормальность «старую» на «новую», не особенно интересуясь ни причинами, ни целями такого перехода, в буквальном смысле слова обречен. Проблема в том, что нормальное поведение любой системы - сохранение своей устойчивости (за что отвечает консерватизм и даже в некотором смысле косность и сопротивление новому) с одновременной готовностью к изменчивости и развитию. Если у социума нет одной из этих составляющих - он болен. И, скорее всего, фатально.
В этом смысле приводимый в пример Китай, который «справился» с «пандемией» через жесткий и безоговорочно принятый обществом террор властей - он как раз говорит о серьёзнейших проблемах Китая. Система, которая прошла через кризис без потерь, вообще-то говоря, смертельно больна. Как долго она будет болеть - вопрос интересный, но если у нее нет иммунного ответа, то чем всё в итоге закончится, предугадать несложно.
Другая крайность - категорическое нежелание меняться - оно тоже не выглядит показателем здоровья. Неизменным может быть только постоялец кладбища - он в полном гомеостазе с окружающей средой. Ему меняться тоже уже нет смысла. А вот у промежуточных вариантов шанс на новую жизнь есть. Вопрос лишь - какую именно?
Россия у меня в этом смысле начинает вызывать всё больший оптимизм. У нас нет массовых выступлений, которые в условиях наступившего фашизма обречены. Но при этом сопротивление социума навязываемому сценарию стерилизации общества находится на одном из самых высоких уровней в мире. И чем хуже дела идут у кремлевских фашистов, тем больший оптимизм происходящее у меня вызывает.
Личная позиция десятков миллионов человек, осознающих откровенную ложь, которой их пытаются накормить по поводу «пандемии» синхронизирована между ними. Безо всяких митингов и хождений по улицам десятки миллионов человек понимают, что вопрос поставлен ребром - жить им или умереть. И дело не в каких-то зловредных свойствах аналогов не имеющих вакцин - вместо них вообще может быть просто соленая водичка. Здесь вопрос стоит совершенно иначе - идея насильственной вакцинации подразумевает, что проведя эту кампанию, в рамках которой будут отброшены все законы, конституция, права человека (включая и его право на жизнь), права наших детей, власть в будущем сможет точно так же проводить десятки иных кампаний, не утруждая себя объяснениями и разъяснениями.
Даже фашизм нуждается в добровольном согласии населения с действиями режима. Насилием можно добиться каких-то точечных целей, но управлять насилием невозможно. «Вакцинация» - это по сути, легитимизация права власти действовать сейчас и в будущем без какой-либо оглядки на что-либо. Согласившись с требованием власти о принудительной вакцинации себя и своих детей (а осенью вопрос о детской вакцинации будет поставлен вне всяких сомнений), люди должны будут добровольно (и это ключевое слово) согласиться с правом власти проводить над ними любые эксперименты.
Было буквально несколько единичных случаев, когда евреи, которых вели в газовые камеры, сопротивлялись своим убийцам. Эти случаи настолько редки, что перечислены одним списком. Очень коротким. Во всех остальных случаях люди покорно раздевались и заходили в камеры, понимая, что их ждет.
В России народ (во всяком случае пока) не проявляет готовности к добровольному посещению камер смерти. Напротив - сопротивление достаточно велико и что самое любопытное - нарастает. И это очевидно вызывает ненависть власти, которая совершенно не рассчитывала на происходящее. Режим Путина подготовился к масштабным массовым бунтам и выходам на улицу. Росгвардия, численно больше чем армия, готова к подавлению выступлений. В случае необходимости есть армии частных карателей, которые уже прошли тренировку в Сирии, ЦАР, на Украине, и которые не дрогнув убьют, отрежут голову, сожгут живьем. На самый крайний случай есть прошедшие учения соколы Путина, умеющие бомбить больницы и школы ковровым бомбометанием. Именно поэтому зачищены любые потенциальные центры кристаллизации протестных организационных структур - тот же Навальный. Власть выжигает все напалмом, готовясь именно к сопротивлению на улицах.
Но что делать с людьми, которые просто отказываются заходить в газовую камеру, Путин и его клика не понимают. У них нет инструмента, с помощью которого можно с помощью насилия загнать в них миллионы людей. Весь расчет исключительно на добровольность. Точнее - на обречённость. И этот расчёт полностью провалился.
Феномен, который мы наблюдаем в России, заключается в том, что народ России умудряется без массовых акций неповиновения поставить режим в тупик. Причем в такой, из которого неясно, куда и как выходить. Насилие не работает, а ничего другого у фашистов нет. Можно безо всяких проблем предполагать, что Путин со своей кликой в отсутствие иных способов будет решать задачу приведения народа к покорности по принципу: «Если насилие не работает, значит, нужно больше насилия». И уже осенью мы точно столкнемся с новой волной террора. Возможно, гораздо более сильного и серьезного.
И вот это и внушает оптимизм. Хотя, конечно, ничего не закончилось. И будет еще сложнее. Однако парадокс «новой нормальности» в том, что она играет в обе стороны. Наши враги пытаются сломать прежний порядок и создать огромный на весь мир концлагерь. Но и мы защищаем свое право на жизнь по-новому. Так, как наши враги (в том числе и кремлевская братва) от нас никак не ожидали. Мы меняемся, и меняемся очень быстро, что снимает с нас подозрение в том, что мы неспособны к переменам.