Йохан Хейзинга «Homo ludens»
http://www.lib.ru/FILOSOF/HUIZINGA/huizinga.txt
Рекомендую к прочтению всем товарищам по несчастью, которые фанаты, игроки, фанфикеры, постмодернисты и прочия братия, кого хоть изредка изнутри или снаружи терзают сомнения о бессмысленности и бесплодности своего увлечения. Потому что практически всё, что написано в этой книге - про нас, и написал её не какой-нибудь графоман-однодневка, а учёный с мировым именем, ректор Лейденского университета 30-ых годов прошлого века Йохан Хейзинга.
«Homo ludens» в переводе с латыни означает «человек играющий», и подзаголовок этой книги: «Опыт определения игрового элемента культуры» - или же, проще говоря, « насколько самой культуре присущ игровой характер».
Хейзинга пишет не столько об игре как таковой, а о игровых элементах как в условно «околоигровых» областях человеческой деятельности: празнествах, спорте, искусстве, - так и в «совершенно серьёзных» сферах: правосудии, политике, войне. Тем самым игра представляется не забавой для детей и инфантильных взрослых, а закономерным явлением цивилизации, которому предаются все, лишь в различной степени это осознавая.
Цитирование - четвёртый вид лжи, но всё же постараюсь, цитируя непосредственно доктора Хейзингу, не особо уклониться от истины:
«С давних пор я все более определенно шел к убеждению, что человеческая культура возникает и разворачивается в игре, как игра.»
«Игра - это функция, которая исполнена смысла. В игре вместе с тем играет нечто выходящее за пределы непосредственного стремления к поддержанию жизни, нечто, вносящее смысл в происходящее действие. Всякая игра что-то значит. Назвать активное начало, которое придает игре ее сущность, духом - было бы слишком, назвать же его инстинктом - было бы пустым звуком. Как бы мы его ни рассматривали, в любом случае эта целенаправленность игры являет на свет некую нематериальную стихию, включенную в самое сущность игры.»
«Вопреки любому из предлагаемых объяснений остается правомочным вопрос: "Хорошо, но в чем же, собственно, сама суть игры? Почему ребенок визжит от восторга? Почему игрок забывает себя от страсти? Почему спортивные состязания приводят в неистовство многотысячные толпы народа?" Накал игры не объяснить никаким биологическим анализом. Но именно в этом накале, в этой способности приводить в исступление состоит ее сущность, ее исконное свойство. Логика рассудка, казалось бы, говорит нам, что Природа могла бы дать своим отпрыскам такие полезные функции, как высвобождение избыточной энергии, расслабление после затраты сил, приготовление к суровым требованиям жизни и компенсация неосуществленных желаний, всего-навсего в виде чисто механических упражнений и реакций. Но нет, она дала нам Игру, с ее напряжением, ее радостью, ее потехой [grap]. Этот последний элемент, aardigheid [шуточность, забавность] игры, сопротивляется любому анализу, любой логической интерпретации.»
«Реальность, именуемая Игрой, ощутимая каждым, простирается нераздельно и на животный мир, и на мир человеческий. Следовательно, она не может быть обоснована никакими рациональными связями, ибо укорененность в рассудке означала бы, что пределы ее - мир человеческий. Существование игры не связано ни с какой-либо ступенью культуры, ни с какой-либо формой мировоззрения. Каждое мыслящее существо в состоянии тотчас же возыметь перед глазами эту реальность: игру, участие в игре - как нечто самостоятельное, самодовлеющее, даже если в его языке нет слова, обобщенно обозначающего это понятие. Игру нельзя отрицать. Можно отрицать почти любую абстракцию: право, красоту, истину, добро, дух, Бога. Можно отрицать серьезность. Игру - нельзя.»
«Мы играем и знаем, что мы играем, следовательно, мы суть нечто большее, нежели всего только разумные существа, ибо игра неразумна.»
« Ребенок или животное играют, ибо черпают в игре удовольствие, и в этом как раз и состоит их свобода. Как бы то ни было, для человека взрослого и наделенного чувством ответственности игра - то, без чего он мог бы и обойтись. Игра - по сути, избыточна. Потребность играть становится настоятельной лишь постольку, поскольку она вытекает из доставляемого игрой удовольствия. Игру можно всегда отложить, она может и вовсе не состояться. Она не бывает вызвана физической необходимостью и тем более моральной обязанностью. Она не есть какая-либо задача. Ей предаются в "свободное время". Но с превращением игры в одну из функций культуры понятия долженствования, задачи, обязанности, поначалу второстепенные, оказываются все больше с ней связанными. Вот, следовательно, первый основной признак игры: она свободна, она есть свобода.»
