Приключения Маркуса Айзенштадта - Перлюстрация писем
Письма на перлюстрацию Маркусу приносили редко, русского он не знал, и поэтому тонны страданий измученных иммигрантских душ проходили, как правило, мимо него. Если в процветающем и шумном русском отделе каждый месяц принимали на работу новых сотрудников, то в Богом забытом немецком, к началу 1972 года, Маркус Айзенштадт работал практически в одиночку. Ставку его, еще не окончательно постаревшей секретарши, Дины Вольфе разделили между Маркусом и русскими, и поэтому она, при любой возможности, оставляла его наедине с его забытыми поэтами и философами, и спешила появиться там, где разговаривали про хоккей, выпивали и... изменяли женам, чего за Маркусом, в последние 25 лет никто не замечал.
Читать чужие письма он не любил, всегда тяжело но молча переживал необходимость этого погружения в чужие тайны, медленно и без желания составлял личностный и фактологический отчет и когда возвращал письмо со своим приложением в отдел, который занимался составлением объективок, сразу ощущал себя будто камень с его плеч свалился, и более быстрое сердцебиение было тому свидетельством. Он вздыхал воздух вокруг себя глубже и,закончив чтение, всегда тщательно мыл руки с мылом. После этого, возвращаясь к работе, пытался неумело шутить с фыркающей Диной или звонил Ципи, просто так. Ничего особенного в письмах, которые он видел, как правило, не было, кто то жаловался на одно, кто то на другое, кто то сообщал о кончине близких или о рождении детей. Ах да, было кое что, что Маркус любил в перлюстации - фотографии. Он рассматривал незнакомых ему людей с интересом, пытаясь представить себе что они делают в данный момент, это помогало ему справиться с до боли неприятной для него задачей. В целом, читая чужие письма, Маркус Айзенштадт скучал.
Так и в то ноябрьское пасмурное утро 1972 года, он как обычно допивал чай с лимоном, принесенный раздатчицей чая Симой, когда новенькая девочка из русского отдела принесла ему это письмо. Это его насторожило, обычно письма на немецком, приносили Дине и она уже готовила их для него. Никто не знал, но иногда когда у нее было настроение она сама печатала отчет на машинке, оставляя его Маркусу на подпись. Странно... Если письмо попало к русским, значит адрес советский... Обычно туда по-немецки не писали. Профессионально открытый конверт был приложен к написанному аккуратным женским почерком, по немецки, письму. На специальном бланке перлюстрации, предварительно заполненном на иврите, жирным красным было подчеркнуто имя адресата, до этого не привлекшее его внимание.
"Владимир, Вальтер... Вальтер..." Маркус попробовал вспомнить где он слышал это имя. Да, конечно... Это тот парень из восточногерманского посольства в Москве, ну да, это же их адрес! Улица Станиславского 10.... На удивительно хорошем немецком писала 22-хлетняя Ольга Кучинская, бывшая москвичка а ныне жительница Беер Шевы. Эту информацию Маркус почерпнул из сопроводительного бланка, в принципе больше ничего он о ней скорее всего не узнает. Его внимание отвлекла появившаяся с опозданием Дина. Маркус не обернулся но с упреком посмотрел на часы, и не подымая глаз, попросил Дину отменить совещание назначенное на половину десятого. Погруженный в мысли, он не обратил внимание на то, что не поздоровался. Извиняться не имело смысла, Дина уже обиженно хлопнула дверью оставляя его одного. Маркус Айзенштадт начал читать.
Здравствуй! Мой дорогой Володенька, мой единственный и любимый. Спасибо тебе! Мне передали твое неожиданное и такое нежное письмо. Я все время перечитываю его и уже начинаю помнить тобой написанное наизусть. Это необыкновенное письмо, я точно знаю, что не каждой женщине в жизни суждено хотя бы один раз получить такое. А я получила, это так радует меня. Особенно сейчас, когда единственное о чем я способна думать это о войне, которую нам здесь обещают. Впрочем я уверена, что ты это и так все знаешь, поэтому не будем о грустном. Я рада твоим успехам, рада что Кристин наконец начинает работать и не будет выматывать тебе душу от безделья, рад что вы ходите в театр. Ей богу я сейчас заплачу, как я скучаю по настоящему театру, по Москве, по тебе Володенька. Лео уже совсем большой, так радостно было увидеть его хотя бы на фотографии. Я и сегодня помню до самых мелчайших подробностей тот день когда мы познакомились. Помнишь? Ты помнишь какой у тебя был галстук? Я ведь не должна была забирать Максима из школы тогда, это мама попросила меня сходить за ним. А на улице ,возле газетного киоска между школами, стоял ты, за что то отчитывал Лео и он надувшись смотрел на тебя готовыми заплакать глазами. Там были еще какие то мамашки, которые забирали своих детей из вашей посольской школы, одна так и норовила повиснуть на тебе, а я еще подумала: "Какой красивый мужчина". Максим держал меня за руку, во второй был его тяжелый портфель, а ты уже выпрямившись закурил и поправлял шарф, тот самый который ты мне потом подарил. То, что я заговорила с тобой было совершенно естественным, мне очень хотелось продемонстрировать кому то, как хорошо я говорю по-немецки. После этого все уже было другим, более радостным, более ярким, более настоящим до тех пор пока папа не сообщил эту ужасную новость, что мы уезжаем. Никто не обрадовался - папа хмурился как обычно, Максим, ничего не понимая, хлопал глазами, мама плакала а я... я, сгорая от желания, думала о том, что спустя пару часов тебя увижу... Обычная московская дурочка, которая спит с восточногерманским женатым дипломатом... Ты так не подходишь под это опредление, даже имя у тебя русское - спасибо твоему отцу тельмановцу. Знаешь за все эти полтора года, что я живу здесь у меня не было ни одного мужчины и я уже, кажется, с этим смирилась. ВСЁ здесь совершенно чужое и все мне чужие. Но мне не хочется обвинять эту богом забытую страну в моем никому не интересном несчастьи, я сама во всем виновата. Сейчас уже поздно что то менять, осталось только одно непрекращающееся страдание. Володенька, напиши мне еще... Я так боюсь, что больше никогда тебя не увижу... Никогда... Твоя Ольга
С полными слез глазами Маркус откинулся на спинку своего кресла и отложил письмо в сторону. Он всегда быстро принимал решения, так и сейчас, скоро и короткими предложениями заполнил свой отчет но потом вместо того, что прикрепить его к письму отнес его на все еще пустующий стол Дины без него. Сложенное вдвое письмо Маркус спрятал в карман. Он шел на должностное преступление, но понимал, что по другому поступить просто не способен. Бедная девочка, возможно она даже не подумала о том, что у ее письма нет никаких шансов дойти по назначению. Даже если он вернет его русским и они почему то его пропустят, его остановят в Москве или еще хуже в самом посольстве. Но Маркус что нибудь придумает, он всегда что нибудь придумывал. Ему даже не придется никому ничего объяснять, подумаешь письмо пропало, документы у них пропадали постоянно. И вообще, кому какое дело до какой то несчатной Ольги Кучинской?.. Но Маркусу было до нее дело, так получилось...
6 месяцев спустя, 9 мая 1973 года на приеме в советском посольстве в Берлине незаметный, никем не узнанный человек передал письмо Ольги Владимиру Вальтеру. Он продолжил работать в Москве еще 3 года после этого, но Ольге в Израиль больше не писал...
© Eli Finberg 2012