ДЕСАНТНИКИ...

Nov 30, 2014 17:34


Бешеных молний крутой зигзаг,
Черного вихря взлет,
Злое пламя слепит глаза,
Но если бы ты повернул назад,
Кто бы пошел вперед?
...
Чужая улыбка, недобрый взгляд,
Губы скривил пилот…
Струсил Десантник, тебе говорят.
Но если бы ты не вернулся назад,
Кто бы пошел вперед?

Аркадий и Борис Стругацкие ПОЛДЕНЬ, XXII ВЕК

Сидоров сцепил пальцы.
- Очень обидно, Леонид Андреевич. Я думал, на Владиславу высадятся скоро. Я вовсе не лезу в первооткрыватели. Мне просто нужна информация, понимаете?
- Понимаю, - сказал Горбовский. - Еще бы. Вы ведь, кажется, биолог…
- Да. Кроме того, я проходил курсы пилотов-космогаторов и получил диплом с отличием. Вы у меня экзамены принимали, Леонид Андреевич. Ну, вы меня, конечно, не помните. В конце концов, я прежде всего биолог, и я больше не хочу ждать. Меня обещал взять с собой Квиппа. Но он попытался два раза высадиться и отказался. Потом прилетел Стринг. Вот это был настоящий смельчак. Но он тоже не взял меня с собой. Не успел. Он пошел на посадку со второй попытки и не вернулся.
- Вот чудак, - сказал Горбовский, глядя в потолок. - На такой планете надо делать по крайней мере десять попыток. Как, вы говорите, его фамилия? Стринг?
- Стринг, - ответил Сидоров.
- Чудак, - сказал Горбовский. - Неумный чудак.
Валькенштейн поглядел на лицо Сидорова и проворчал:
- Ну так и есть. Это же герой.
- Говори по-русски, - строго сказал Горбовский.
- А зачем? Он же знает японский.
Сидоров покраснел.
- Да, - сказал он. - Знаю. Только я не герой. Стринг - вот это герой. А я биолог, и мне нужна информация.
- Сколько информации вы получили от Стринга? - спросил Валькенштейн.
- От Стринга? Нисколько, - сказал Сидоров. - Ведь он погиб.
- Так почему же вы им так восхищаетесь?
Сидоров пожал плечами. Он не понимал этих странных людей. Это очень странные люди - Горбовский, Валькенштейн и их друзья, наверное. Назвать замечательного смельчака Стринга неумным чудаком… Он вспомнил Стринга, высокого, широкоплечего, с раскатистым беззаботным смехом и уверенными движениями. И как Стринг сказал Бадеру: «Осторожные сидят на Земле, Август Иоганн. Специфика работы, Август Иоганн!» - и щелкнул крепкими пальцами. «Неумный чудак»…
...
Сидорову казалось, что он никогда не поймет этих странных людей, именуемых Десантниками. Во всем огромном мире знали Десантников и гордились ими. Быть личным другом Десантника считалось честью. Но тут оказывалось, что никто не знал толком, что такое Десантник. С одной стороны, это что-то неимоверно смелое. С другой - что-то позорно осторожное: они возвращались. Они всегда умирали естественной смертью. Они говорили: «Десантник - это тот, кто точно рассчитает момент, когда можно быть нерасчетливым». Они говорили: «Десантник перестает быть Десантником, когда погибает». Они говорили: «Десантник идет туда, откуда не возвращаются машины». И еще они говорили: «Можно сказать: он жил и умер биологом. Но следует говорить: он жил Десантником, а погиб биологом». Все эти высказывания были очень эмоциональны, но они совершенно ничего не объясняли. Многие выдающиеся ученые и исследователи были Десантниками. Было время, когда Сидоров тоже восхищался Десантниками. Но одно дело - восхищаться, сидя за партой, и совсем другое - смотреть, как Горбовский черепахой ползет по километрам, которые можно было бы преодолеть одним рискованным молниеносным броском.
...
- Вы хороший пилот, и вы хорошо посадили корабль. И по-моему, вы прекрасный биолог, - сказал Горбовский. Лицо его было все забинтовано. - Просто прекрасный биолог. Настоящий энтузиаст. Правда, Марк?
Валькенштейн кивнул и, разлепив губы, сказал:
- Несомненно. Он хорошо посадил корабль. Но поднял корабль не он.
