"Гарнизон крепости состоял из 82 инвалидов и 32 швейцарцев при тринадцати пушках, но главной ее защитой были подъемные мосты и толстые стены. После отрицательного ответа Лонэ на сделанное ему предложение добровольной сдачи, народ, около часу дня, двинулся вперед. Легко проникнув в первый наружный двор и разрубив топорами цепи разводного моста, он ринулся во второй двор, где помещались квартиры коменданта и службы. С обеих сторон началась ожесточенная пальба; чтобы защитить себя от выстрелов сверху, народ притащил три огромных воза соломы и поджег их; густой дым спрятал их.
Лонэ, зная отлично, что рассчитывать на помощь из Версаля нечего, и что ему долго не устоять против этой осады, решился взорвать Бастилию. Но в то самое время, когда он с зажженным фитилем в руках хотел спуститься в пороховой погреб, два унтер-офицера Беккар и Ферран бросились на него, и, отняв фитиль, заставили созвать военный совет. Почти единогласно было решено сдаться. Был поднят белый флаг, и спустя несколько минут по опущенному подъемному мосту Гюлен и Эли, а за ними огромная толпа, проникли во внутренний двор Бастилии.
Дело не обошлось без зверств, и несколько офицеров и солдат были тут же повешены; что касается Лонэ, то Гюлен и Эли хотели спасти его, но по дороге в городскую мэрию чернь отбила его у них и, обезглавив, воткнула голову несчастного на пику, с которой затем обошла весь город. Семь узников Бастилии были выпущены на волю, между ними был граф де Лорж (Lorges), который содержался здесь в заключении более сорока лет. Крайне интересный архив Бастилии подвергся разграблению, и только часть его сохранилась до наших времен."
"Что касается порядков, господствовавших в Бастилии, то по единогласному свидетельству современников, они были гораздо строже, чем в других тюрьмах; многое зависело конечно и от личности коменданта и несомненно, что одной из причин падения Бастилии в 1789 г. была крайняя суровость последнего ее губернатора Лонэ (Launay). Заключение в тюрьму производилось обыкновенно на основании королевский записки о заточении без суда и следствия (lettre de cachet), подписанной королем, примерно такой:
«Mons. le comte de Jumilhac, je vous fais cette lettre pour vous dire de recevoir dans mon château de la Bastille le nommé [...] et de l'y retenir jusqu'à nouvel ordre de ma part. Sur ce, je prie Dieu qu'il vous ait, Mons. le comte de Jumilhac, en sa sainte garde. Écrit à Compiègne le 20 juillet 1765. - Louis [и ниже:] PHELIPPEAUX. [с другой стороны листа:] à Monsieur le comte de Jumilhac, gouverneur de mon château de la Bastille».
«Госп. граф де Жюмиляк, пишу вам, чтобы сообщить о помещении в мой замок Бастилии ниженазванного […] и его содержания там до моего нового приказа. На сём прошу Господа Бога, чтобы вас, Госп. граф де Жюмиляк, свято хранил. Писано в Компьене июля 20-го, году 1765. - Людовик [и ниже:] ФЕЛИППО. [с другой стороны листа:] господину графу де Жюмиляк, управляющему моего Бастильского замка».
Ненависть народа к Бастилии достигла ко времени революции своего апогея; даже правительство понимало, что Бастилии скоро конец: доказательством, например, может служить проект архитектора Корбэ (Corbet) от 1784 г. об устройстве площади, названной им площадью Людовика XVI (place de Louis XVI), на занятом тогда ещё Бастилией месте. Но обстоятельства сложились иначе."
Революция - это чудовищная эпоха. Там несомненно участвует множество Героев своего народа, но больше чудовища. Порой чудовищ объявляют героями. Что касается французов, то там и Герои могут оказываться чудовищами. В смысле нравственных уродств. В случае с французами переворот вообще оказался сменой одного содома на другой содом. Неизвестно, который был хуже.
Вообще революция предполагает, что после какого-то кровавого времени установится что-то новое, стабильное. Но кровавая эпоха затянулась в данном случае на долгие десятилетия. Бешеные первые десять лет с неизбежными революционными войнами сменились десятилетием Наполеона, наверное, крупнейшего монстра XIX века. (Затем перевороты после него. Но это все будет потом.)
Но чего можно было ожидать от страны, столетиями существовавшей при абсолютной монархии, в которой крестьянин всегда обозначался словом "кретьен" (кретин). Только массового безумия, только Робеспьера с его террором, только Марата, призывавшего рубить аристократические головы десятками тысяч, "чтобы дело Революции пошло на лад", только массовые пляски на кладбищах и т.п.
Сегодня двести двадцать лет назад начиналась революция. Революция справедливая, с неизбежным террором, с характерным массовым безумием и оставшейся неизвестной закулисой. Революция, пожравшая своих детей и пришедшая к поразительным результатам. Сегодня взбешенный французский народ ворвался в некогда гордую и зловещую крепость, которую давно ненавидел.