Apr 20, 2011 22:23
Ногой иерей отодвинул книгу обратно в камеру. - Я зайду рядом, - сказал он. Часовой, стараясь не обнаружить ни одной эмоции, - здесь все опасно! - Послушно открыл камеру рядом. - Добрый день или вечер, - ласково, как всегда, сказал священник. - Добрый день или вечер, батюшка! - Ответил спокойно арестант без удивления, без раздражения и без никакую учтивости. Спокойно и равнодушно. Он, этот арестант, был еще не старый, с умными, немного монгольскими глазами, с бородкой клинышком. До прихода гостя он сидел на узком твердой кровати, покрытой жесткой грязной арестантской одеялом. От многолетней грязи она давно потеряла свой цвет. Арестован приподнялся и сел, спокойно, конечно, как в обычных условиях должно принять обычного неинтересного знакомого. Протоиерей сел на скамеечку. - Очень жаль вашего соседа, - сказал он. - Прекрасный, умный молодой человек, но всегда такой возбужденный, нервный. Дмитрий Иванович Писарев. Вы его знали, Николай Васильевич? - Да, видел, - ответил Николай Васильевич, не обнаружив никаких чувств. О, как трудно это ему было: не обнаружить! - Знал мало. В редакции видел. Действительно, жаль, прекрасный юноша! Неизвестно, к чему относилось это «жаль» - или к тому, что сидит, или к тому, что всегда возбужденный, нервный. - Представьте, хотел поговорить, утешить, развлечь немного, ведь совсем юный парень, а он в крик: «Не мешайте! Книгу даже у меня бросил. Ну, я не обращаю внимания. Я понимаю.