«Ведь напряжение игры подвергает силы игрока испытанию: его физические силы, упорство, изобретательность, мужество и выносливость, но вместе с тем и его духовные силы, поскольку он, обуреваемый пламенным желанием выиграть, вынужден держаться в предписываемых игрою рамках дозволенного. Присущие игре свойства порядка и напряжения подводят нас к рассмотрению игровых правил. В каждой игре - свои правила. Ими определяется, что именно должно иметь силу в выделенном игрою временном мире. Правила игры бесспорны и обязательны, они не подлежат никакому сомнению. Поль Валери как-то вскользь обронил, и это была необычайно дальновидная мысль, что по отношению к правилам игры всякий скептицизм неуместен. Во всяком случае, основание для определения этих правил задается здесь как незыблемое. Стоит лишь отойти от правил, и мир игры тотчас же рушится. Никакой игры больше нет. Свисток судьи снимает все чары, и "обыденный мир" в мгновение ока вступает в свои права. Участник игры, который действует вопреки правилам или обходит их, это нарушитель игры, "шпильбрехер". С манерой игры теснейшим образом связано понятие fair, - играть надо честно. Шпильбрехер, однако, вовсе не то, что плут. Этот последний лишь притворяется, что играет. Он всего-навсего делает вид, что признает силу магического круга игры. Сообщество входящих в игру прощает ему его грех гораздо легче, нежели шпильбрехеру, ломающему весь их мир полностью. Отказываясь от игры, он разоблачает относительность и хрупкость того мира игры, в котором он временно находился вместе с другими.»
(Не отсюда ли знаменитое правило номер один: «Мастер всегда прав»? И споры с мастером (шпильбрехерство) наказуемы строже, нежели читерство (плутовство)… - пр. Экзон)
«Внутри сферы игры законы и обычаи обыденной жизни не имеют силы.»
«Суммируя, мы можем назвать игру, с точки зрения формы, некоей свободной деятельностью, которая осознается как "ненастоящая", не связанная с обыденной жизнью и тем не менее могущая полностью захватить играющего; которая не обусловливается никакими ближайшими материальными интересами или доставляемой пользой; которая протекает в особо отведенном пространстве и времени, упорядоченно и в соответствии с определенными правилами и вызывает к жизни общественные объединения, стремящиеся окружать себя тайной или подчеркивать свою необычность по отношению к прочему миру своеобразной одеждой и обликом.»
Johan Huizinga „Homo ludens“
Rekomenduoju visiems bendrabepročiams, tai yra fanatams, žaidėjams, fanfikeriams, postmodernistams ir pan., kurie bent retkarčiais kamuojasi ar yra kamuojami iš šalies abejonių dėl savo pomėgio beprasmiškumo ir bergždumo. Nes beveik viskas, kas parašyta šioje knygoje yra apie mus, ir parašė ją ne koks nors penkių minučių šlovės grafomanas, o pasaulinį pripažinimą pelnęs mokslininkas, 30-tųjų metų Leideno universiteto rektorius Johan Huizinga.
“Homo ludens” išvertus iš lotynų reiškia “žaidžiantis žmogus”, o subheading - “Kultūros žaidybinio elemento nustatymo patirtis”, arba, paprasčiau, “kiek pačiai kultūrai yra būdingas žaidimo pobūdis/bružai”.
Huizinga rašo ne tiek apie žaidimą kaipo tokį, kiek apie žaidimo elementus sąlyginai arti žaidomo esančiose srityse: menuose, šventimuose, sporte, - lygiai kaip ir „visiškai rimtose“ srityse: teisingume, politikoje, kare. Šitaip žaidimas atskleidžiamas ne kaip vaikų ir infantilių suaugusiųjų pramoga, o kaip dėsningas civilizacijos fenomenas, kuriame dalyvauja visi, tik skirtingai šitą suvokdami.
