Третий круг (1)
В субботу прошел семинар, который вели мы с Михаилом Хазиным. Организаторы будут выкладывать отчет где-то через месяц, поэтому я думаю, что вполне могу коротко озвучить свою часть, тем более, что я остановился на одном (но на мой взгляд, очень важном) вопросе.
Сам вопрос звучал несколько странно: нужно было охарактеризовать некий предновогодний психоз и посленовогоднюю депрессию. Однако на мой взгляд, хотя я и совершенно не специалист в социальной психологии, у нас точно нет ни того, ни другого. Поведение основной массы людей, как мне кажется, сейчас диктуется двумя абсолютно здравыми мотивами (что, кстати, может свидетельствовать о психической адекватности основной массы населения). Первый мотив - текущее выживание, причем этим заняты все. Обычные люди пытаются как-то справиться и с кризисом, и с той массой новых поборов и оброков, которыми их обложило обанкротившееся руководство страны. Олигархи, бандиты и сановное ворье тоже выживают - в верхах идет отчаянная рубка всех со всеми: на фоне сокращающейся рентной базы одни пытаются захватить чужие активы, другие отчаянно отбиваются и обороняются. На кону - точно такое же выживание, просто оно выглядит иначе, но принципиально это такая же ожесточенная борьба за существование. Нормы, правила, договоренности перестают действовать, начинает главенствовать право силы, и все понимают, что так долго это продолжаться не может.
Отсюда второй совершенно явный мотив, который ощущается всё сильнее - ожидание. Практически все ощущают надвигающиеся изменения, причем далеко не все способны их осмыслить и отрефлексировать, но на уровне инстинктов, рефлексов и спинного мозга - ощущение чего-то надвигающегося вполне явственно проглядывает у всех социальных групп. И как раз потому, что совершенно непонятно, что будет происходить в самом уже ближайшем будущем, это заставляет людей вполне здраво занять выжидательную позицию - именно она наиболее оправдана в условиях, когда ничего не ясно, но приближение чего-то не вызывает сомнений. На житейском уровне основная масса нашего населения выглядит более чем адекватной.
Осталось понять - что это такое. Что надвигается на нас.
Думаю (и я не раз, кстати, об этом говорил, правда, скорее, вскользь), что мы находимся перед лицом совершенно объективного процесса, который накапливался долгие годы и уже вот-вот готов прорваться огромным нарывом.
Мы в третий раз заходим на один и тот же круг, начавшийся еще семьдесят лет назад. Тогда, на последнем своем съезде партии, Сталин совершенно неожиданно для всех поставил ребром задачу и жесткое условие: центр принятия решений должен перейти из партийных структур в структуры советские - в исполнительную власть. Существует объяснение такого решения Сталина - борьба за власть и желание ограничить всевластие партийных органов. Возможно, что определенные текущие задачи в рамках аппаратной борьбы такое решение и выполняло, однако столь кардинальная смена модели управления совершенно не объясняется довольно техническим характером решений, вытекающих из такого объяснения. Проблема выглядит существенно глубже. И шире.
Советский Союз к концу сороковых годов, победив во Второй мировой, стал центром огромнейшей территории социалистического блока, в который тогда входил не только будущий Варшавский договор, но и Китай. Фактически новая советская империя начиналась на самом дальнем Востоке и заканчивалась посередине Западной Европы. Три мировых цивилизации, десятки стран с самым разным уровнем развития - и жесткая централизованная система управления, сосредоточенная в партийной структуре и управляемая из одного-единственного центра принятия решений. По сути, фактически внезапно возникла огромная континентальная империя, равной которой ранее просто никогда не было. Завоевать такую территорию и удержать ее - это одна задача. Развивать и обустраивать ее - совершенно иная. Возникла настоятельная необходимость перестройки управления, её децентрализация при сохранении управляемости, координации и проектного планирования. Партия, будучи принципиально вертикальной системой, на такую роль не годилась совершенно, более того - именно ее структура позволяла обеспечивать жесткость всего каркаса, однако перенос центра принятия решений в более гибкую по своей природе исполнительную власть позволял дать большую самостоятельность странам-сателлитам с учетом особенностей их развития и цивилизационной идентичности.
