Деревенское, 2022
Немного прошлогодних деревенских заметок, чтобы хоть немного отвлечься. Персонажи вам известны.
Яма
В тот день я косила траву электрическим триммером. На участке у меня тут и там накопаны ямы - я их периодически выкапываю, чтобы потом что-то посадить. Как правило, что-то конкретное. Это «конкретное» не всегда высаживается вовремя, а ямы остаются, а поскольку участок очень большой, то какие-то его части время от времени зарастают травой, и местонахождение этих ям я помню приблизительно.
Я осторожно продвигалась вперед, прощупывая ногой почву, чтоб не попасть в свою яму. Триммер у меня довольно мощный и тяжелый, в любом случае, быстро двигаться он мне не позволяет. Трава отлетала и, в конце концов, открыла мне яму, которую я аккуратно обкосила и двинулась вперед, а потом, закончив косить на том участке, почему-то не развернулась, а начала пятится, подчищая, что там осталось недокошенным. Про яму я начисто забыла и конечно в нее упала. Вернее, в яму попала моя нога, а я упала на землю рядом. Мы с ногой как-то по-разному упали, и в результате нога выкрутилась, а у меня от боли потемнело в глазах. Сейчас сознание потеряю, подумала я, но все же как-то напряглась и это состояние преодолела. Еще я подумала: так вот, какая боль, когда ломаешь ногу. Я вообще, когда падаю, успеваю много дум передумать.
Встать сразу у меня не получилось, и я как-то доползла до теплицы и там уже, держась за ее стенки, встала. Ну, раз встала, то значит, не перелом. Опухла нога или нет, я увидеть не могла из-за большого количества надетых носков - так я берегу свои ноги - их чистоту и накрашенные ногти. Самым трудным было преодолеть расстояние от теплицы до порога, и я даже подумала, не проползти ли мне его по-пластунски, но, посмотрев на камешки, которыми я усыпала это пространство, отбросила эту идею. Как-то добралась до дома, сняла свои многочисленные носки и увидела, что нога только немного припухла. Ну, значит, просто растянула связки, подумала я, и как бы успокоилась. Но нога сильно болела, и я решила вымыть голову, чтобы, если придется ехать к врачу, то выглядеть, хоть немного лучше, чем до мытья головы. Конечно эту идею нельзя было назвать разумной. Разумным было лечь и уложить ногу на какое-то возвышение.
Голову в деревне я мою в тазике, значит надо потом выливать воду. Я тут, кстати, недавно поделилась с двумя своими подругами горестным примером старческой деменции. Это, говорю, когда надо слить в ведро воду из тазика, а на полу три ведра: с чистой водой, для мытья пола и помойное. И ты до-о-о-олго стоишь, раздумывая, в какое из них вылить воду, чтобы вот так, с первого раза не ошибиться. Одна подруга, ровесница, понимающе поулыбалась, а вторая, моложе нас на два года, даже удивилась проблеме и сказала: «Так их же подписать можно!» И мне стало ясно, что два года - это теперь уже существенная разница в возрасте. Прям, как в раннем детстве. Че их подписывать? Я и так прекрасно знаю, где какое. Но вот в какое воду-то сливать?
В тот раз обычное ведро мне было не поднять, и я сливала ее в маленькие ведерки, а потом, заливаясь слезами, выплескивала прямо с крыльца. В один такой момент на дорожке показался вечнопьяный сосед Коля, который забрел ко мне в поисках какой-нибудь настойки. Плачущей он меня до этого не видел, поэтому растерялся, открыл рот, и его вечная сигарета повисла на губах.
- Нету у меня, Коля, спиртного и не бывает. А настойку ты всю выпил уже, - сказала я заученно, но Коля растерянно замотал головой, потом кивнул как-то вверх. Эта его мимика означала, что про спиртное - это сейчас неважно, раз я плачу, и что же случилось?
- В яму упала, ногу подвернула.
- Так надо Скорую вызвать, - на этот раз Коля ответил словами.
- Думаешь?
- Да что тут думать, звони скорее, раз так больно.
Я повернулась, чтобы пойти в дом за телефоном, когда Коля спросил:
- А настойки нет никакой?
- Да нет же, Коля. Была одна, но ты ее давно выпил.