Dėja, neteko girdėti apie „Homo ludens“ lietuvišką vertimą, tad nemokantiems rusiškai tektų ieškot angliško ar kokio kito varianto…
Рекомендую к прочтению всем товарищам по несчастью, которые фанаты, игроки, фанфикеры, постмодернисты и прочия братия, кого хоть изредка изнутри или снаружи терзают сомнения о бессмысленности и бесплодности своего увлечения. Потому что практически всё, что написано в этой книге - про нас, и написал её не какой-нибудь графоман-однодневка, а учёный с мировым именем, ректор Лейденского университета 30-ых годов прошлого века Йохан Хейзинга.
«Homo ludens» в переводе с латыни означает «человек играющий», и подзаголовок этой книги: «Опыт определения игрового элемента культуры» - или же, проще говоря, « насколько самой культуре присущ игровой характер».
Хейзинга пишет не столько об игре как таковой, а о игровых элементах как в условно «околоигровых» областях человеческой деятельности: празнествах, спорте, искусстве, - так и в «совершенно серьёзных» сферах: правосудии, политике, войне. Тем самым игра представляется не забавой для детей и инфантильных взрослых, а закономерным явлением цивилизации, которому предаются все, лишь в различной степени это осознавая.
Цитирование - четвёртый вид лжи, но всё же постараюсь, цитируя непосредственно доктора Хейзингу, не особо уклониться от истины:
«С давних пор я все более определенно шел к убеждению, что человеческая культура возникает и разворачивается в игре, как игра.»
«Игра - это функция, которая исполнена смысла. В игре вместе с тем играет нечто выходящее за пределы непосредственного стремления к поддержанию жизни, нечто, вносящее смысл в происходящее действие. Всякая игра что-то значит. Назвать активное начало, которое придает игре ее сущность, духом - было бы слишком, назвать же его инстинктом - было бы пустым звуком. Как бы мы его ни рассматривали, в любом случае эта целенаправленность игры являет на свет некую нематериальную стихию, включенную в самое сущность игры.»
«Вопреки любому из предлагаемых объяснений остается правомочным вопрос: "Хорошо, но в чем же, собственно, сама суть игры? Почему ребенок визжит от восторга? Почему игрок забывает себя от страсти? Почему спортивные состязания приводят в неистовство многотысячные толпы народа?" Накал игры не объяснить никаким биологическим анализом. Но именно в этом накале, в этой способности приводить в исступление состоит ее сущность, ее исконное свойство. Логика рассудка, казалось бы, говорит нам, что Природа могла бы дать своим отпрыскам такие полезные функции, как высвобождение избыточной энергии, расслабление после затраты сил, приготовление к суровым требованиям жизни и компенсация неосуществленных желаний, всего-навсего в виде чисто механических упражнений и реакций. Но нет, она дала нам Игру, с ее напряжением, ее радостью, ее потехой [grap]. Этот последний элемент, aardigheid [шуточность, забавность] игры, сопротивляется любому анализу, любой логической интерпретации.»
«Реальность, именуемая Игрой, ощутимая каждым, простирается нераздельно и на животный мир, и на мир человеческий. Следовательно, она не может быть обоснована никакими рациональными связями, ибо укорененность в рассудке означала бы, что пределы ее - мир человеческий. Существование игры не связано ни с какой-либо ступенью культуры, ни с какой-либо формой мировоззрения. Каждое мыслящее существо в состоянии тотчас же возыметь перед глазами эту реальность: игру, участие в игре - как нечто самостоятельное, самодовлеющее, даже если в его языке нет слова, обобщенно обозначающего это понятие. Игру нельзя отрицать. Можно отрицать почти любую абстракцию: право, красоту, истину, добро, дух, Бога. Можно отрицать серьезность. Игру - нельзя.»
«Мы играем и знаем, что мы играем, следовательно, мы суть нечто большее, нежели всего только разумные существа, ибо игра неразумна.»
« Ребенок или животное играют, ибо черпают в игре удовольствие, и в этом как раз и состоит их свобода. Как бы то ни было, для человека взрослого и наделенного чувством ответственности игра - то, без чего он мог бы и обойтись. Игра - по сути, избыточна. Потребность играть становится настоятельной лишь постольку, поскольку она вытекает из доставляемого игрой удовольствия. Игру можно всегда отложить, она может и вовсе не состояться. Она не бывает вызвана физической необходимостью и тем более моральной обязанностью. Она не есть какая-либо задача. Ей предаются в "свободное время". Но с превращением игры в одну из функций культуры понятия долженствования, задачи, обязанности, поначалу второстепенные, оказываются все больше с ней связанными. Вот, следовательно, первый основной признак игры: она свободна, она есть свобода.»