- Понимаете, - Горбовский говорил очень проникновенно, - я читал вашу монографию о простейших, - она превосходна. Но нам с вами не по дороге.
Сидоров с трудом глотнул и сказал:
- Почему?
Горбовский поглядел на Валькенштейна, затем на Бадера.
- Он не понимает.
Валькенштейн кивнул. Он не смотрел на Сидорова. Бадер тоже кивнул и посмотрел на Сидорова с какой-то неопределенной жалостью.
- А все-таки? - вызывающе спросил Сидоров.
- Вы слишком любите штурмы, - сказал Горбовский мягко. - Знаете, это - штурм унд дранг, как сказал бы директор Бадер.
- Штурм и натиск, - важно перевел Бадер.
- Вот именно, - сказал Горбовский. - Слишком. А это не нужно. Это па-аршивое качество. Это кровь и кости. И вы даже не понимаете этого.
- Моя лаборатория погибла, - сказал Сидоров. - Я не мог иначе.
Горбовский вздохнул и посмотрел на Валькенштейна. Валькенштейн сказал брезгливо:
- Пойдемте, Леонид Андреевич.
- Я не мог иначе, - упрямо сказал Сидоров.
- Нужно было совсем иначе, - сказал Горбовский. Он повернулся и пошел по коридору.
Сидоров стоял посреди коридора и смотрел, как они уходят втроем и Бадер и Валькенштейн поддерживают Горбовского под локти. Потом он посмотрел на свою руку и увидел красные капли на пальцах. Тогда он пошел в медицинский отсек, придерживаясь за стену, потому что его качало из стороны в сторону. «Я же хотел как лучше, - думал он. - Это было самое важное - высадиться. И я привез контейнеры с микрофауной. Я знаю, это очень ценно. И для Горбовского это тоже очень ценно: ведь Горбовскому рано или поздно самому придется высадиться и провести рейд по Владиславе. И бактерии убьют его, если я не обезврежу их. Я сделал то, что надо. На Владиславе, планете голубой звезды, есть жизнь. Конечно, я сделал то, что надо». Он несколько раз прошептал: «Я сделал то, что надо». Но он чувствовал, что это не совсем так. Он впервые почувствовал это там, внизу, когда они стояли возле планетолета по пояс в бурлящей нефти и на горизонте огромными столбами поднимались гейзеры и Горбовский спросил его: «Ну и что вы намерены предпринять, Михаил Альбертович?», а Валькенштейн что-то сказал на незнакомом языке и полез обратно в планетолет. Затем он почувствовал это, когда «Скиф-Алеф», в третий раз оторвавшись от поверхности страшной планеты, снова плюхнулся в нефтяную грязь, сброшенный ударом бури. И он чувствовал это теперь.
- Я же хотел как лучше, - невнятно сказал он Диксону, помогавшему ему улечься на стол.
- Что? - сказал Диксон.
- Я должен был высадиться, - сказал Сидоров.
- Лежите, - сказал Диксон. Он проворчал: - Первобытный энтузиазм…
Сидоров увидел, как с потолка спускается большая белая груша. Груша повисла совсем близко, у самого лица; перед глазами поплыли темные пятна, заложило уши, и вдруг тяжелым басом запел Валькенштейн:
И если бы ты не вернулся назад,
Кто бы пошел вперед?
- Кто угодно… - упрямо сказал Сидоров с закрытыми глазами. - Любой пойдет вперед…
Диксон стоял рядом и смотрел, как тонкая блестящая игла киберхирурга входит в изуродованную руку. «Как много крови, - подумал Диксон. - Много-много. Горбовский вовремя вытащил их. Опоздай он на полчаса, и мальчишка никогда уже больше не оправился бы. Ну, да Горбовский всегда возвращается вовремя. Так и надо. Десантники должны возвращаться, иначе они бы не были Десантниками. И каждый Десантник был когда-то таким, как этот Атос…»

И есть еще 2 замечательных произведения, которые я читал очень давно, но помню до сих пор:
Козинец Людмила. Десантник
Феликс Дымов. Где ты нужен
P.S. На этих выходных я впервые за много месяцев смог спокойно почитать книгу более 2 часов ... дети...

книги, цитаты

Previous post Next post
Up