Настойку я сделала из одуванчиков. Специально для этого купила бутылку водки. Половина ушла на настойку, а вторая долго стояла в холодильнике. Я ее использовала для дезинфекции чего-нибудь. Однажды бутылка упала, и эта оставшаяся водка разлилась. Я даже немного обрадовалась, что продезинфицируется пол, хотя этого количества для дезинфекции «маловато будет». В кухне образовался стойкий запах водки, хотя, по моим расчетам, она давно должна была выдохнуться. Тут зашла баба Маня. Я ждала цитаты из «Дней Турбиных», но, возможно, баба Маня «Дни Турбиных» не читала, хотя читает много. Она вообще, если не работает во дворе, то что-то читает.
Не дождавшись цитаты, я сама сказала бабе Мане: «Водкой полы мою», и она засмеялась, потому что очень смешливая. И я такая же. Вот мы скажем что-то друг другу и смеемся, и нам от этого тепло и хорошо.
А Коле я как-то проговорилась, что у меня год простояло полбутылки водки, а потом эта водка разлилась. Коля тогда на меня таким взглядом посмотрел, которого я до смерти не забуду. И стал то захаживать во двор, если я там работаю, то стучать в окно. Причем, молча, без вопросов. Я и так знала, тот единственный снедающий его, вопрос и заученно отвечала: «Нет водки и не бывает». Коля уходил. Но однажды вдруг спросил:
- А настойка?
- Настойка? Есть вообще-то, - ответила я честно.
- Неси, - скомандовал Коля.
- Она на одуванчиках, - пояснила я.
- Неси, - настойчиво повторил Коля.
- Для наружного применения.
- Неси.
- Ты ж ее выпьешь? - мне совсем не хотелось отдавать Коле свою настойку.
- Ну, да, - Коля даже немного удивился этому вопросу.
- Я ею вообще-то пользуюсь. Колени мажу. В смысле, компрессы делаю.
- Помогает? - заинтересовался Коля.
Я задумалась. Потом честно ответила:
- Нельзя сказать, чтобы они у меня сильно болели.
- Вот видишь, - укоризненно отозвался Коля.
Я еще немного подумала, на этот раз об ответственности за то, что дам человеку выпить настойку для наружного применения.
- А вдруг тебе плохо станет?
- Да неси уже!! Хуже, чем сейчас, мне уже не будет!
Не устояв перед Колиным напором, я пошла в дом, взяла свою настойку и вынесла Коле.
- Коля, я немного опасаюсь за последствия…, - начала было я, но Коля выхватил у меня их рук баночку, выпил содержимое в один глоток, я едва успела крикнуть:
- Одуванчики-то не ешь!
Выпив, Коля постоял, подумал и резюмировал:
- Слабая совсем.
Потом ушел домой без всяких тебе «спасибо, до свидания». С тех пор он стал заглядывать ко мне в поисках настойки.
Я вызвала Скорую, при этом долго извинялась, что беспокою их по такому незначительному поводу, как подвернутая нога - все же, долгая жизнь в Штатах, нет, нет, да и сказывается.
Мне ответили, что это ничего, нормально, тем более, что сильно болит, но придется подождать, т.к. много вызовов, а я живу черт-те где.
Скорая приехала уже после 9-ти вечера. Осмотрели ногу, сделали укол и предложили поехать сделать рентген.
Ехать я отказалась, сославшись на позднее время, подписала свой отказ и выслушала настоятельные рекомендации немедленно обратиться к врачу, если появится какой-то синяк.
Укол снял боль, и на следующий день я проверила ногу только к вечеру и ужаснулась - нога была черная. Тем не менее, к врачу я попала только в понедельник.
Посидев в длинной очереди загипсованных и перевязанных людей с хмурыми лицами, я, наконец, попала в кабинет. За столом сидел доктор и что-то писал. Напротив него сидела медсестра. Рядом была процедурная, там разговаривали две женщины - медсестры или санитарки. Я села на топчан напротив входа в процедурную и уставилась на стену, потому что больше ничего перед глазами не было.
- Что случилось? - спросил доктор, не отрываясь от своей писанины.
К этому времени я рассказала историю моей травмированной ноги вечнопьяному Коле, бабе Мане, подруге, которая позвонила узнать, как себя чувствует заболевшая кошка и которой нужно было объяснить, почему я не могла быстро подбежать, чтобы отогнать нападающего на нее кота, другой подруге, с которой мы ежедневно общаемся по скайпу, минским соседям, которые, как и все в деревне, были в курсе того, к кому приезжала Скорая, но заинтересовались деталями, и таксисту, с которым мы дружим и который не мог оставить мою хромоту без внимания.
Сил снова все это повторять, не было, и я решила ответить, как можно более лаконично:
- Упала. В яму.
Потом подумала, что надо все же уточнить, что в яму упала нога:
- Вернее, я в яму не падала, туда упала нога. Одна из ног.