«Ведь напряжение игры подвергает силы игрока испытанию: его физические силы, упорство, изобретательность, мужество и выносливость, но вместе с тем и его духовные силы, поскольку он, обуреваемый пламенным желанием выиграть, вынужден держаться в предписываемых игрою рамках дозволенного. Присущие игре свойства порядка и напряжения подводят нас к рассмотрению игровых правил. В каждой игре - свои правила. Ими определяется, что именно должно иметь силу в выделенном игрою временном мире. Правила игры бесспорны и обязательны, они не подлежат никакому сомнению. Поль Валери как-то вскользь обронил, и это была необычайно дальновидная мысль, что по отношению к правилам игры всякий скептицизм неуместен. Во всяком случае, основание для определения этих правил задается здесь как незыблемое. Стоит лишь отойти от правил, и мир игры тотчас же рушится. Никакой игры больше нет. Свисток судьи снимает все чары, и "обыденный мир" в мгновение ока вступает в свои права. Участник игры, который действует вопреки правилам или обходит их, это нарушитель игры, "шпильбрехер". С манерой игры теснейшим образом связано понятие fair, - играть надо честно. Шпильбрехер, однако, вовсе не то, что плут. Этот последний лишь притворяется, что играет. Он всего-навсего делает вид, что признает силу магического круга игры. Сообщество входящих в игру прощает ему его грех гораздо легче, нежели шпильбрехеру, ломающему весь их мир полностью. Отказываясь от игры, он разоблачает относительность и хрупкость того мира игры, в котором он временно находился вместе с другими.»
(Не отсюда ли знаменитое правило номер один: «Мастер всегда прав»? И споры с мастером (шпильбрехерство) наказуемы строже, нежели читерство (плутовство)… - пр. Экзон)
«Внутри сферы игры законы и обычаи обыденной жизни не имеют силы.»
«Суммируя, мы можем назвать игру, с точки зрения формы, некоей свободной деятельностью, которая осознается как "ненастоящая", не связанная с обыденной жизнью и тем не менее могущая полностью захватить играющего; которая не обусловливается никакими ближайшими материальными интересами или доставляемой пользой; которая протекает в особо отведенном пространстве и времени, упорядоченно и в соответствии с определенными правилами и вызывает к жизни общественные объединения, стремящиеся окружать себя тайной или подчеркивать свою необычность по отношению к прочему миру своеобразной одеждой и обликом.»
Johan Huizinga „Homo ludens“
Rekomenduoju visiems bendrabepročiams, tai yra fanatams, žaidėjams, fanfikeriams, postmodernistams ir pan., kurie bent retkarčiais kamuojasi ar yra kamuojami iš šalies abejonių dėl savo pomėgio beprasmiškumo ir bergždumo. Nes beveik viskas, kas parašyta šioje knygoje yra apie mus, ir parašė ją ne koks nors penkių minučių šlovės grafomanas, o pasaulinį pripažinimą pelnęs mokslininkas, 30-tųjų metų Leideno universiteto rektorius Johan Huizinga.
“Homo ludens” išvertus iš lotynų reiškia “žaidžiantis žmogus”, o subheading - “Kultūros žaidybinio elemento nustatymo patirtis”, arba, paprasčiau, “kiek pačiai kultūrai yra būdingas žaidimo pobūdis/bružai”.
Huizinga rašo ne tiek apie žaidimą kaipo tokį, kiek apie žaidimo elementus sąlyginai arti žaidomo esančiose srityse: menuose, šventimuose, sporte, - lygiai kaip ir „visiškai rimtose“ srityse: teisingume, politikoje, kare. Šitaip žaidimas atskleidžiamas ne kaip vaikų ir infantilių suaugusiųjų pramoga, o kaip dėsningas civilizacijos fenomenas, kuriame dalyvauja visi, tik skirtingai šitą suvokdami.
Dėja, neteko girdėti apie „Homo ludens“ lietuvišką vertimą, tad nemokantiems rusiškai tektų ieškot angliško ar kokio kito varianto…