Трудно сказать, что именно предполагал в итоге получить в конце своей реформы Сталин, так как он был практически сразу убит партийной верхушкой, однако логика решений и их масштаб вполне позволяют прогнозировать именно такие задачи, поставленные им. Стоит отметить, что начало пятидесятых было наиболее благоприятным периодом для подобного рода преобразований системы управления: СССР обладал колоссальным ресурсом, что доказал на практике, сумев восстановить разрушенное войной в небывало короткие сроки, в три-пять, а то и семь-десять раз быстрее всех западных оценок на этот счет. В СССР существовали управленцы высочайшего уровня, что опять-таки было доказано в реализации двух сложнейших программ - ядерной и ракетно-космической. Но - не сложилось.
Отказ от системной реформы управления внешне мало чем повредил Советскому Союзу. Его развитие шло колоссальными темпами, а шестидесятые годы стали вообще золотым десятилетием. Однако ряд событий этого периода показали, что вопрос угрозы и негодности централизованного управления стоит на самом деле - от советского блока отошел Китай, в 56 и 68 годах (а затем и в конце 70 в Польше) прошли процессы, грозящие разрушить существующую социалистическую систему. Эти события казались флуктуациями, отклонениями - но на самом деле это был системный сбой, тот самый маркер, который показывал, что развитие столь разнородной территории требует совершенно иной модели управления.
В семидесятые, а уж совсем точно - в начале восьмидесятых деградационные процессы поразили и сам Советский Союз. И тогда советское руководство уже вынужденно, но тем не менее снова зашло во второй раз на тот же самый круг - встал вопрос о реорганизации системы управления.
Перестройка Горбачева поначалу была вполне косметической мерой, расчет заключался в реформировании самой партии через инструменты гласности и демократизации. Однако через три года высшее руководство было вынуждено признать, что реформа партии невозможна, требуется принципиально иное решение. Которое в точности повторяло решение Сталина - на 19 партконференции в 88 году Горбачев поставил ровно ту же задачу - перенос центра принятия решений из партийных органов в советские. И на первом же заседании нового Верховного Совета в июне 89 года впервые официально прозвучал тезис о необходимости подписания нового Союзного договора. Децентрализация (а точнее, федерализация) стала пунктом текущей повестки.
Другой вопрос, что время было упущено. Проектная децентрализация советского блока была уже невозможной - процессы деградации и распада, которые усугубились запуском реформ перестройки и неверными решениями ее первой фазы, привели к коллапсу Варшавского договора. Процесс децентрализации пошел стихийным путем, как ранее стихийно произошел уход Китая и восстания в Венгрии, Чехословакии и Польше. Время для проектных решений было упущено, а способность СССР к реформам по сравнению с концом сороковых - начале пятидесятых была существенно ниже. Это вроде бы парадокс - СССР восьмидесятых, без сомнения, был гораздо мощнее, чем тридцать пять лет назад, но в том и проблема негодной системы управления: она, будучи неэффективной, требовала для своего поддержания все больше и больше ресурсов, позволяющих обеспечивать стабильность всей системы. К перестройке СССР подошел в состоянии структурного кризиса - когда почти весь свободный ресурс тратится на поддержание устойчивости системы, не оставляя его на развитие. Топтание на месте в первые три года перестройки и раскачивание в 88-90 годах привели к тому, что структурный кризис перешел в системный - имеющийся колоссальный ресурс весь тратился на поддержание устойчивости, но даже его уже не хватало. Именно поэтому начался обвал Варшавского договора, а затем процесс некротизации всей социалистической системы перешел и на нашу территорию. Система начала умирать.
Кроме того, по сравнению с концом сороковых-началом пятидесятых, в СССР времен перестройки был еще один крайне негативный фактор, создающий серьезные проблемы для формулирования проекта реформы системы управления и проведения этой реформы: качество управленческих кадров. Тот же Берия как управленец был на много голов выше всего горбачевского Политбюро, а уж качество советской управленческой машины восьмидесятых не шло ни в какое сравнение со сталинской - коррупция, разложение, интеллектуальная деградация. Весь набор, существенно снижающий эффективность процесса управления. Что, кстати, тоже требовало существенного расхода ресурсов - разросшийся бюрократический аппарат компенсировал количеством чиновников низкое качество их работы, чем запускал целый ряд кризисных явлений, также расходующих критически важный ресурс любых реформ - время. Именно время стало причиной катастрофы позднего СССР. Его просто не хватило, чтобы без утраты управляемости удержать процессы в проектном режиме. Проект рухнул, начались стихийные процессы. Которые завершились распадом вначале Варшавского блока, а затем и СССР.