Мне показалось, что такое разъяснение оставляет неясным, что делала я сама, пока моя нога падала, и я пояснила:
- Я тоже упала. Но не туда. Вернее, мы со второй ногой. Мы с ней вместе падали, а та, первая, - отдельно, в яму... А вторая вместе с туловищем ... и головой, - я на секунду задумалась и подытожила. - Первая - в яму, а все остальное ... поблизости упало. В общем, мы все попадали в разные стороны.
В кабинете была тишина. Разговор в процедурной затих, обе женщины вышли оттуда и встали у дверного проема, глядя на меня с явным интересом.
- А сколько вас там было? - неожиданно спросил доктор.
Я наконец оторвала взгляд от стены и посмотрела на доктора. Он отложил свою ручку в сторону и смотрел на меня. В глазах бегали чертики. Я перевела взгляд на медсестру - та вообще слушала мой рассказ, широко улыбаясь.
- Мы были - я одна. Но у меня же ноги, - пояснила я. - Две. Одна - туда, другая - туда. Туловище еще и голова.... Косилка же тоже упала ... поблизости .... Первая нога еще и выкрутилась... Получается нас было много, - резюмировала я и добавила, - я их пронумеровала, чтоб понятнее было.
Глядя на развеселившийся коллектив, я с тоской думала: и зачем я экспериментировала с этой лаконичностью? Надо было по накатанной схеме.
- Вот вы смеетесь, а мне, вообще-то больно было, - сказала я, - очень. Думала даже, что потеряю сознание от такой боли, но потом представила, что лежу на поле бездыханная, а солнце палит ... так и солнечный удар получишь в бессознательном состоянии.
Медсестра перестала смеяться, а доктор возмущенно спросил:
- Что, нельзя было на помощь позвать?
- Можно было, - согласилась я, - на помощь-то всегда можно позвать, да кто придет?
- Вы что, на хуторе живете? - удивился доктор.
Я задумалась: можно ли назвать мой дом хутором, учитывая скудность населения на нашей улице? Решила, что нельзя.
- Да нет, это улица. У нас в деревне две улицы. Одна длинная, другая короткая. Я на короткой живу.
- Ну, соседи же есть какие-то?
- Соседи-то есть ...
Я замолчала, но все смотрели на меня с ожиданием и пришлось продолжить.
- Соседи-то есть. Напротив живет вечнопьяный Коля. Он, если дома, то спит беспробудным пьяным сном, а в остальное время его нет, он где-то пьет.
- Ну, это понятно, - прокомментировал доктор с грустью в голосе.
- С одной стороны есть минские соседи, но в этом году они только на выходные приезжают. С другой стороны нет соседей. А с четвертой - чисто поле. Есть, правда, еще соседи, но те сильно далеко живут - через дом. Кого звать? Кошку только, да и то не факт, что придет. А хоть бы и пришла...
- У вас кошка есть? - спросила медсестра.
- Ага, есть теперь кошка у меня.
Я подумала, нужно ли упоминать бабу Маню и решила, что раз уж про всех говорить, то нужно.
- Есть еще бабушка, она наискосок живет. Но она не услышит. С бабушкой мы дружим, что выражается в том, что мы ежедневно проверяем, не умерла ли одна из нас.
Медсестра хотела было засмеяться, но доктор, перестав писать, посмотрел на меня и сказал серьезным голосом:
- Это очень мудро.
- Мы с ней тоже так считаем. Кому же хочется валяться бесхозным трупом?
- А с кем вы живете? - спросил доктор.
- Ну, она же сказала, что с кошкой, - с упреком сказала ему медсестра.
- Да, я это помню, - ответил ей доктор, как бы оправдываясь. - Я имел ввиду людей.
- Людей нет. Она же сказала.
- Что, совсем родственников нет? - спросил доктор медсестру. Они вообще разговаривали, не обращая на меня никакого внимания.
- Нет. Кошка только, - пояснила всезнающая медсестра.
- Понятно, - послушно ответил доктор и добавил, - а про кошку я помню.
Я с интересом слушала их беседу и хотела даже вклиниться и пояснить, что в моем случае - это классическое «иных уж нет, а те далече», но потом подумала, чего мне мешать их разговору, я лучше послушаю.
- Ну, показывайте свою ногу, - сказал доктор.
Я охотно размотала бинт и представила свою почерневшую ногу на их обозрение. Медсестра ахнула, а доктор рассердился.
- Это когда случилось?
- В четверг, в пять часов вечера по московскому времени.
- И что, нельзя было раньше прийти?
