Моя жизнь теперь - это поиски воды. Еще один разговор с подругой из Луганска
Мы опять долго не разговаривали. Я знала, что Луганск бомбили, что отключили электричество и воду. Я знала, что с ними нет связи. Живы... нет...не знала...
Наконец, звонок от дочки с координатами их знакомых из Краснодона.
- Мама будет там сегодня, выходите на связь.
Моя подруга, Таня была самой заметной в нашем институте. Высокая, с сияющей улыбкой, она вся искрилась и красотой своей, и талантом.
По вечерам к ней в комнату общежития набивались подружки и друзья послушать, как она поет под гитару. А иногда мы с ней закрывались и сидели тихонько, чтобы нам никто не помешал и шептали друг другу свои секреты.
- У меня до сих пор есть мой портрет, который ты нарисовала.
- Да? Я не помню, - я представила Танино лицо на бумаге и не смогла вспомнить, чтобы когда-то рисовала такой портрет.
- Да, там на нем смятые письма, сигареты... ну, вобщем, какая я тогда была...
Она всегда была очень особенной для меня подругой. И сейчас передо мной в скайпе сидела моя Таня, красивая женщина: длинная шея, брови вразлет ... и полные боли глаза...
- Ты не знаешь, что это для меня, приехать в Краснодон... Всего 40 километров, а сколько я добиралась! 40 километров, но у них - тихо. Хотя, их тоже бомбили...
- Бомбили, - вклинивается ее знакомая, - но не так, конечно, как Луганск, таких разрушений нет.
- А у нас - полтора месяца беспрерывных бомбежек... Знаешь, как это страшно, просыпаться по утрам? Вот, они прекращают бомбить, и мы засыпаем, а потом, часов в 5 - 6 слышится звук... Ты знаешь, что такое «кравчунка»?
- Нет, - удивляюсь я, - никогда такого слова не слышала.
- Это по имени первого президента, Кравчука, назвали тележки, в которых возят продукты. И вот, утром мы слышим звук кравчучек... Это старушки отправляются по городу в поисках воды.
- Сейчас я вернусь в Луганск и на въезде в город увижу длинную очередь старушек, стоящих за водой...
- Откуда эта вода, - спросила я, - что вы пьете?
- А это из люков вода, техническая...Ты знаешь, это и очередью нельзя назвать, потому что тянется она на несколько улиц....
- Война для меня - это пустой город и длинная череда людей, стоящих за водой.
- На расстоянии этого не понять. Убитых, которых вы видите на снимках, я видела, когда проходила по тем улицам... И сейчас, когда прохожу там, невольно обхожу те места, где они лежали...
- Однажды была гроза... Громыхал гром, и под сверкание молний летел со всех сторон «Град»... И было жутко от непонимания, где рукотворная смерть, а где - разбушевавшаяся стихия...
- А земля? Я иногда думаю, за что ее так? Эти снаряды летят и больно впиваются в землю... Наша земля вся пронизана ранами, наша земля стонет от боли...
- Как мама? - спрашиваю я. Мама у Тани парализована. Ей за 90, я писала о ней в предыдущем «Разговоре».
- Мама совсем ничего не понимает. Мы с мужем без конца передвигаем ее кровать при бомбежке, - она горько усмехается, - как будто это поможет, а она нам кричит: «Трусы! Оставьте мою кровать в покое!» Или спрашивает: «Кто все время стучит в окно?» А как я все это ей объясню? Я мысленно ей отвечаю: «Война, мама, это война стучит к нам в окно...»
- А помнишь, - продолжает она, - я говорила, что эта война - какой-то необъяснимый сюр? Вот, послушай. Нас бомбили, мы привычно забрались под стол, и вдруг слышим: кто-то поет. Мы прислушались: действительно под гулом снарядов слышалось пение. Я не выдержала, выбралась из-под стола и подошла к окну. Во дворе на лавочке сидели люди из соседнего подъезда и пели. Летят снаряды с одной стороны, они затягивают : «А молод-о-о-го команд-и-и-ра несут с пробитой головой», летят с другой, и мы слышим: «Нэсэ Галя во-о-д-у-у, коромысло гнетьс-я-а-а...»
Мы засмеялись.
- А потом они вынесли казан с едой и так под снарядами пили и ели.
- И вам стало не так страшно, - утвердительно сказала я, живо представляя себе эту картину.
- Это было настолько странно, дико, нелепо и даже забавно, что, да, мы улыбнулись их, не знаю, что это было... Храбрости? Безрассудству?
А я все поняла про этих людей. Они не могли больше сидеть под столом... По ним, по этим людям били «Градом», как по смертельным врагам! По обычным, мирным людям били тяжелой артиллерией! Не было сил больше бояться, не было сил жить под обстрелом своих, потому что еще недавно все были своими. И они вышли во двор, и пели русские и украинские песни, потому что мы были одним народом и знали, и любили песни друг друга, и не было безумных укров, выкопавших Черное море, а были славные, немного с хитринкой, но свои, родные украинцы. Что случилось? Почему страной правит кровавый кондитер Вальцман? Почему преступный еврей Коломойский решает, кому жить, а кого беспощадно сжечь в Одессе? Почему татарин Ахметов своими миллиардами стравливает людей в смертельной схватке? Где украинцы на этой земле? Почему истребляют русских, которые не хотят жить в этой вакханалии?
И я поняла еще одну вещь. Я никогда не смогу простить тех своих друзей и близких, с молчаливого согласия которых, присходит эта бойня. Раньше я думала, это у них временное помутнение, это друзья детства моего, одноклассники... Ну, разногласия у нас, но ведь столько лет дружили! А сейчас я знаю, что никогда не смогу с ними дружить, как раньше. Они остались по другую сторону. Они, называют близких сердцу моему новоросцев - террористами, они сетуют по поводу некачественных броников, совершенно спокойно относясь к тому, что их мужья и сыновья идут УБИВАТЬ, а те, когда им новоявленный президент предлагает хорошую оплату, ОХОТНО соглашаются идти и УБИВАТЬ... Они не украинцы для меня больше. Украинцы в Новороссии воюют с украми.
От боли и отчаянья вышли люди во двор под обстрел, сели, налили себе русской водки или украинской горилки и стали петь русские и украинские песни, напоминая всем вокруг, что брат убивает брата.
И сколько еще погибнет обычных мирных жителей Новороссии и храбрых ополченцев, сколько детей перестанут разговаривать и останутся калеками, пока это звездно-полосатое злобное чудовище не лопнет от выпитой им по всему миру крови?