При этом стоит отметить, что и проектные решения, и стихийные развивались в одном и том же направлении - направлении децентрализации. Вот только в реальности децентрализация прошла, но управляющий контур так и не успел возникнуть. Реформа состоялась - но совершенно не так, как задумывалась и уж точно не так, как она должна была в итоге получиться.
Вот только проблема в том, что будучи стихийной, децентрализация уже советского пространства не прошла до конца. Как минимум две страны - Украина и Россия - сумели стабилизировать свое состояние до того, как процесс был завершен. И именно эти две страны по прошествии нового цикла снова вплотную подошли к той же самой проблеме: их системы управления не соответствуют реальным противоречиям, существующим на их территориях. И Украина, и Россия - большие страны. С существенно отличающимися друг от друга региональными различиями своих частей. А с учетом резко упавшей ресурсной обеспеченности и катастрофической деградации управления (даже по сравнению с поздним советским периодом) централизованное управление разнородной территорией стало той критической проблемой, которая начала разрушать и Украину, и Россию.
России "повезло" по сравнению с Украиной лишь в том, что на нее внезапно обрушился золотой дождь сверхприбыли нефтяных цен. В противном случае мы бы уже лет десять, а то и раньше, подошли бы к нынешнему кризису. Свалившийся с неба ресурс был, безусловно, в основном украден путинской братвой, ошалевшей от такой нежданной радости, однако даже того, что проскользнуло сквозь их алчные ладони, хватило, чтобы система просуществовала в нынешнем совершенно неустойчивом положении с ее "вертикалью управления" и "суверенной демократией" лишние десять-двенадцать лет. В противном случае мы, как гораздо большая страна, чем Украина, были бы первыми, кто встал бы перед той же самой задачей. Большой шкаф падает громче, ничего необычного.
(продолжение следует)
Сам вопрос звучал несколько странно: нужно было охарактеризовать некий предновогодний психоз и посленовогоднюю депрессию. Однако на мой взгляд, хотя я и совершенно не специалист в социальной психологии, у нас точно нет ни того, ни другого. Поведение основной массы людей, как мне кажется, сейчас диктуется двумя абсолютно здравыми мотивами (что, кстати, может свидетельствовать о психической адекватности основной массы населения). Первый мотив - текущее выживание, причем этим заняты все. Обычные люди пытаются как-то справиться и с кризисом, и с той массой новых поборов и оброков, которыми их обложило обанкротившееся руководство страны. Олигархи, бандиты и сановное ворье тоже выживают - в верхах идет отчаянная рубка всех со всеми: на фоне сокращающейся рентной базы одни пытаются захватить чужие активы, другие отчаянно отбиваются и обороняются. На кону - точно такое же выживание, просто оно выглядит иначе, но принципиально это такая же ожесточенная борьба за существование. Нормы, правила, договоренности перестают действовать, начинает главенствовать право силы, и все понимают, что так долго это продолжаться не может.
Отсюда второй совершенно явный мотив, который ощущается всё сильнее - ожидание. Практически все ощущают надвигающиеся изменения, причем далеко не все способны их осмыслить и отрефлексировать, но на уровне инстинктов, рефлексов и спинного мозга - ощущение чего-то надвигающегося вполне явственно проглядывает у всех социальных групп. И как раз потому, что совершенно непонятно, что будет происходить в самом уже ближайшем будущем, это заставляет людей вполне здраво занять выжидательную позицию - именно она наиболее оправдана в условиях, когда ничего не ясно, но приближение чего-то не вызывает сомнений. На житейском уровне основная масса нашего населения выглядит более чем адекватной.
Осталось понять - что это такое. Что надвигается на нас.