- Нельзя. Я же живу у черта на куличках. Скорую, да, вызывала.
- Так они должны были вас на рентген привезти!
- Они предлагали, но было уже почти 10 ночи.
- Ну и что, все равно сделали бы рентген.
- А как бы я домой добралась?
- Ну, сюда бы Скорая привезла.
- А обратно?
- А сколько километров до вашей деревни?
- 25.
- Ну, и что? Ночь прошла - и дома.
Все опять засмеялись, а я подумала, что загипсованная хмурая очередь за дверью недоумевает: чего они там так ржут?
Доктор отправил меня сделать рентген и, заодно, зайти в больничную аптеку купить мазь и бинт подлиннее.
Рентген я сделала и зашла в кабинет за результатом.
- Что случилось? - спросил рентгенолог.
- Упала, - коротко ответила я.
Рентгенолог смотрел на меня с ожиданием, а я на него с одной мыслью: больше ни за что ничего не скажу. Так мы посидели какое-то время, как будто играли в кто кого пересмотрит. Наконец я не выдержала и, кивнув на снимок, спросила:
- Чего там?
- Ничего, - исчерпывающе ответил доктор.
- Так я могу идти?
- Идите.
Я вернулась в свой веселый кабинет. Там доктор сказал, что трещины нет, но я сильно свои связки порвала.
- Я сам вам ногу перевяжу, - сказал доктор, но тут же воодушевленно предложил, - а давайте мы вам гипс наложим? Вы знаете, у нас так много гипса!
- Рада за вас, - ответила я, - наверное это здорово иметь так много гипса, но на мне же джинсы. Как я их потом сниму? Резать жалко. Я приличные джинсы надела для похода к вам.
Мы все осмотрели мои джинсы. Они красиво зияли дырками на коленях.
- Что ж мне не снимать их вообще все это время?
- Вам дней 10 надо в гипсе походить и ничего не делать.
- Ну, вот. Что ж мне 10 дней штаны не снимать?
Все задумались, глядя на мои джинсы. Я-то понимала, что только гипс спасет меня от работы на огороде, потому что, если только перевяжем бинтом, то я все равно потащусь на свое поле.
- Да, нет, не будем гипс накладывать, - наконец решила я. - Это ж, чтобы его снять, надо к вам ехать?
- Да, через 10 дней, - кивнул доктор.
- Такси туда и обратно. Ого.
- Ну, да, это дорого, конечно, - согласился доктор и присел передо мной на корточки, чтобы перебинтовать мне ногу.
- Что, волнуетесь, что кроссовок не сможете надеть? - спросил он, закончив, хотя я никаких признаков волнения не выказывала.
- Да нет, я могу и без кроссовок пойти. Такси же у входа.
Наверное он сам подумал, что такая толсто-перебинтованная нога не влезет в кроссовок. Бинт мне продали какой-то уж очень длинный, его на три ноги хватило бы, но короче в аптеке не было.
- Я на вашей карточке прямо так и напишу: «Хутор, яма» и тогда сразу вспомню, кто вы.
- Вы что думаете, я прям так регулярно буду вас посещать с подвернутыми ногами?
- Ну, а вдруг?
- Нет, мне конечно у вас понравилось. Весело так. Но ноги я бы больше не хотела подворачивать.
Надо скорее свои ямы засадить деревьями и кустами, - думала я по дороге домой, - и дорожки сделать. Все же меньше риска покалечиться будет.
Бедный Коля, горе бабы Мани и немного вампирского
Хоронили моего соседа - вечнопьяного Колю. Устроился на свою беду куда-то на работу и подхватил ковид.
- Вот, вы кашляете все время, - сказала мне с непонятным упреком Ксюшина мама, - а ён даже не кашлянул ни разу… А легкие все черные были.
Ксюшина мама приходилась Коле двоюродной сестрой. Ее взрослый сын перебрался из города в деревню, в отчий дом, и этим летом я часто видела их с Колей вдвоем, работающими в поле.
Нельзя сказать, что Коля был украшением нашей улицы, но неотъемлемой ее частью - был. И теперь казалось странным и непонятным не видеть его больше. Нежилой дом и двор, по которому когда-то ходили Колины куры и утки, и который сторожил верный пес Кацо, не то, чтобы пугали, но обескураживали своей пустотой.
Хоронили Колю днем, среди недели, и деревенских было совсем мало, зато приехали родственники, и их оказалось больше, чем пришедших проводить Колю односельчан. Я вышла со своего двора и подошла к небольшой группке деревенских женщин, которые как-то сразу замолчали - все же я не была совсем «своей» в деревне - и стали так, молча, смотреть на меня. От неловкости этой ситуации я сказала:
- Какая хорошая фотография у Коли.