Думаю (и я не раз, кстати, об этом говорил, правда, скорее, вскользь), что мы находимся перед лицом совершенно объективного процесса, который накапливался долгие годы и уже вот-вот готов прорваться огромным нарывом.
Мы в третий раз заходим на один и тот же круг, начавшийся еще семьдесят лет назад. Тогда, на последнем своем съезде партии, Сталин совершенно неожиданно для всех поставил ребром задачу и жесткое условие: центр принятия решений должен перейти из партийных структур в структуры советские - в исполнительную власть. Существует объяснение такого решения Сталина - борьба за власть и желание ограничить всевластие партийных органов. Возможно, что определенные текущие задачи в рамках аппаратной борьбы такое решение и выполняло, однако столь кардинальная смена модели управления совершенно не объясняется довольно техническим характером решений, вытекающих из такого объяснения. Проблема выглядит существенно глубже. И шире.
Советский Союз к концу сороковых годов, победив во Второй мировой, стал центром огромнейшей территории социалистического блока, в который тогда входил не только будущий Варшавский договор, но и Китай. Фактически новая советская империя начиналась на самом дальнем Востоке и заканчивалась посередине Западной Европы. Три мировых цивилизации, десятки стран с самым разным уровнем развития - и жесткая централизованная система управления, сосредоточенная в партийной структуре и управляемая из одного-единственного центра принятия решений. По сути, фактически внезапно возникла огромная континентальная империя, равной которой ранее просто никогда не было. Завоевать такую территорию и удержать ее - это одна задача. Развивать и обустраивать ее - совершенно иная. Возникла настоятельная необходимость перестройки управления, её децентрализация при сохранении управляемости, координации и проектного планирования. Партия, будучи принципиально вертикальной системой, на такую роль не годилась совершенно, более того - именно ее структура позволяла обеспечивать жесткость всего каркаса, однако перенос центра принятия решений в более гибкую по своей природе исполнительную власть позволял дать большую самостоятельность странам-сателлитам с учетом особенностей их развития и цивилизационной идентичности.
Трудно сказать, что именно предполагал в итоге получить в конце своей реформы Сталин, так как он был практически сразу убит партийной верхушкой, однако логика решений и их масштаб вполне позволяют прогнозировать именно такие задачи, поставленные им. Стоит отметить, что начало пятидесятых было наиболее благоприятным периодом для подобного рода преобразований системы управления: СССР обладал колоссальным ресурсом, что доказал на практике, сумев восстановить разрушенное войной в небывало короткие сроки, в три-пять, а то и семь-десять раз быстрее всех западных оценок на этот счет. В СССР существовали управленцы высочайшего уровня, что опять-таки было доказано в реализации двух сложнейших программ - ядерной и ракетно-космической. Но - не сложилось.
Отказ от системной реформы управления внешне мало чем повредил Советскому Союзу. Его развитие шло колоссальными темпами, а шестидесятые годы стали вообще золотым десятилетием. Однако ряд событий этого периода показали, что вопрос угрозы и негодности централизованного управления стоит на самом деле - от советского блока отошел Китай, в 56 и 68 годах (а затем и в конце 70 в Польше) прошли процессы, грозящие разрушить существующую социалистическую систему. Эти события казались флуктуациями, отклонениями - но на самом деле это был системный сбой, тот самый маркер, который показывал, что развитие столь разнородной территории требует совершенно иной модели управления.
В семидесятые, а уж совсем точно - в начале восьмидесятых деградационные процессы поразили и сам Советский Союз. И тогда советское руководство уже вынужденно, но тем не менее снова зашло во второй раз на тот же самый круг - встал вопрос о реорганизации системы управления.
Перестройка Горбачева поначалу была вполне косметической мерой, расчет заключался в реформировании самой партии через инструменты гласности и демократизации. Однако через три года высшее руководство было вынуждено признать, что реформа партии невозможна, требуется принципиально иное решение. Которое в точности повторяло решение Сталина - на 19 партконференции в 88 году Горбачев поставил ровно ту же задачу - перенос центра принятия решений из партийных органов в советские. И на первом же заседании нового Верховного Совета в июне 89 года впервые официально прозвучал тезис о необходимости подписания нового Союзного договора. Децентрализация (а точнее, федерализация) стала пунктом текущей повестки.
Другой вопрос, что время было упущено. Проектная децентрализация советского блока была уже невозможной - процессы деградации и распада, которые усугубились запуском реформ перестройки и неверными решениями ее первой фазы, привели к коллапсу Варшавского договора. Процесс децентрализации пошел стихийным путем, как ранее стихийно произошел уход Китая и восстания в Венгрии, Чехословакии и Польше. Время для проектных решений было упущено, а способность СССР к реформам по сравнению с концом сороковых - начале пятидесятых была существенно ниже. Это вроде бы парадокс - СССР восьмидесятых, без сомнения, был гораздо мощнее, чем тридцать пять лет назад, но в том и проблема негодной системы управления: она, будучи неэффективной, требовала для своего поддержания все больше и больше ресурсов, позволяющих обеспечивать стабильность всей системы. К перестройке СССР подошел в состоянии структурного кризиса - когда почти весь свободный ресурс тратится на поддержание устойчивости системы, не оставляя его на развитие. Топтание на месте в первые три года перестройки и раскачивание в 88-90 годах привели к тому, что структурный кризис перешел в системный - имеющийся колоссальный ресурс весь тратился на поддержание устойчивости, но даже его уже не хватало. Именно поэтому начался обвал Варшавского договора, а затем процесс некротизации всей социалистической системы перешел и на нашу территорию. Система начала умирать.
Кроме того, по сравнению с концом сороковых-началом пятидесятых, в СССР времен перестройки был еще один крайне негативный фактор, создающий серьезные проблемы для формулирования проекта реформы системы управления и проведения этой реформы: качество управленческих кадров. Тот же Берия как управленец был на много голов выше всего горбачевского Политбюро, а уж качество советской управленческой машины восьмидесятых не шло ни в какое сравнение со сталинской - коррупция, разложение, интеллектуальная деградация. Весь набор, существенно снижающий эффективность процесса управления. Что, кстати, тоже требовало существенного расхода ресурсов - разросшийся бюрократический аппарат компенсировал количеством чиновников низкое качество их работы, чем запускал целый ряд кризисных явлений, также расходующих критически важный ресурс любых реформ - время. Именно время стало причиной катастрофы позднего СССР. Его просто не хватило, чтобы без утраты управляемости удержать процессы в проектном режиме. Проект рухнул, начались стихийные процессы. Которые завершились распадом вначале Варшавского блока, а затем и СССР.
При этом стоит отметить, что и проектные решения, и стихийные развивались в одном и том же направлении - направлении децентрализации. Вот только в реальности децентрализация прошла, но управляющий контур так и не успел возникнуть. Реформа состоялась - но совершенно не так, как задумывалась и уж точно не так, как она должна была в итоге получиться.
Вот только проблема в том, что будучи стихийной, децентрализация уже советского пространства не прошла до конца. Как минимум две страны - Украина и Россия - сумели стабилизировать свое состояние до того, как процесс был завершен. И именно эти две страны по прошествии нового цикла снова вплотную подошли к той же самой проблеме: их системы управления не соответствуют реальным противоречиям, существующим на их территориях. И Украина, и Россия - большие страны. С существенно отличающимися друг от друга региональными различиями своих частей. А с учетом резко упавшей ресурсной обеспеченности и катастрофической деградации управления (даже по сравнению с поздним советским периодом) централизованное управление разнородной территорией стало той критической проблемой, которая начала разрушать и Украину, и Россию.
России "повезло" по сравнению с Украиной лишь в том, что на нее внезапно обрушился золотой дождь сверхприбыли нефтяных цен. В противном случае мы бы уже лет десять, а то и раньше, подошли бы к нынешнему кризису. Свалившийся с неба ресурс был, безусловно, в основном украден путинской братвой, ошалевшей от такой нежданной радости, однако даже того, что проскользнуло сквозь их алчные ладони, хватило, чтобы система просуществовала в нынешнем совершенно неустойчивом положении с ее "вертикалью управления" и "суверенной демократией" лишние десять-двенадцать лет. В противном случае мы, как гораздо большая страна, чем Украина, были бы первыми, кто встал бы перед той же самой задачей. Большой шкаф падает громче, ничего необычного.
(продолжение следует)