- Да? Вам нравится? - оживилась Ксюшина мама, а я подумала, что она наверное, ее и выбирала.
- Да, нравится. Таким я его не знала.
С фотографии, выставленной у забора, смотрел на односельчан молодой и даже симпатичный Коля, с густой шевелюрой и лихими усами.
- А Мария сказала, что не прийдзе, - сообщила мне Ксюшина мама, заметив, что я все время поглядываю в сторону бабиманиного двора.
- Пойду позову, - сказала я и отправилась к бабе Мане.
- Я не пайду, не хачу, до калитки выйду праводзиць и усё, - сообщила мне баба Маня.
Я промолчала, и баба Маня спросила:
- А ты пойдзешь?
- Я как ты. С тобой буду.
Мы посидели у окна, глядя на людей, ожидающих катафалк.
- Там Колину фотографию выставили. Симпатичный такой, я даже не ожидала.
- Дык ён жа красивый быу молодой. Гэта потом пить почау.
- И все пропил: и красоту, и жизнь свою. Тогда помнишь, мне военные дрова привезли? Говорят: «Вот, дед вам поможет». Дед… а ведь ему 40 лет всего было.
Мы повздыхали, жалея непутевого Колю, еще не понимая, что нам действительно будет его не хватать. Даже такого, вечно пьяного, но все равно - своего. А наша, и без того не густо заселенная улица, станет еще более тихой и безлюдной.
Приехал катафалк, и мы вышли к калитке и потом пошли за гробом до перекрестка наших улиц. Там все сели в машины и поехали на кладбище, а мы с бабой Маней пошли к ней в дом по дороге, усыпанной еловыми веточками.
- Посидишь у мяне? - спросила баба Маня.
- Конечно, потому и осталась.
Я очень не хотела оставлять бабу Маню одну, она пережила непростую зиму, попадая из одной больницы в другую, а летом тяжкое горе обрушилось на плечи этой маленькой, столько вынесшей за свою жизнь, женщины.
Вначале горестным вздохом пронеслась по деревне весть о смерти внука, 30-летнего парня, отца двух деток. Один ребенок был еще грудным, и страшно было представить, что творилось на сердце его жены. А вскоре, примерно через месяц, такая же внезапная, необъяснимая смерть настигла его отца - сына нашей бабы Мани.
Одна из самых страшных картин, которые мне довелось видеть в своей жизни - это когда сгорбленную старую мать вели к гробу сына. Упала она на колени у гроба, гладила и целовала его руки, заливая их самыми горькими на свете слезами - материнскими. «Что же ты, лежишь такой большой, такой красивый, а не живой», - причитала, горевала у гроба. А мы все стояли рядом, и не было таких сил у людей, чтобы как-то смягчить это горе.
Потому я и не хотела оставлять бабу Маню одну, что опасалась, что похороны несчастного Коли напомнят ей о сыне, которого она только схоронила.
Но баба Маня вспомнила мужа, которого в деревне звали "Володя-Француз", и стала опять рассказывать о том, какой тяжелой была с ним жизнь и сколько ей пришлось вытерпеть.
- Мне усе снится, што ён стукае да мяне у окно.
- Смотри, не открывай!
- То у окно, то у двери стукае…
- Вот же привязался! Маша, ты чеснок на дверь и на окна развесь. Они их боятся. И не пускай. Они не зайдут, если не пригласить.
- Не пускаю. Кажу: иди адсюль.
В этот момент я готова была поверить и в вампиров, и в черта лысого, только бы защитить как-то любимую свою бабу Маню.
Я долго у нее сидела в тот день. Уже и люди вернулись с кладбища и пошли в дом Коли на поминки, уже и с поминок разошлись, а я все сидела, не решаясь оставить ее одну.
Пришла Мурка с улицы и прыгнула к бабе Мане на колени.
- Куды скачаш! - прикрикнула на нее баба Маня, но не согнала, да и Мурка, привыкшая к этим окрикам, не обращала на них никакого внимания. Она стояла на коленях у бабы Мани и месила ее рукав.
- Месит, - сказала я.
- Месит, - согласилась баба Маня, - так помесит, помесит, а потом ляжа.
- А моя месит, когда спать ко мне приходит, и с таким остервенением, что просто клочья одеяла летят во все стороны!
Баба Маня рассмеялась, видимо представив, как клочья одеяла разлетаются по комнате. А я подумала, ну хорошо, что смеется, можно и домой идти.